Бог Войны (ЛП)

— Не много пальцев ему потребовалось, — заметил я.
Долго ли мы так стояли? Мне казалось, что годы, но хоть убей, я не смог бы вспомнить, прошли минуты или часы. Никто из нас не выехал вперед, принять вызов врага — Этельстан отдал приказ игнорировать их, и сколько глупые юнцы ни дразнили нас, гордо гарцуя на жеребцах, мы лишь выжидали. На небе собрались тучи, и со стороны моря доносило брызги дождя. Некоторые мои воины сели. Они делились между собой элем из бурдюков. К моим рядам подошёл мерсийский священник, и воины-христиане преклоняли колени, а он бормотал молитвы, касаясь их лбов.
Анлаф явно надеялся, что мы его атакуем, но ему следовало бы знать, что мы не так глупы. Если мы атакуем, придётся растягивать строй, заполнять пространство между реками, и тогда он истончится ещё сильнее. Нам пришлось бы карабкаться вверх по склону, что дало бы врагу преимущество в самом начале битвы. И всё же Анлаф ждал, надеясь, что мы ещё сильней испугаемся, начнём трепетать от ужаса при виде его моря воинов.
— Ублюдки перестраиваются, — произнёс Финан, и я увидел, что скотты на самом левом фланге врага переставляют людей. Некоторые из центра переднего ряда становятся по краям, их места занимают другие.
— Готовятся выступить? — спросил я. А потом крикнул Эгилю: — Svinfylkjas, Эгиль!
— Я вижу!
Svinfylkjas — по-нашему «кабаний клин», поскольку имеет форму клыка вепря. Вместо того чтобы столкнуть свои щиты с нашими, враг делит лучших своих людей, сильнейших воинов, на три группы. По мере приближения к нам они станут клиньями, которые вонзятся в нашу стену щитов, как клыки вепря вгрызаются в плетёную изгородь. Если сработает, это произойдёт жестоко и молниеносно, и в нашей стене щитов возникнут кровавые бреши, которые скотты расширят и сквозь них пройдут в тыл рядов Этельстана. Константин, без сомнения, знал о плане Анлафа пробить наш левый фланг, но жаждал разделить с ним победу, и потому строил своих самых грозных воинов в клинья, которые собрался направить на моих людей в надежде разбить нас справа раньше, чем норвежцы расколют наш левый фланг.
— Доверимся Богу! — воззвал чей-то голос, и я увидел епископа Оду, скакавшего с этим призывом от мерсийских рядов к моим. — С нами Бог, и никто нас не победит!
— Половина из этих людей — язычники, — сказал я, когда Ода подъехал ближе.
— Вас защитит Один! — вскричал он, на сей раз на родном датском. — Тор метнет могучую молнию, чтобы истребить этот сброд! — Он остановил коня совсем рядом с моим и улыбнулся. — Так лучше, господин?
— Мне нравится, лорд епископ.
— Сожалею о случившемся с твоим сыном, — очень тихо добавил он.
— Я тоже, — угрюмо ответил я.
— Он был храбрым, господин.
— Храбрым? — переспросил я, вспоминая страх сына.
— Он бросил тебе вызов. Для этого нужна смелость.
Я не хотел говорить о сыне.
— Когда начнётся битва, лорд епископ, держись позади, и подальше. Норвежцы любят выпускать стрелы, а ты — соблазнительная мишень.
Он был в епископском одеянии, расшитом крестами, хотя я заметил по горловине, что внизу надета кольчуга.
— Когда начнётся битва, лорд Утред, — улыбнулся он, — я останусь рядом с королём.
— Тогда проследи, чтобы он не направился в передний ряд.
— Никакие мои слова его не остановят. Он приказал принцу Эдмунду держаться сзади.
Эдмунд, единокровный брат Этельстана, был его наследником.
— Эдмунд должен драться, — сказал я. — Этельстану доказывать нечего, а Эдмунд — другое дело.
— Он храбрый юноша, — ответил Ода.
Я фыркнул в ответ. Особой нежности к Эдмунду я не испытывал, но, говоря по правде, знал его лишь капризным ребёнком, а теперь о нём отзывались неплохо.
— Ты видел, что скотты начали перестраиваться? — спросил Ода.
— Что, Этельстан послал тебя сказать это мне?
Он улыбнулся.
— Да.
— Они строят три svinfylkjas, лорд епископ. — Мне не было нужды пояснять дану Оде значение этого слова. — А мы намерены устроить им бойню.
— Ты говоришь так уверенно, господин.
Ему явно хотелось получить подтверждение.
 
