Жизнь Пи (СИ)

Придется оставить благие надежды, что меня спасет корабль. Вся надежда — только на себя. Моя жизнь — в моих руках. Я на собственном опыте убедился, что главная ошибка потерпевшего кораблекрушение в том, что он больше надеется, чем делает. Борьба за жизнь начинается с внимательного осмотра подручных средств. А сидеть сиднем и с надеждой смотреть в призрачную даль — все равно что проспать собственную жизнь.
Да уж, скучать мне не придется.
Я оглядел пустой горизонт. Кругом — бескрайняя водная пустыня. А я один. Совсем один.
И тут я заплакал. Закрыл лицо руками и разрыдался. От полной безнадежности.
 59 
Каким бы одиноким и пропащим я ни был, мне хотелось пить и есть. Я дернул за линь. Он чуть натянулся. Но стоило мне ослабить хватку, как он выскользнул у меня из рук и расстояние между шлюпкой и плотом стало быстро увеличиваться. Выходит, шлюпка дрейфует быстрее, чем плот, — она как бы тащит его на буксире. Я заметил это невольно, но значения пока не придал. Меня больше занимало то, что сейчас поделывает Ричард Паркер.
Судя по всему, он опять затаился под брезентом.
Я тянул за линь до тех пор, покуда не подплыл к носу шлюпки. Вскарабкался на планширь. И когда нагнулся, чтобы незаметно пролезть в ящик с припасами, то вдруг заметил, что качка усилилась, и призадумался. Оказывается, когда плот приблизился к шлюпке вплотную, ее развернуло. Она уже стояла не перпендикулярно к волне, а лагом и сильно раскачивалась, отчего меня опять замутило. Только теперь я понял: на некотором удалении от шлюпки плот действует как плавучий якорь или трал, удерживая ее носом к волне. Вся хитрость в том, что волны и постоянные ветры обычно сшибаются в лоб. Следовательно, если ветер гонит шлюпку вперед, а плавучий якорь ее удерживает, она будет поворачиваться до тех пор, пока не станет под прямым углом к волне и не окажется на одной линии с ветром, чтобы сопротивление его было наименьшим; в результате она испытывает килевую качку, которую легче переносить, чем бортовую. А когда плот примыкает к шлюпке вплотную, торможение прекращается — и шлюпка уже не может держаться носом по ветру. Ее разворачивает лагом и начинает заваливать с боку на бок.
Скажете, это, мол, пустяк, — но он-то и спас мне жизнь, к явному неудовольствию Ричарда Паркера.
И, словно в подтверждение своей внезапной догадки, я услышал, как он зарычал. Зарычал недовольно, вернее, как-то тоскливо и даже муторно. Может, он и впрямь хороший пловец, зато моряк — никудышный.
Значит, этим нужно воспользоваться.
И тут я получил зловещее предупреждение: не надо-де заноситься, думая, что совладать с ним проще простого. В Ричарде Паркере, похоже, сидел такой сильный жизненный нерв, который мог подавить любое живое существо, оказавшееся рядом с ним. Я уже почти взобрался на нос — и вдруг услышал тихое шуршание. И увидел, как возле меня в воду плюхнулось что-то совсем крохотное.
Это был таракан. Побарахтавшись миг-другой на поверхности, он угодил в рыбью пасть. Тут в воду шлепнулся еще один таракан. А следом за ним — еще с десяток, только с другого носового борта. И на каждого нашлась рыбья пасть.
Борт покидали последние уцелевшие чужаки.
Я тихонько заглянул через планширь. И первое, что увидел, — затаившегося в складке брезента, над носовой банкой, здоровенного тараканища, должно быть, вожака здешнего тараканьего семейства. Я наблюдал за ним с непонятным любопытством. Решив, что настало время, он расправил крылышки, взлетел и все шуршал ими в воздухе, пока кружил над шлюпкой, с минуту, словно чтобы удостовериться, не забыл ли кого из сородичей, после чего плюхнулся за борт, навстречу своей гибели.
Теперь нас только двое. За пять дней вся шлюпочная живность, включая орангутана, зебру, гиену, крыс, мух и тараканов, вымерла подчистую. За исключением бактерий с червяками, копошившимися, наверное, в звериных останках, в шлюпке не осталось ни одного живого существа, кроме меня и Ричарда Паркера.
Что ж, радости мало.
 
Я встал и, затаив дыхание, приподнял крышку ящика. Я сознательно не стал заглядывать под брезент, опасаясь, как бы мой взгляд, точно окрик, не привлек внимание Ричарда Паркера. Лишь опустив крышку на брезент, я осмелился дать волю своим ощущениям.
