Приручить Сатану (СИ)

Что же произошло на узкой горной тропе, и что случилось с Мэри, которая до тех пор верно служила Ранелю? На самом деле, всё очень просто. Подозревал ли преступник такой вариант развития событий или же вообще никогда не задумывался над этим, неизвестно, однако надо понимать, что года шли, и вместе с Ранелем взрослела и лошадь. На момент судьбоносной погони Мэри было уже тридцать два года, что по меркам лошадей являлось весьма преклонным возрастом, и, не выдержав нагрузки, у неё просто остановилось сердце.
Тела нашли лишь спустя три недели и там же, недолго думая, похоронили, положив Ранеля и Мэри в одну могилу. На похоронах собрался весь тот отряд, что был отправлен за ним в погоню, а те, кто не смог присутствовать, позже сами искали скромный деревянный крест среди густых лесов и, так и не найдя, оставляли венки на ветках деревьев. В первую же грозу, прошедшую после похорон, молния ударила в близстоящую сосну, и та упала прямо на небольшой, поросший травой холмик, сломав крест и закрыв собой от внешнего мира спящие в нём души. Этого никто не видел, но спустя где-то полгода к могиле приходил какой-то мужчина, подозрительно похожий на усопшего; он нечеловеческим усилием отодвинул в сторону ствол, расчистил место, где ещё совсем недавно можно было угадать могилу, и установил табличку, какая обыкновенно украшает надгробные плиты: «О. Ранель Гутанг (Остин Рейнтунг) 1846–1893».
На этом печальном событии заканчивалась четвёртая глава «Зрелость», а дальше шла весьма объёмная глава «Безвременство», больше предыдущих четырёх частей вместе взятых. Если читатель уже успел расстроиться и подумать, что автобиография писателя на этом завершилась, то спешу Вас уверить, что смерть Ранеля является только началом его самого интересного периода в жизни, потому что книга не даром имеет название «Обезьяна, заключившая договор с Дьяволом».
Итак, что же стало с Ранелем после того, как он разбился во время погони? Сначала был мрак. Некоторое время ему казалось, что он спит с открытыми глазами, только наоборот, то есть вроде бы бодрствует, но при этом никак не может разомкнуть веки. Затем в непроглядной темноте начали вырисовываться кое-какие черты: вот показались голые и острые, как кинжалы, скалы, вот выступили из сумрака низенькие, ветхие домики с покосившимися заборами и продырявленными кровлями, где-то виднелись здания и побольше, и посолиднее, очень сильно походив на чьи-то усадьбы. Сперва Ранель подумал, что каким-то невозможным образом очнулся там, в Гваделупских горах, но, вспомнив, что с ним случилось, отверг эту мысль, с каким-то особым трепетом уступив место другой…
Ранель встретил Ад так, как за всю историю человечества не встречала его ни одна смертная душа. Обычно люди не стремятся попасть в это страшное место, а если уж такое случается, то принимают это известие без особой радости, а точнее с тем немым отчаянием, какое можно увидеть только на лицах осуждённых грешников. Ранель же воспринял Ад как лучшую награду за свою жизнь; он снова ощутил то предвкушение от предстоящих опасностей, которое испытал тридцать лет назад, когда летел верхом на Мэри прочь от Остина. Вспомнив о своей лошади, Ранель как-то равнодушно подумал, что уж, конечно, старушка попала в Рай, и он вряд ли ещё когда-нибудь увидится с ней.
Замок Сатаны, к которому, к сожалению, никогда «не зарастёт народная тропа»**, расположился на высокой отвесной скале и будто парил над широкими просторами, раскинувшимися под ним на тысячи километров. Прямо под утёсом медленно текла, иногда и вовсе останавливаясь, тёмно-синяя река, отражающая в себе низкие грозовые тучи и разрезающая длинной зеркальной лентой невысокие почерневшие холмы, покрытые густым мрачным лесом; где-то далеко-далеко за горизонтом вдруг выглянул из-за плотной пелены робкий луч солнца, и по сравнению с земным он показался таким блёклым и невзрачным, что лучше бы его вообще не было. За спиной Ранеля остались высокие неприступные горы, покрытые кое-где колючим кустарником, с одной стороны и серое, безжизненное поселение с другой; где-то среди скал прокричал писклявым голосом стервятник, и пока он был единственной живой душой в этом безмолвном царстве.
