Две вдовы Маленького Принца (СИ)
- Вы же боец, Наталья Викторовна, - подхватил вальяжный, - и правильно говорите: бывших среди вас не бывает. И вы - настоящий офицер, а не крыса, как Густавсон, об офицерской чести не забыли и свои погоны не замарали; от принципов и устава не отступили и по-прежнему готовы стоять на страже мирной жизни и на защите гражданского населения...
- Верно, - после паузы сказала Наташа. - Я бы тоже постаралась вывести людей из-под удара и обезвредить угрозу. И мне сейчас даже крыть нечем против ваших аргументов.
Она замолчала. Перед глазами снова встал полутемный гулкий собор, черные платки, свечи, море цветов в гробу и изменившийся до неузнаваемости профиль на фоне белого покрывала... Дрожащий голос молодого русобородого священника, тихие слезы Елены Прокофьевны и Аглаи, заледеневшая от горя бледная Соня... "Я тетя... Мать слегла", "Он не был женат... Не успел", "Слава, Славочка, ну как же так, братец-кролик?.."
- А кто же... - она запнулась и снова нервно закурила, - Кого же мы в ноябре отпевали?..
- Вы удивительная женщина, Наталья Викторовна, - встал из-за стола вальяжный. - Ваша скорбь была неподдельной. Все тогда были раздавлены этой трагедией, но вы единственная не ослепли от горя и ужаса и заметили все, что наши специалисты постарались замаскировать...
- Это был человек, похожий на меня, - сказал от окна Вячеслав. - Поэтому так долго тянули с панихидой... Ждали, когда появится, ммммм... подходящее тело.
- Евсеев должен был своими глазами увидеть траурную церемонию, гроб и успокоиться, думая, что нежелательный свидетель мертв, отпет и кремирован, - пояснил вальяжный. - И мы попросили работников городских моргов информировать нас, если к ним поступит что-то...
Наташа и Вячеслав укоризненно посмотрели на него.
- Кто-то с мало-мальски подходящей внешностью, - поправился особист. - И вот. Молодой человек без определенного места жительства, давно потерявший паспорт... Забрался в дачный дом в Белоострове, чтобы переночевать, и тут из города приехал хозяин за какими-то забытыми вещами. С незваным гостем он разобрался жестоко: избил монтировкой и вытолкал на улицу... Парень кое-как доковылял до станции, чтобы попросить о помощи, но упал от потери крови в нескольких шагах от вокзала... До больницы его не довезли. Когда я его увидел, я решил, что его вполне можно выдать за Славу, если только хорошенько замазать приметное родимое пятно на лице и прикрыть травмированный лоб. Так что этот безымянный бедолага, хлебнувший горя при жизни, хотя бы упокоен был по-христиански. А Евсеев поверил в то, что Слава ни с кем не успел поделиться своими знаниями...
Он неспешно прошелся по комнате, поворошил кочергой угли в камине, вернулся за стол и продолжал:
- Когда моя агентура засекла возле больницы Густавсон, мы поняли, что нужно действовать безотлагательно; шведка явно искала способ подобраться к Славе в палате, и во второй раз ему бы так не повезло... Утром в понедельник мы вывезли Славу из больницы и поселили в одной из конспиративных квартир, где он лежал и долечивался после отравления. А потом отправили в театр, чтобы он продолжал держать руку на пульсе...
- А врач, который выписывал вам заключение о смерти, лег в ковидный бокс, чтобы избежать допросов в полиции и прокуратуре? - поинтересовалась Наташа.
Вячеслав кивнул:
- Да... И еще - чтобы обезопаситься от возможных попыток расправы. Я слышал, что кое-кто из труппы мечтал "повстречать" его.
- А главврача токсикологического корпуса вы запугали до медвежьей болезни, - грубовато сказала Наташа вальяжному, - он вертелся, как ёж на сковородке, бекал, мекал и потел так, что я сразу заподозрила неладное!
