Притворись, прошу! (СИ)

«…со сто­роны все это мо­жет выг­ля­деть для те­бя кра­сиво, но в ре­аль­нос­ти спо­соб­но от­пугнуть: бли­зость к муж­ской ко­же, от­личной от жен­ской, за­пах муж­ско­го те­ла, ко­личес­тво во­лос…»
Черт меня дери! Это Отиса волнует? Поэтому он сторонится меня? Да какая тут логика?! Он же мистер «Давай поговорим! Давай обсудим все проблемы!»: до смерти запытать разбором полетов может!.. Да только так ли непривычно он себя повел в этой ситуации? Он не умолчал, как и всегда, выложил все откровенно, но уже не мне, а ей… Выходит, Сара теперь его «лучший друг»?.. А я тогда кто?..
— Кэмерон, ты еще тут?..
— А? Да, прости. Задумался…
— Поговори с ним. Прояви понимание. Я не представляю, как ты вел себя в отношениях с табуном своих женщин, но поддержка Отису необходима. Ему нужно знать, что он не один в своих переживаниях…
И все же он один. Я хочу его до безумия. Буквально до безумия — моя тяга нездорова!.. Но он меня не хочет…
— Обязательно поговорю. Спасибо, что позвонила.
— Всегда рада помочь. Особенно если захочешь обсудить нечто подобное… Пока.
— Пока, — вымолвил я как можно нейтральнее, вешая трубку.
За время далеко не самой приятной беседы все офисные крысы разбежались кто куда, и в опустевшем лабиринте из перегородок и столов я остался один. В тишине. В удушливом свете квадратных потолочных ламп.
…Когда он это говорил, я решил, что речь идет обо мне — о моей (возможной лишь с его точки зрения) реакции на тело Отиса. А все совсем наоборот… Он не испытывает к моему телу симпатии… Он не чувствует того же притяжения, какое испытываю я, исходясь на сплошные электрические вспышки!.. Я не привлекаю его?.. Я спрашивал себя, точно зная полученный от Сары ответ. Казалось, вопросительная форма делает меня менее жалким в собственных глазах. И в глазах Отиса? Проклятие, я как будто снова оказался в школе: застрявший во «френдзоне» идиот…
Я не был морально готов расстраиваться из-за совершенного открытия, посему злился только больше и на все подряд. Сдергивая со спинки кресла пуховик, я чудом не оторвал рукав, едва не уронил чертово кресло себе на ногу. Пошло оно все к черту… И Отиса к черту, и телефон; не возьми я эту гребаную трубку — и вечер не был бы испорчен, окончательно и бесповоротно…
— Кэм?.. — донеслось со стороны комнаты отдыха. У двери остановился Отис с толстой папкой под мышкой. — Почему еще не ушел?
— А что, я отчитываться должен? Сваливаю с глаз твоих подальше, выжди полминуты…
Я дергал язычок заевшей молнии пуховика, витиевато матерясь себе под нос. Приближающиеся неспешные шаги Отиса все с большим эхом отдавались в голове, барабанили болью по сжимающейся черепной коробке. Чтобы не позволить выскользнуть остаткам самообладания и не ударить Отиса наотмашь по лицу, я занял руки дипломатом и потухшим мобильным телефоном. С папкой в объятиях Отис присел на край моего стола. Я честно попытался уйти, но его нога шлагбаумом уперлась в перегородку прямо передо мной.
— Ну и какого хрена ты меня теперь тормозишь? — спросил я у далекой-далекой стены впереди.
— Я же говорил, что эта чертова история с «Хочу тебя!» похерит нашу дружбу…
— Ты совсем чокнулся?! — вспылил я и бросил дипломат себе под ноги. Телефон разделил бы его судьбу, если б мышцы правой кисти не сжались в тесный кулак. — Ты! Ты, сукин сын, все эти дни ходишь, нос задрав, будто я в лицо тебе плюнул! И это я люблю показушно пострадать?! — или о чем ты распалялся у кинотеатра в самом начале этой гомо-заварушки!..
— А я что, жертву из себя строю?!
— Именно!
— Ты путаешь мягкое с теплым, Кэм. Представь себе, обычно люди не так просты, как ты. У них — у меня — есть свои страхи и комплексы, глубокие терзания, противоречивые чувства. Которые не залить галлонами алкоголя!
— Будь ты самую малость честнее, не было бы у тебя дополнительного повода для страданий, — проскрежетал я, подойдя вплотную и склонившись к его сердитому лицу. — Я не был бы этим поводом, возьми ты да скажи в отеле прямо, что я, видите ли, недостаточно хорош для тебя… Только член твой почему-то совершенно иного мнения. Это ты от Сары утаил: чего уж, поделился бы всем! И в особенности нашей аферой.
