Птицы (СИ)

— Знаешь, что самое странное? — спросил Финч. — Мне кажется, что я видел и других. Ну, других таких же существ. Только никак не могу вспомнить, где и когда.
Арабелла испуганно поглядела на него.
— Другие? Может, это просто лихорадка заразная? Вроде, чахотки или потливой горячки?
— Мне кажется, что они вообще… — Финч вдруг замолчал.
— Что вообще?
— Вообще не люди. А просто существа такие. Как гремлины.
— Тогда почему о них никто не знает?
Финч пожал плечами…
Какое-то время они шли по улице молча, раздумывая о странных существах, объявившихся в городе. Арабелла нарушила тишину:
— Ты бы видел свое лицо, когда услышал, что миссис Чаттни выбралась из «фроббина» Человека в черном.
— А ты — свое! — не остался в долгу Финч. — Ну и что что я удивился. Кто мог такое предположить? 
— Да, — согласилась Арабелла. — И как миссис Чаттни связана с Человеком в черном? Что точно говорил мистер Хэмм о встречах твоего дедушки с Человеком в черном? Он не упоминал о миссис Чаттни?
— Думаешь, я бы не запомнил? — оскорбился Финч — за кого она его принимает! — Он сказал только, что около недели назад Человек в черном заявился впервые. Приехал на черном «фроббине» и угрожал дедушке, мол, Гелленкопфу что-то там не понравится… Что с тобой?
Девочка хмурилась. Она морщила свой курносый нос и грызла губу. 
— Гелленкопф… Гелленкопф… — пробормотала Арабелла. — Какое знакомое имя. Где же я его слышала?
— Может, вычитала в одной из тысячи своих книг?
— Нет, кто-то его называл и… Точно! Я вспомнила! Его называл папа!
— Твой папа? Что он о нем говорил?
— Я не помню. Это было очень давно. Они с мамой о чем-то спорили. Я просто помню это имя.
— Но твоя мама должна знать, о чем шла речь, так? — с надеждой спросил Финч.
— Наверное, — ответила Арабелла. — Но она… 
— Да, я знаю, — понуро сказал Финч. — Сейчас не может говорить…
«Еще одна зацепка, ведущая в никуда!» — с сожалением подумал Финч. Он понимал, что, будучи на снотворных пилюлях, мама Арабеллы ничего не скажет о Гелленкопфе. А учитывая, что мистер Дрей постоянно за ней присматривает, чтобы она не слишком часто и надолго приходила в себя, узнать что-либо казалось и вовсе безнадежным. 
Дети уже были недалеко от своего дома, когда входная дверь открылась, и на улицу вышел мужчина в черном костюме в тонкую полоску, шляпе-котелке и черном шарфе. Он помахивал тростью и слегка пританцовывал — судя по всему, настроение у него было просто замечательным. 
— Постой! — начал Финч. — Это же…
— Дядя Сергиус, — испуганно прошептала Арабелла.
— Ты же говорила, что он по выходным отсыпается до обеда!
— Да, так всегда и было!
— И что будем делать?
Финч и Арабелла переглянулись.
*
Мистер Сергиус Дрей пребывал в чудесном расположении духа. Он никуда не торопился и был беспечен, как пирожное, которое пока не знает, что скоро его отправят в рот, и даже в страшном сне не мог предположить, что за ним кто-то следит. Он наивно полагал, что в Горри никому до него нет дела, ведь его тут почти никто не знает. Здесь за ним не станут гоняться ни его бывшие подельники, ни жертвы его былых мошенничеств, ни флики. Уточнение: нормальные флики, а не это посмешище Доддж с его этим недоразумением Перкинсом. И, разумеется, он никак не мог предположить, что за ним неотступно следуют двое детей в вязаных шапках. Поэтому он и не озирался.
Дойдя до конца улицы, Сергиус Дрей поднялся на мост, который проходил поверх трамвайных путей и вел прямиком к Гротвей.
Гротвей был благополучным районом, там жили самые зажиточные люди в этой части города. Местные полицейские не отсиживались в «Фонарях констебля», а патрулировали улицы — порядок и спокойствие в Гротвей оберегались ревностно. Люди здесь обладали хорошими манерами, были более вежливыми и добродушными, чем те, кто жил за мостом, то есть в Горри. Считалось, что столь сильные различия в жителях, разделенных мостом, проистекали из достатка одних и отсутствия его у других. Как говорил дедушка Финча: «Не так сложно быть добродушным и сохранять хорошее настроение, когда тебе не приходится выживать день изо дня, изобретая очередной способ получения хлебных крошек из ничего». 