— Я боюсь, лорд епископ. Впрочем, как и всегда.
Он вздрогнул, услышав мой ответ.
— Но мы победим! — произнёс он, хотя прозвучало это неубедительно. — Твой сын сейчас на небесах, господин, и хотя Господь и так знает, что сегодня стоит на кону, твой сын расскажет ему еще больше. Мы не можем проиграть! На нашей стороне небеса!
— Ты сам-то в это веришь? — спросил я. — Разве скоттам священники не твердят то же самое?
На эти вопросы он не ответил, только руки крепче сжали поводья.
— Чего они ждут?
— Хотят дать нам время их сосчитать. Хотят, чтобы мы боялись.
— И у них получается, — совсем тихо произнёс он.
— Передай королю, что за правый фланг он может не беспокоиться. — Я тронул свой молот, надеясь, что так и есть. — А насчёт остальных... Молись.
— Неустанно молюсь, господин. — Он протянул мне руку, и я пожал её. — Храни тебя Бог, господин.
— И тебя, лорд епископ.
Он поскакал назад к Этельстану, восседавшему на коне посреди нашего войска, в окружении дюжины телохранителей. Король не сводил глаз с врагов, и я заметил, как он резко дёрнул повод, его конь сделал шаг назад, а потом всадник нагнулся и похлопал его по шее. Я обернулся — посмотреть, почему король вздрогнул.
Враги подняли щиты, опустили копья.
И наконец-то пошли вперёд.
Они приближались медленно и продолжали колотить мечами по щитам. Шли медленно, потому что хотели сохранить стену щитов, их линия была ровной, насколько это возможно. Однако они тоже беспокоились. Ведь даже когда превосходишь противника числом, когда у тебя преимущество в высоте и победа почти твоя, страх все равно тебя не покидает. Внезапный выпад копья, удар топора, острие клинка способны убить и в момент триумфа.
Мои люди вставали на место в стене щитов. Застучали щиты, соприкасаясь друг с другом. Воины в переднем ряду держали мечи или топоры, по своему выбору. Копейщики стояли во втором ряду. Третий готовился метнуть копья, прежде чем извлечь меч или замахиваться топором. Четвёртый ряд был жидковат, нам не хватило людей, чтобы его заполнить.
Я чуть приподнял в ножнах Вздох змея, хотя, если решу спешиться и присоединиться к стене щитов, то скорее воспользуюсь Осиным жалом, моим саксом. Я извлёк его, поглядел, как свет блестит на коротком клинке, достающем от ладони до локтя. Острие у сакса тонкое как игла, лезвие настолько острое, что им можно бриться, а горбатая ломаная спинка — толстая и крепкая. Я подумал, что Вздох змея — оружие благородное, достойное лорда, а Осиное жало — коварный убийца.
Я вспомнил, какой восторг испытал у лунденских ворот Крепелгейт, вонзая Осиное жало в живот Вармунда, когда он задохнулся от боли и зашатался, а по клинку полилась его кровь. Благодаря той победе Этельстан получил трон. Взглянув налево, я увидел короля на коне, позади мерсийского войска — мишень для лучников и копейщиков. Подле Этельстана, рядом со знаменосцем, был и епископ Ода.
Алдвин нёс мой флаг с головой волка и размахивал им из стороны в сторону, давая знать приближавшимся скоттам, что они столкнулись с воинами-волками Беббанбурга. У Эгиля был свой флаг с парящим орлом. Торольф, его брат, стоял в центре переднего ряда — высокий, чернобородый, с боевым топором в правой руке. Теперь враги находились уже в трёх сотнях шагов от нас, я разглядел синий крест на флаге Константина, флаг Домналла с красной рукой, держащей ещё один крест, а слева от них — чёрное знамя Оуайна.
— Шесть рядов, — сказал Финан, — да ещё проклятые лучники.
— Давай отправим лошадей назад, а сами приблизимся, — предложил я.
 
Я обернулся и поманил к себе Рэта, младшего брата Алдвина.
— Неси мой щит!
За Рэтом, на дальнем конце моста, стояли люди, явившиеся из Честера поглазеть на битву. Глупцы, думал я. Этельстан запретил им соваться к мосту, но такие приказы бессмысленны. Стражники у городских ворот должны были не выпускать народ, но там стояли старики или раненые, они не в силах справиться с возбуждённой толпой. Некоторые женщины даже привели детей, и если наша армия проиграет и нам придётся бежать, начнётся хаос и паника, тогда у детей и женщин не останется шансов добраться до городских ворот живыми. Там стояли и священники, воздевая руки в мольбе пригвождённому богу.