В поисках цели (СИ)

Я, решив не дергать судьбу за яйки, и пристроился ему в след. В морге внизу — явно какое-то нехорошее шевеление, и оттуда даже досюда доносятся какие-то странные крики и мат. Идти куда-то еще? Можно, но куда? Выбор богат, а дед походу еще подслеповат, и топать в его тени выдерживая дистанцию возможно не столь уж плохая идея.
В крайнем случае, буду использовать свой детский вид по полной и пищать что «заблудилсо». Главное, проявлять выдержку! И не бежать вперед паровоза — вперед деда! Что даже для полуживого меня, двигается ну просто невыносимо медленно!
Когда он наконец свернул в обитаемый коридор четвертого этажа я даже выдохнул. Ну нафиг мне такой таран! Непредсказуемый, делающий остановки то через ступень, то через пролет, медленный, пусть и слепой. Пойду своей дорогой!
Только вот вслед за ним тоже кто-то явно топает, делая это явно по бодрее столетнего старца. И я сделал шаг на ступень вверх… и тут ощутил нечто странно.
А именно — сердце! Моё милое маленькое сердечко! Оно где-то совсем рядом! Пищит своим тоненьким голосочком… Стрелою взмываю на этаж шестой! Бегом вдоль палат с людьми. Забыв обо всем! И о дыхании, что сбилось и ушло в ноль. И о шве на груди, нитки которого взяли и лопнули в двух местах. И о ногах, что дерево деревом, чисто на Силе живущее.
Проигнорировал санитарку, меня явно не ждавшею. И даже двух врачей, мне на пути попавшихся. Наслаждаясь тем, что путь они мне всех не преграждают, и дорога эта, прямая как стела, без поворотов и препятствий.
— Эй, девочка! — крикнул мне в след какой-то дядя, только выйдя из палаты.
Нашел! — мысленно воскликнул, не смог удержаться при торможении, плюхнувшись носом в бетон, задирая халатик, обнажая попу.
«Треньк» — тренькнула ниточка на груди, лопнув еще в одном месте, а оставшиеся, стали змейкой вытягиваться из кожи, прошитой в единый слой вместе с мясом.
Привстал, тряся башкой, что зашумела как сине море в шторм, лишив меня и слуха тоже, огляделся сенсорикой — туда! Соскочил, чуть вновь не упав, навалился на ручку двери всем телом, открывая, и ощутил суровую мужскую ладонь на своем плече, оттаскивающею прочь от открывшегося прохода.
— …ты это чего тут разбегалась? — вернулся мне слух, но явно не на первом слове, а врач, меня догнавший и окрикивавший, оттянул прочь от прохода, закрывая дверь — И откуда вообще взялась?
— Мы… — только и смог выдавить из себя я, сжимая грудь, выдавливая из неё остатки воздуха и глядя на дверь, за которой спряталось моё сердечко — Пы… — кое-как втянул воздух обратно, но ничего толкового из этого не вышло.
— А ну пойдем! Выясним, из какой ты палаты.
Я со злостью оглянулся на человека, меня удерживающего. Я могу вырваться, только лишив его сознания! Могу сбежать, но тут, в коридоре, есть еще люди! Куча людей, если подумать! В том числе и могучих санитаров и санитарок… они меня завалят мясом и своими телами! Скрутят, свертят и лишат если не сознания, то возможности двигаться точно!
Нужен иной план! Жалостливый!
— Мы! Пы! Мы! — продолжил брыкаться я, сопротивляясь врачу, что меня уже потащил в сторону, прочь от дери — Па…
Пустил слезу, скорчил жалобную моську, ну и ручками тянусь, как только могу. Я маленькая, бедная, беззащитная девочка! Побитая, раненная, онемевшая и немая! А меня, не пускают, спасите! Пожалуйста, доктор!.. сработало! Мужчина вздохнул, и произнес:
— Ну что с тобой поделать! — помотал он головой, разжимая кисть левой руки, моё плече удерживающей.
Я, не заставил никого долго ждать! И практически на четвереньках ворвался в палату.
Что они с тобой сделали! — пропела мысль визгом девичьим, когда я ощутил… что происходит с органом своим.
Пьяное, в бреду, бьющегося еле-еле, через раз и «чихая» клапанами, и дёргаясь камерами не всегда в такт. На гране жизни! Для органа, что в чужом теле.
«Пип… пип… пип…» — словно в такт моим мыслям, зацензуровая мат, монотонно выдавало оборудование рядом.
— Ты его знаешь? — зашел доктор следом, и встал рядом, прибывая в легком смятении, борясь с желанием схватить меня в охапку и утащить, и подождать — Твой… отец?
 
