Незнакомка с родинкой на щеке
– Лида, я не могу тебя потерять, пойми. Я слишком долго тебя искал, чтобы потерять.
– Если ты меня запрешь, то потеряешь гораздо скорее, – ответила я серьезно. – Ты выбрал не ту смолянку, раз хотел послушную жену. Прости, что я такая.
Он не ответил.
Ладони Жени жадно скользили по моей спине, поднимались вверх, чтобы зарыться в волосы, и выбираться из сладкого их плена вовсе не хотелось. Но я сочла, что именно сейчас время признаться.
– Ты знаешь… – снова заговорила я, – с того часа, как эта девица, незнакомка, постучала в нашу дверь, мой ум впервые, кажется, со дня свадьбы начал работать в полную силу. Я очень соскучилась по этому ощущению.
Женя отстранился и с немым вопросом посмотрел мне в глаза. Я и сама не верила, что вот так запросто это говорю. Да и себе самой я как будто признавалась впервые.
– И я солгала тебе… я выходила из дому не для того, чтобы сделать заказ в ресторане. Я ездила на Миллионную, в дом генерала Хаткевича.
– Та-а-ак…
Женя, кажется, не мог подобрать слов. Отошел на шаг и глядел на меня, словно уже размышлял, в какой бы монастырь меня упрятать. На мое счастье, в гостиную, как всегда вовремя, вошла Катя и не торопясь начала собирать посуду.
– Пойдем.
Женя не очень ласково взял меня за руку и повел прочь. В кабинет, где, как и прошлой ночью, усадил меня в кресло у стола. Потом он вернулся к двери, чтобы запереть ее на щеколду, не позволив больше Катюше спасать меня. Оперся спиною о стену и, скрестив руки на груди, принялся напряженно смотреть мне в глаза.
Разговор обещал быть серьезным.
Глава восьмая
– Ты еще вчера называла эту фамилию – Хаткевич, да я значения не придал… Почему они? Ты знакома с этой семьею? Что ты знаешь?
Женя так и не отвел взгляда, даже не моргнул ни разу. По-видимому, это и впрямь было важно. Наверное, и хорошо, что он сам начал сей разговор.
– Сядь, – велела я. Как ни странно, Ильицкий послушался, начав устраиваться в кресле по ту сторону стола. – Сперва я расскажу все, что знаю, а после – ты. Договорились?
Он ответил не слишком поспешно, раздумывал. Но все-таки кивнул:
– Договорились.
– Я не сказала тебе, но вчера эта дама – незнакомка – снова была здесь. – Я поерзала, устраиваясь удобней. – А после, когда она уехала на извозчике, я за нею проследила. Она скрылась в доме генерала Хаткевича.
– И ты подумала, что она его жена? – от меня не укрылся скепсис в его тоне.
– Да, я так подумала, – ответила я ровно. – Но когда сегодня побывала в том доме второй раз и услышала разговоры горничных, поняла, что ошиблась. Я не стану теперь утверждать наверняка, но, вероятнее всего, та девица – это дочь генерала от первого брака. Там некая темная история… Женя, я склонна согласиться со Степаном Егоровичем, что взрыв на Дворцовом мосту – это не революционеры. Я не могу объяснить словами, но чувствую, что к убийству генеральши эта дама имеет самое прямое отношение.
Надо отдать ему должное, Ильицкий выслушал меня, не перебив ни разу. Не стремился разубедить, возразить, настоять на своем. Лишь когда я замолчала, заметил:
– Если и имеет, то полиция, без сомнений, разберется.
И замечание было мудрым, не поспоришь.
– Наверное, – согласилась я, – но ведь в полиции даже не знают о ней! О незнакомке. Не знают, что она была у нас, что разыскивала тебя… – Взгляд любимых черных глаз стал еще более напряженным, и я поспешила оговориться: – Об этом, положим, можно и не упоминать, но полиция не осведомлена даже, что она была в доме генерала тем утром! Горничные о том умолчали, представь себе! А ведь это важно. Полиция должна узнать!
– Узнает, – пожал плечами Женя. – Или ты считаешь, там сплошь дураки собрались и без твоих замечаний не сообразят, что к чему?
Червячок сомнений все более подтачивал мою самоуверенность – я задумалась. Фустов точно не дурак. Может, он уже был осведомлен, что незнакомка была в доме в то утро, оттого и не спросил горничных?
А Ильицкий постарался закрепить сделанное:
– Насколько знаю, расследование возглавляет весьма толковый чиновник. Он выяснит все про эту незнакомку – дочь генерала. И вероятнее всего, также узнает, что она была здесь и писала мне записки.