 
Чуть прищуренные глаза Отиса могли метать молнии — это и делали, прямо в мои. Я вдыхал запах его лосьона после бритья, аромат одеколона, дополненный первым, и воображаемая внутренняя полость в моей груди наполовину пустела: со слышным лишь мне громким бульканьем лавообразная желчь уступала место этим одурманивающим парам, клубящимся над разжиженным гневом и не дающим ему расти.
— Из-за чего ты злишься, Кэм? Из-за чего именно?.. Из-за того, что я поделился чем-то личным, касающимся тебя, с Сарой? Или из-за того, что я ей рассказал? Из-за того, какая это правда? Из-за того, что избегал тебя?..
— Хватит, достаточно!
— …Из-за того, что не даю тебе «зеленый свет» на все, в отличие от гурьбы твоих подружек?
— Я не знаю, ясно?! Я из-за всего, черт побери, зол! Из-за твоих идиотских, нелогичных поступков! По твоей вине в ярости!
— Но при этом ты по-прежнему хочешь со мной завалиться в койку! — секундно покривился Отис, словно пропустил через себя легкий, но болючий разряд.
— Да, хочу! И убить тебя на месте тоже!
— Что же, тогда добро пожаловать в клуб! Именно о подобных противоречивых чувствах я и говорил.
— И решил довести меня, чтобы я на своей шкуре это дерьмо испытал? — наконец осознал я.
— А есть другие способы до тебя достучаться? До головы твоей, а не до члена.
— Пошел к чертовой матери со своими сраными экспериментами.
Рывком я скинул его ногу на пол и по широкому проходу добрался до закрытых лифтовых дверей. Я вжимал кнопку до боли в суставах большого пальца, но кабина, как назло, не торопилась спускаться на этот этаж.
— Кэм, — громко окликнул меня Отис, так и не покинувший тот рабочий закуток, — ты дипломат оставил на полу…
— В задницу его себе засунь — еще один эксперимент получится…
Блеклым желтым огоньком зажглась цифра шесть, стальные двери шумно разъехались в стороны…
— В первый год нашего знакомства я понял, что неравнодушен к тебе… — прогремели слова, и я замер, впившись ладонями в раскрытые двери лифта. В один момент эта громадная конструкция зашумела, оглушая меня, — но с лифтом было все в порядке; с моим мотором — нет. Сквозь шум крови, омывающей головной мозг, я еле-еле слышал голос Отиса, впервые настолько… угасший… — Когда мы встретились, сцепились за баром, Сара уже была беременна Риной… Ты вообразить себе не можешь, насколько это кошмарно: жалеть о том, что у тебя есть ребенок, которого ты невообразимо сильно любишь, искренне, всем сердцем!.. Но все же жалеешь о его появлении, и ничего с этими мерзкими, грязными мыслями поделать не можешь… потому что если бы не беременность Сары, окончательно привязавшая меня к ней… все могло бы быть совсем по-другому… Ты здесь вообще?.. Не удивлюсь, если ты давно уехал на лифте и я говорю с пустотой…
Я шел назад, ступал как можно громче, дабы без слов дать Отису понять, что я никуда не делся. Далеко позади захлопнулась сталь. Лифт укатил наверх, оставив нас наедине с гигантскими тараканами Отиса. Я приблизился к проему в моей перегородке — Отис повел глазами в мою сторону, но так их и не поднял, точно слепец, ориентирующийся чисто на звук моих шагов. На папке в его руках появились зарубки от ногтей, по краям синий пластик побелел на мелких сгибах, оставленных также от нервного безделья.
— Это все?
— Что? — удивленно взглянул на меня он.
— Это — все, что тебя заботит? Выкладывай сейчас, а не через еще одну неделю подросткового игнора.
Какое-то время в полнейшей тишине я стоял, привалившись к ребру перегородки. По каждому моему нерву распространялись глухие щелчки работающих шестеренок в голове Отиса. Его скользящий по полу взгляд был суров, брови — напряженно нахмурены, руки — беспокойны: ноготь проходился по ногтю.
— Я виноват перед Сарой за то, что так долго тянул резину, хватался за семью от страха в одночасье потерять все. За то, что надеялся, ждал и в итоге ухватился за повод разорвать этот брак — и то, вновь лживо, вновь притворно… Я не давал ей жить, дышать полной грудью, и тянул на дно себя. Единственный человек, кому от этого супружества было лучше, это Рина: я рад, что она хоть какое-то время росла в любящей полной семье… Меня мучает, что по причине твоей ветрености я не могу даже допустить, что ты серьезен в своей новой увлеченности. А даже если и серьезен — если на самом деле я (знать бы чем!) привлекаю тебя, то следует вопрос на миллион! «Стоит ли что-нибудь за этим?» Не уверен, что ты сам способен ответить на него, скорее, запутаешь и меня, и себя… Меня как два магнита на части рвут! Один притягивается к тебе, потому что из… длительной привязанности рождается физическое желание, а второй отталкивает в другую сторону по причине, полагаю, красочно описанной тебе Сарой.