 
Гротвей походил на миленький игрушечный городок внутри новогоднего снежного шара. Пятиэтажные дома с темно-красной черепицей стояли тесно. Покатые крыши венчали фигурные флюгеры — на каждой улице свои: на какой-то — жестяные дирижабли, на какой-то — коты, на какой-то — изогнутые часовые стрелки. К слову, почти на каждом углу место чердачного окна занимал циферблат. Гротвей подчас даже называли «районом часов».
Меж домами проходили уютные извилистые улочки, на которых никогда не было сугробов — дворники здесь трудились на славу, как, впрочем, и фонарщики: никому и в голову в Гротвей не могло прийти, чтобы фонари стояли с битыми плафонами. А еще по эту сторону моста было то, о чем жители Горри и мечтать не смели: бронзовой паутиной район опутывала сеть пневматической почты.
Экипажи в Гротвей были по большей части санными. Даже дети разъезжали повсюду на самоходных механических санках — сидя на них и сжимая вилкообразный штурвал, в своих круглых защитных очках, мальчишки и девчонки напоминали настоящих штурманов. 
Один такой «штурман» наехал полозом на ногу мистера Дрея, и тут началось довольно редкое для Гротвей явление — скандал. Мистер Дрей с удовольствием отчитал маленького бедолагу, не сдерживаясь в выражениях и не скупясь на подзатыльники. Ребенок отвечал ему громким пронзительным плачем, но у мистера Дрея был иммунитет против чужих слез — такое случается, когда отсутствует сердце. К примеру, заложено у ростовщика или просто вывалилось сквозь дыру в кармане.
Довольный преподанным малявке уроком, мистер Дрей продолжил путь. Купил у продавца на углу жареных каштанов и, поедая их, беззаботно пошагал по улочке.
Финч был очень удивлен тем, что «любимый дядя» Арабеллы отправился именно в Гротвей, ведь более неподходящее для него место, сложно было себе представить. Этот тип выглядел здесь так же неуместно, как гремлин в тарелке с супом.
Мистер Дрей прошел два квартала и остановился, чтобы закурить папиретку, у высокой башни с часами. 
Финча вдруг посетило странное ощущение: будто бы он был здесь совсем недавно. Словно видел эту башню и крыши ближайших к ней домов с птичниками, вот только… Но что это за «вот только» он никак не мог вспомнить. И тут кое-что, неизвестно откуда, появилось в голове Финча.
— Станция «Чужое Безмолвие», — пробормотал он.
— Что еще за станция? — удивилась Арабелла.
— Не знаю.
Задумываться о каких бы то ни было странностях сейчас было не время, ведь мистер Дрей не остановился у башни. Он обогнул ее и пошагал по улице, все флюгеры на домах которой представляли собой жестяных котов, покачивающихся на ветру. Вскоре он вышел к рыночной площади. 
Следуя за мистером Дреем на почтительном расстоянии, Финч и Арабелла оказались на площади и погрузились в море разговоров, смеха и шума. Прямо под открытым небом стояло пианино, из задней стенки которого торчали разновеликие трубы. За пианино сидел старик во фраке и цилиндре и играл что-то праздничное. Порой то здесь, то там раздавался грохот выстреливающих хлопушек. 
На рыночной площади Гротвей проходила ярмарка. Над ней в небе висели прогулочные воздушные шары, с которых вниз падал разноцветный, зеленый и красный, снег. В воздухе он смешивался со снегом обычным, и вот таким пестрым крошевом опускался на землю, шляпы и зонты.
На площадь выходили фасады кафе, пекарен и кондитерских, три паба, различные лавки и даже мастерская игрушечника.
К одной из лавок мистер Дрей и направился. И это была, разумеется, вовсе не лавка игрушек.
На бордовой вывеске над дверью витиеватыми золотистыми буквами было выведено: «Локон Бартоломью», а на полочках в больших окнах-витринах стояли склянки с кремами и лосьонами, жестянки с помадками для волос, там же выстроились целые ряды разномастных гребешков.