— Да, очень хорошо знаю. — отозвался я беззвучно, протягивая руку, желая дотронутся.
И тут же себя одергивая — дотронутся до чего?
«Пип… пип… пип…»
Сердце… оно, несмотря ни на что! Не смотря на все лишения и мучения, нехватку питания и узкие рамки, несмотря на наркотический шок! И отсутствие у себя разума как такового, отзывается, виляя хвостом, как полумертвый зверь пред своим хозяином.
«Пип… пип… пип…»
— Девочка… — вновь проговорил человек сурово, еще больше желая меня отсюда скорее прогнать, но вдруг как-то стух — с ним все будет хорошо! Операция прошла успешно, и…
— Успешно?! — оглянулся я на человека, резким движением головы, всматриваясь в его лицо постепенно возвращающимся зрением.
Лет сорок, морщинки, синяки под глазами из-за недосыпа, руки как у шахтера в мозолях, но… он точно не шахтер.
— Ну да, успешно. — обернулся обратно к сердцу, и человеку, в которого его запихнули.
Я его не знаю, но не могу не признать — ему оно нужнее, чем мне. Без него он умрет! Мгновенно, здесь и сейчас. А я останусь жить, так или иначе. Хотя я и предположить не мог, что медицина наша за последние пять лет так далеко шагнула, что и мертвые органы научилась оживлять, еще живым пришивая.
Я ведь могу приказать ему остановиться и умереть! Легко. Могу приказать сделать вид, что отторгается телом. И даже могу заставить покинуть тело самостоятельно, и оно, как сгусток мышь, накаченных препаратами, и моей Силой, покинет чужой дом страшной каракатицей, просочившись сквозь свежий шов наружу.
Оно, сердце, сытое, не поврежденное, насыщенное кислородом от аппарата искусственной вентиляции легких, пусть и растерянное и дезориентированное… легко сделает это! Стоит только приказать. И ему будет плевать, что «дома» ждет голод и разруха. Дом, это где родные… я точно брежу наяву!
Могу, но это всё его убьет. Человека, живого думающего и настоящего! А не жалкое сердце, что просто орган, за который даже думаю я сам. Ответ в уравнении очевиден:
— Живи! — приказал я своему сердечку в чужом теле, ложа руку на ткань поверх свежих швов.
И рваный пульс тут же выровнялся, клапана перестали сбоить и кашлять, а давление, всего за несколько минут, дошло до идеала человека.
— Ты будешь жить с моим сердцем покуда не сдохнешь по собственной глупости! Не будешь помнить, не будешь знать… — краем глаза заметил ошалелый вид хлопающего глазами человека в халате, ведь легкие, пользуясь моментом спокойствия и передышки, не в тему запустились сами — а ты, всего лишь орган, занимай свое законное место пусть и в чужом теле. И всех, кто будет против — шли лесом.
Нет, не так. — додумал я уже в своих мыслях, понимая, что тут уж больно много лишних ушей, а я как бы страдаю фигней — если слать всех, начнется отторжение. Так что не воюй со своим телом, важный орган! Будь его частью. — и повернулся к ничего непонимающему свидетелю, убирая руку с ткани.
— Де…
— Спи. — расстояние — метр, шаг, удар в незащищенное солнечное сплетение, и аккуратно подхватываю утратившее сознание сипящее тело.
Тихонько стону от отбитых связок, что умудрились при столь незначительном ударе сами себя повредить, и, осмотревшись, оттаскиваю доктора к стульчаку в углу, волоча тело по полу.
Усаживая поудобнее, кряхтя беззвучно, и наблюдая как халат на моей груди обретает свежее алое пятно. Наваливаю на стенку, и на стол локтём, так, чтобы точно не упал, и вообще — просто прикорнул бедняга. И вновь переключаю внимание на обвешенное приборами тело. Осматриваю экраны с многочисленными показаниями. Пульс, кислород в крови, активность мозга, еще там что-то, непонятное.
 
Аппарат с насосом, принудительно качающий воздух в легкие, что уже как бы могут и сами, и в данном агрегате не нуждаются. Капельницу, с каким-то раствором, стимулятором? Или подавителем? И еще кучу всего, назначения чего понятно мне лишь отчасти. Самого человека, что потихоньку приходит в сознание, под действием мощнейшего в мире стимулятора и витамина, разносимого по телу новым сердцем — Силой.