ПВТ. Сиаль (СИ)

— Не бойся, — сказал ободряюще, — немного потерпеть осталось.
— Если бы, — с глухоткой отчаяния проговорила Серебрянка, дрожа.
Юга вернулся с небольшим темным свертком. Бросил на столик, смахнув чудные безделушки, развернул двумя руками — в зеркала брызнуло полированным холодом стали.
— А как иначе, головой подумай. — Верно истолковал облюдок взгляд пастуха. — Ногтями ты с нее эту дрянь не отскребешь, будем резать.
Парни посмотрели на Серебрянку. Девочка, сжавшись, зачарованно глядела на лезвие, многократно повторенное и усиленное зеркалами.
— Будет больно, — предупредил Юга, — держи ее крепче, пастух, а будет верещать, макай рылом в воду.
— Я не буду верещать, — переглотнув, решила Серебрянка.
— Ну и молодец. Приступаем? Хотя, погоди, есть у меня еще одна идея...
Сунул руку в стенную нишу, вытащил узкую, глухого стекла бутыль, зубами вынул пробку.
Выпь услышал знакомый, сильный запах настоянного ядовитого питья. Людям оно очень нравилось.
— Пей.
— Зачем это...
— Пей, тебе говорят! Легче будет, и нам, и тебе. Особенно мне!
Серебрянка послушалась, с трудом сделала пару неглубоких глотков и закашлялась.
— А теперь — поехали.
Отсутствие сноровки Юга с лихвой компенсировал самоуверенностью и нахрапом. Добытый нож заточен оказался на совесть, на самого злого врага — снимал шкуру легко и быстро. Выпь крепко держал девочку, не позволяя ей дергаться. Теплая вода скоро окрасилась рудным, Серебрянка действительно не кричала, лишь постанывала, стиснув зубы, хрипела, когда приходилось отдирать старое, мертвое, от молодого и живого. Тогда Юга подсовывал нож и буквально брил по юной коже.
— Ну, вот и все, — под конец действа взмокли все трое, Серебрянка в полузабытье висела на краю чаши, Выпь тяжело дышал, Юга устало скалил зубы.
— Мы не можем отпустить ее в таком состоянии.
— Почему? Очень даже можем, — омывая лезвие в проточной воде, через плечо бросил Юга, — ла-а-адно, заворачивай мелочь в одеяло, пусть здесь перекантуется. С Домом я договорюсь.
— Спасибо вам обоим, — прохрипела Серебрянка, когда Выпь отнес ее, плотно закутанную, на кровать.
Юга лишь фыркнул, намекая на неизбежность отплаты, пастух качнул лохматой головой.
— Сочтемся.
Когда измученная незаладившейся линькой девчонка уснула, Выпь окликнул соседа:
— Спасибо тебе.
— Ай, ты же не думаешь, что я это по доброте природной устроил? Нужен мне больно мертвяк в комнате, вот проспится и пусть гуляет на все четыре.
— Ты ловок с ножом. Где нахватался?
— А ты неловко меняешь разговор.
Выпь виновато улыбнулся, продолжая тереть полотенцем сухие руки.
— Я обещал, что отправлю ее за Море. Должен помочь.
— Что, вот прямо на крови клялся?
— Нет.
— Тогда, какого...
— Я отвечаю за нее. Как и за тебя.
Юга резко — только коса свистнула — обернулся:
— Вот только не надо за меня отвечать, ладно?! Я сам за себя, и отвечу, и спрошу, и приложу, если надо.
— Ага, — вздохнул Выпь, прикрывая глаза.
Облюдок окинул быстрым взглядом кровать — ложе было не ахти каким лежбищем, двоим привольно, с третьим уже проблемно.
— Ложись, — велел Юга, толкая пастуха к подушкам.
— А ты?
— Все равно вы мне сон перебили, пойду лучше, внизу потренируюсь.
На самом деле — как со смутным, смешанным чувством признавал Юга — ему нужен был повод отодвинуться подальше и хорошенько подумать.
Думал, приводя в порядок купальню и себя, думал, отрабатывая начисто, до белой боли, элемент.
По всему выходило — зря он это затеял, зря втащил в свою жизнь пастуха с тошными охристыми глазами и странным, кости выдирающим, голосом. Ни с кем близко не сходился, а теперь чуял необыкновенно остро (по первости, должно быть) как сращиваются их жизни-жилы, как слепляются тени, смешивается дыхание. Еще не поздно было — и случай с Серебрянкой только подтвердил — рвануть ножом, увернуться. Городец большой, сам Сиаль не маленький, места всем хватит.
Пускай эти двое куда хотят сваливают, хоть за Море. Дарцы, так и быть, пополам.
Юга впервые — за короткую свою жизнь— по-настоящему боялся.
 