 
«Вам чем-нибудь помочь, или сами найдётесь?» — прозвучал рядом с Ранелем чей-то молодой голос. Преступник даже не вздрогнул, лишь равнодушно обернулся на говорящего и быстро пробежался глазами по его внешнему виду: это был юноша лет около двадцати — двадцати пяти, очень худой и высокий, с большим глазами навыкате, которые смотрели в разные стороны, с непонятного цвета радужками — то ли серо-коричневыми, то ли серо-зелёными, то ли зелёно-коричневыми, — словом, цвета болотной мути, с такого же непонятного цвета волосами, спрятанными под коричневой кепкой, мертвенно-бледной кожей, тонкими бесцветными губами, за которыми виднелись крупные неровные зубы. Больше всего внимания к себе притягивали глаза, потому что они смотрелись на лице как-то очень странно, негармонично, словно не вписывались в общую картину, и оставляли после себя неприятное ощущение. «Вас ждёт суд, — напомнил между тем молодой человек, так же внимательно разглядывая Ранеля. — Быстрее начнём, быстрее закончим».
Путь до зала суда прошёл в молчании. Пока они шли, преступник думал о чём угодно, только не о том, что ему предстоит: он думал о красоте пейзажа, что, вероятно, открывается каждый день жителям этого замка, о неприступности гор, оставшихся позади, о своей бедной Мэри, о том, что она, скорее всего, попала в свой личный лошадиный рай, и что он, во всяком случае, очень на это надеется, о том, увидит ли он Сатану и как он на самом деле выглядит, и ещё много о чём, что не относилось к будущему решению суда.
Суд проходил очень долго — так, по крайней мере, показалось Ранелю. За это время он успел детально изучить лица всех присутствующих и продумать план побега, когда его будут вести на какой-то по счёту круг (Ранель прослушал, какой). Дьявола на суде он или не заметил, или не понял, что это был он, и поэтому ему пришлось развлекать себя бессовестным разглядыванием крыльев у собравшихся демонов, но и это ему вскоре надоело, однако замены развлечению он так и не нашёл.
Под конец суда Ранель почти засыпал от скуки. Список честно заслуженных наказаний выходил длинный, но его длина почему-то совсем не волновала Ранеля, непонятно, почему. Как только судья озвучил приговор, все разошлись, и преступник остался один на один с длинным списком того, что ему полагается за содеянное на земле. Ранель растерянно оглянулся вокруг и, никого не увидев, уже собрался прыгать в окно, как вдруг чья-то рука опустилась на его плечо в тормозящем жесте. «Не спеши, мой друг, — это снова был тот молодой человек, который встретил Ранеля перед замком. — С тобой хочет поговорить Сатана», — и тут же исчез, растворившись в воздухе, словно дым.
Через некоторое время, показавшееся Ранелю бесконечно долгим, стены зала суда вдруг начали разъезжаться, расширяться, вытягиваться, постепенно темнеть, и вот уже он стоял не в зале суда, а в просторном и богато убранном кабинете. Вдоль стен возвышались до самого потолка застеклённые книжные полки чёрного дерева; посередине, у дальней стены стоял большой письменный стол, заваленный кипами бумаг, свитков и карт, а среди них горделиво выделялось длинное чёрное перо в золотой чернильнице.
Ранель так увлёкся рассматриванием кабинета, что не сразу заметил пристальный взгляд обладателя всех этих канцелярских сокровищ. Дьяволом оказался весьма привлекательный и харизматичный мужчина на вид лет сорока с чем-то, полноватый, однако это вовсе не портило его, а, наоборот, даже добавляло солидности, статусности; при своём весе и возрасте он оставался на удивление ловким и прытким, так что усомниться в его могуществе никому и в голову не приходило. В его гладко зачёсанных назад чёрных, как смоль, волосах едва заметно сверкала в лучах лампы тонкими серебряными прожилками редкая седина, а короткая щетина по краям скул его широкого лица и жидкие усы над тонкими, бледными губами казались в зависимости от освещения то пепельно-серыми, то угольно-чёрными. Сатана сидел в большом кожаном кресле, вальяжно положив ногу на ногу и подперев щёку рукой; огромные чёрные крылья обманчиво спокойно лежали по обе стороны от стола, закрывая собой половину кабинета, и его раздвоенные двухцветные глаза мягко светились в полумраке комнаты, словно тлеющие угли, что свидетельствовало о хорошем расположении духа правителя преисподней.