В нос мне тут же ударил резкий мускусный запах мочи — так несет от каждой кошачьей клетки в зоопарке. Тигры — животные сугубо территориальные, и границы своих владений они непременно помечают мочой. Но сейчас это было мне на руку, тем более что запах исходил только из-под брезента. Территориальные претензии Ричарда Паркера, похоже, ограничивались лишь днищем шлюпки. И это утешало. Если мне удастся завладеть брезентом, может, все еще образуется.
Я склонил голову набок и не дыша глянул через край крышки. На дне шлюпки плескалась вода, глубиной дюйма четыре, — так что у Ричарда Паркера образовалось собственное пресноводное озерцо. Сам он сейчас был занят тем же, чем на его месте занялся бы и я, — лежал себе полеживал в теньке. Днем стало нестерпимо жарко. Ричард Паркер разлегся на дне шлюпки спиной ко мне, распластав задние лапы подушечками кверху, прижимаясь животом и бедрами, внутренней их частью, к самому днищу. Поза несуразная, но удобная.
Я вернулся к своим насущным заботам. Вскрыл коробку с аварийным пайком и наелся досыта, умяв за милую душу примерно треть упаковки. Просто поразительно, как мало теперь мне было надо, чтобы набить желудок под завязку. Я уже хотел было припасть к мешку дождесборника, висевшему у меня через плечо, чтобы напиться, как вдруг взгляд мой упал на стаканы-мензурки. Уж если не искупаюсь, то хоть отхлебну разок-другой. К тому же запасы воды у меня не вечные. Я достал стакан, нагнулся, опустив крышку ящика пониже, чтобы было сподручнее, и дрожащей рукой окунул стакан в озеро Паркера, в каких-нибудь четырех футах от его задних лап. Повернутые вверх подушечки, облепленные мокрой шерстью, походили на пустынные островки, обрамленные зарослями водорослей.
Мне удалось зачерпнуть целых 500 миллилитров. Вода оказалась мутноватая. В ней плавала какая-то грязь. Боялся ли я подцепить какую-нибудь заразу? Да у меня и мысли такой не было. Единственное, о чем я думал, так это о жажде. Я осушил стакан одним махом и с огромным удовольствием.
Природа требует равновесия — и неудивительно, что мне тут же захотелось писать. Я облегчился прямо в стакан. Жидкости из меня вышло ровно столько, сколько я только что в себя влил, хотя после того, как у меня возникла мысль покуситься на водные запасы Ричарда Паркера, не прошло и минуты. Я задумался. Уж больно не терпелось мне еще разок пригубить из стакана. Я поборол искушение. Но с каким трудом! Говорю без шуток: с виду моя моча была просто загляденье! Пока что я не мучился от обезвоживания — и на цвет жидкость была прозрачная. Она играла на солнце, как яблочный сок. И уж точно была свежая, чего нельзя было сказать наверняка про воду в жестянках из моих запасов. И все же я внял голосу разума. Взял и разбрызгал мочу по брезенту, плеснув и на крышку, чтобы обозначить мою собственную территорию.
Я опустошил водные запасы Ричарда Паркера еще на пару стаканчиков, правда, в этот раз сохранил драгоценную жидкость в себе. И тут же почувствовал себя цветком, который только что полили.
Теперь можно было подумать и о благоустройстве. И я вновь обратился к содержимому ящика, таившему в себе столько надежд и обещаний.
Я достал веревку и привязал ею плот к шлюпке — для страховки.
А потом взялся изучать солнечный опреснитель. Это устройство, предназначенное для получения пресной воды из соленой. Состоит оно из надувного прозрачного конуса, размещенного поверх круглой, похожей на спасательный круг плавучей емкости с черной прорезиненной брезентовой мембраной посередине. Устройство работает по принципу перегонного аппарата: морская вода, собираясь под закрытым конусом, на черной мембране, нагревается солнцем и испаряется, скапливаясь на стенках конуса. Потом эта влага, уже несоленая, стекает в водосток, расположенный по периметру конуса, и оттуда попадает в водозаборный мешок. На шлюпке имелась дюжина таких опреснителей. Я внимательно прочел, как ими пользоваться, — строго по инструкции. Надул все двенадцать конусов и залил каждую плавучую емкость необходимым количеством морской воды — по десять литров в каждую. Потом связал опреснители вместе, в связку, прикрепив ее с одной стороны к плоту, а с другой к шлюпке так, чтобы ни один из них не потерялся, в случае если развяжется какой-нибудь узел, — и таким образом получил дополнительный страховочный линь, соединивший меня со шлюпкой. Опреснители походили на крепкие поплавки, хотя и казались с виду неказистыми, но можно ли с их помощью добывать пресную воду, я сомневался.