  
Глава 8
 
8.
В последнюю длину Юга был сам-не-свой. Не чужой, и то ладно, поэтому Выпь несколько удивился, когда облюдок сгреб его за рукав поношенной куртки и заявил, что они идут в Городец.
— Мы уже в нем, — осторожно возразил вышибала.
— Ну какой все-таки дурак! Я говорю — двигаем на главную площадь, прогуляемся, как нормальные... Нормальные люди. Можешь взять свою мелочь проблемную.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — недоверчиво сощурился Выпь.
— Я себя всегда чувствую! Собирайся, буду ждать внизу.
— И вот, он сучится, — вздохнул Выпь заглянувшей в комнату Серебрянке.
Так получилось, что обычные, полагающиеся добрым жителям развлечения Черного Городца обходили их по широкой дуге. Съедала работа. Серебрянка, по ее словам, тоже активно людям не показывалась, бежала оживленных улиц, так что вылазка оказалась в новинку для всех.
Выпь держался не в пример увереннее себя прежнего, почти не сутулился и глаза не прятал. Даже оглядывался вокруг — с любопытством. Даже сдержанно улыбался в ответ на вполне искренние улыбки девушек. Серебрянка, в нарядном темном платье и светлом головном платке, подарке внезапного Юга, крепко держалась за руку старшего спутника.
Юга, украдкой наблюдавший, выдохнул. Можно было не опасаться, что без него теперь они потеряются и пропадут. Хотя — быстро себя одернул — какая ему разница?
Людей, несмотря на смыкающееся веко, гуляло преизрядно. Все нарядные, улыбчивые, подозрительно доброжелательные. Уличные огни сияли особенно ярко сквозь чистое цветное стекло, украшенные танцующими на ветру лентами Дома блестели отмытыми боками. Люди перемещались парами и шумными компаниями, обменивались приветствиями и добрыми пожеланиями.
— Или праздник какой?
— Око Становления у Городца, — почти в один голос просветили спутника Юга и Серебрянка.
Вердо, схожие между собой, как пальцы на руке, следили за порядком. Пастух опасался, что их могут спросить на предмет регномов, но стражи Городца лишь равнодушно проскальзывали по троице взглядами.
— У тебя-то марка сохранилась или стерлась вовсе? — склонившись к Серебрянке, спросил Выпь.
— Вместе с первой шкурой сошла, — виновато пожала плечами она, жмурясь на сочное свечение огней.
— Ага, — Выпь зыркнул на Юга, ожидая злых слов по поводу истраченных дарцов, но друг лишь фыркнул.
— Да подумаешь, беда какая. Гаер сам за долгом явится, тогда и ткнем ему под нос некачественной работой. Пусть скидку делает, халтурщик. Давайте лучше туда, там что-то интересное затевается...
Все главные улицы города стекались в одну большущую площадь. Народу здесь толпилось видимо-невидимо, отовсюду слышалась диковатая, пряная музыка, ярко горело в высоких чашах пламя, горло щекотал сладкий приманчивый голос заморской снеди.
— А ты говорила, что у нас еда скудна, — поддел Юга девчонку, с изумлением глазеющую на лоток торговца, заваленный стеклянно блестящими сладостями.
— Но это же... Это же не отсюда...
— Хочешь чего-нибудь?
— Нет, нет, спасибо, — испуганно замотала головой Серебрянка.
— Вот упрямая мелочь.
Юга протолкался к говорливому лотошнику и, особо не торгуясь, взял темный, почти черный брусочек с ладонь величиной.
— Держи. Оно не отравленное, не бойся.
Серебрянка недоверчиво приняла гостинец, вежливо обнюхала, лизнула.
— Ой, вкусно! Что это?
— Это...— начал было как всегда честный Выпь, но Юга лихо дернул его на себя.
— Во многих знаниях — многие печали, так что обсасывай, что дают, и не спрашивай.
Серебрянка вздохнула с подозрением, но от соблазна не удержалась. Вещица оказалась и впрямь замечательной, с богатой палитрой вкуса — от приторно сладкого до острого.