- Если бы Слава не обмолвился вам о кассирше Фетюковой, вы не вышли бы на Густавсон, - неспешно произнес вальяжный. - И вам не пришлось бы пережить те неприятные минуты, когда Евсеев взял вас на мушку...
- Спасибо за заботу! Если бы да кабы! - взорвалась Наташа. - Зато весь месяц до этого я просто кайфовала! Как в гребаном СПА! Слава убит, Виктор арестован, я чувствую себя виноватой перед обоими и понимаю, что уже ничего не изменить и забыть об этом я не смогу никогда! Вы хоть знаете, что это такое - каждый день, час, каждую минуту помнить о том, что из-за моих желаний и страстей случилась непоправимая трагедия и чувствовать свою вину перед людьми, которые от этого страдают или погибли? Да, это длилось всего сорок дней, но вы бы знали, КАКИМИ были эти дни... - она замолчала и, чтобы не разрыдаться позорно перед этим холеным вальяжным чиновником, смотревшим на нее бесстрастными серыми глазами, достала сигареты и закурила.
- Мне очень жаль, Наталья Викторовна, - произнес вальяжный. - Но речь шла о деле государственной важности; раскрытии связей высокопоставленного лица с запрещенными на территории государства экстремистскими формированиями и ОПГ. Ради этого приходится чем-то жертвовать. Вы умная женщина и должны сами это понимать.
- Понимаю, - мрачно сказала Наташа. - И рада, что Евсеев получил свое и больше уже никому не причинит зла.
- Прости, Наташа, - Вячеслав сел рядом с ней, посмотрел в глаза женщины. - Я хотел как-то дать тебе знать, предупредить... Но в тот вечер я не смог до тебя дозвониться, а потом, на конспиративной квартире, мне запретили. Это могло провалить всю оперативную разработку, и мы все оказались бы под ударом, и я, и ты, и все наши близкие...
- Кстати, твоя семья убита горем, - Наташа посмотрела на него в упор. - Мать слегла с сердечным приступом. Тетя и сестра на панихиде были чуть живы от слёз. Соня подала заявление в монастырь, она хочет стать монахиней, удалиться от мира, в котором, как она думает, больше нет тебя. Как Галина Бениславская не смогла принять мир, в котором больше не было Есенина... Только Соня не наложила на себя руки, а готовится принять постриг. Если ничего не изменится или Соня не передумает, через три года она станет монахиней. Ты как-то дашь им знать или они так и будут думать, что в ноябре простились с тобой?
Вячеслав молчал, низко опустив голову. Его плечи напряглись от сдерживаемых слёз, а костяшки пальцев побелели.
- Сейчас это запрещено, - через силу выговорил он. - Никак нельзя. Мне очень тяжело от того, что они так страдают... Но от огласки всем будет только еще хуже. Пойми.
- Да, Наталья Викторовна, - произнес вальяжный, - я тоже очень рассчитываю на ваше понимание. Семья Славы мне не чужая, и я забочусь и об их благе, а не только об успехе операции. Им будет безопаснее еще какое-то время оставаться в неведении. Вам пришлось все открыть потому, что вы - человек более доступный для конструктивного диалога и знающий специфику нашей работы. Скажите, что вы решаете? Я могу доложить "наверх" о возникшей накладке, если вы считаете нас лжецами и горите негодованием...
- И мне мало не покажется? Тормоза у машины испортятся на Обводнике или "снег башка попадет"?
- Иван Иванович! - в ужасе вскочил Вячеслав, из смуглого становясь белым.
- Но могу и не докладывать. На свой страх и риск. И если вы поведете себя неразумно, то подставите и меня, и Славу, и еще многих людей... Есть еще вариант: вы даете нам подписку о неразглашении, и я докладываю не о проблеме, а о добровольной помощи внештатного союзника... Вы ведь на самом деле помогли нам в случае с Мартиной Густавсон.