Я вскинула на Женю испуганный взгляд, но муж поспешил успокоить:
– Не переживай. Ежели полицейские придут сюда и спросят – ты должна рассказать им все как есть. Чистую правду, без прикрас. Ей-богу, мне нечего скрывать. – Женя не улыбнулся. Выждал немного, пока я усвою сказанное, и спросил: – Ну? Теперь я смею надеяться, что ты успокоилась и более не станешь вспоминать об этой генеральской дочке и ее записках?
«Так уж и нечего скрывать? – размышляла я, прищурившись и вглядываясь в черные глаза. – И “Государственность и анархию. Часть 2”, спрятанную на дальней полке, тоже? “Часть 1”, надо полагать, хранится в вечно запертом несгораемом шкафу справа от стола».
– Непременно успокоюсь, Женя, – миролюбиво ответила я. – Но не раньше, чем и ты скажешь мне правду.
Я выждала, но на его лице не дрогнул ни один мускул.
– Куда ты ездил с утра?
Он вздохнул:
– Видишь ли, я тоже солгал тебе. Я знаком с генералом Хаткевичем. Много лет, еще по кампании на Балканах. И немного знаком с его женою, Ксенией. Обедал у них пару раз этой зимой. Так вот, едва я прочел ту заметку утром – помчался к Хаткевичу, чтобы принести соболезнования. Мы говорили с ним вот только накануне. Я должен был к нему поехать.
– На Миллионную? Ты тоже был там?..
– Нет. Я знал, что застану Хаткевича только в Генштабе – он сейчас много работает.
Спрашивать, над чем именно работает генерал и о чем Ильицкий, давно оставивший военную карьеру, «накануне» говорил с ним, мне очень не хотелось. Потому что ответ я, кажется, знала. Наверное, я знала его всегда – лишь позволила себе на время поверить, что у нас с Женей может быть все хорошо и правильно. Как у всех. Что я смогу стать просто радушной хозяйкой дома, где всегда рады гостям, а он – просто преподавателем истории.
Неужели я всерьез в это верила? С нашим-то прошлым?
– Женя, я спрошу у тебя еще лишь одно – и более никогда не вернусь к этой теме. Кто твой новый начальник? Я не про университет. – Он шумно выдохнул, а я потянулась через стол, чтобы найти его руку. – Пожалуйста, скажи, что не Якимов?
И по глазам поняла, что угадала.
– Он не начальник мне, а куратор. Отчего он тебе не нравится? Разве он сделал что-то дурное?
– Нет, не сделал… – с сомнением ответила я.
– Я помню, что вы не очень поладили тогда, в Москве. Но Якимов, каким бы человеком он ни был, ярый патриот. Монархист. Все, что он делает, – он делает на благо государства.
– Я помню, – торопливо кивнула я.
– Лишь потому я и с ним, что здесь наши взгляды совпадают.
Я снова кивнула. Мне требовалось время, чтобы с этим смириться. Много времени. Нужно было сменить тему – я не хотела говорить о Якимове сейчас.
– Женя, постой… – перебила я мужа, не дав сказать еще что-то замечательное о его кураторе, – эта девушка, незнакомка с родинкой – кто она? Что ей от тебя было нужно?
Он снова вздохнул. А потом с бесконечной усталостью ответил:
– Никто. Вообще никто. Она совершенно случайная девица, по глупости собственной влезшая в неженское дело. Она никому не нужна и не интересна. Если усидит тихо и не будет высовываться, то даже останется жива.
Признаться, я похолодела после Жениных слов. Сам он не стал бы угрожать женщине – ни за что. Но ежели за всем этим стоит Якимов… кем бы незнакомка ни была и в чем бы ни провинилась – высовываться ей и впрямь нельзя.
* * *Несколькими неделями позже, в доме предварительного заключения на Шпалерной улице
Половину ночи я лежала без сна, жадно всматриваясь в темноту перед глазами и готовая вскочить при всяком постороннем звуке. Ничего, чем можно защититься, у меня не было. Даже ложку, припасенную с обеда, велели вернуть. Можно ли защититься ложкой? Не хотелось бы мне это узнать… Неловко признавать, но я боялась этих женщин, запертых со мною в каменном мешке дома предварительного заключения – так называлось это место. Я гордо держала голову, уверенно и прямо смотрела им в глаза и вежливо-отстраненно отвечала, ежели спрашивали. Но как же я при этом боялась…