Художник моего тела (ЛП)

Единственная проблема заключалась в том, что он вел себя так, как будто сам был монстром.
Тот, кто не заслуживал доброты и единения ― тот, кто сделал все возможное, чтобы разрушить то, что только что произошло между нами, потому что он не знал, как принять неизбежное.
Мы всегда были созданы друг для друга.
Время разорвало нас на части, но судьба вернула нас обратно.
Жаль, что он не мог принять такой подарок.
― Ты хочешь перенести встречу на завтра? ― тихо спросила я.
Его глаза сверкнули.
― Тебе нельзя сюда возвращаться.
― А как же заказ?
Все его тело содрогнулось, словно не в силах справиться с колоссальной болью.
― Не имеет значения.
― Почему? ― Мой желудок скрутило. ― Конечно, задержка на день не сделает...
― Все кончено. ― Его губы сомкнулись, на лице проступил неподдельный страх. Кашляя, он расправил плечи и скрыл все следы ужаса. ― Это нужно было сделать сегодня. Сегодня днем. ― В его тоне послышался гнев. ― Я не мог выполнить задание, потому что мой холст уехала зарабатывать свою минимальную зарплату, работая на кого-то другого.
Я замерла.
― Алкоголь делает тебя более жестоким, чем обычно.
― Или позволяет мне быть честным.
― Я в это не верю. Я также не верю, что ты действительно винишь меня в этом.
― Если бы ты была здесь раньше, я мог бы...
― У меня были обязательства, Гил, ― огрызнулась я. ― Я говорила тебе это.
Он зарычал себе под нос, закрыв лицо руками.
Я обещала, что буду рядом с ним.
Несмотря ни на что.
Не в силах выдержать напряжения между нами, я коснулась его плеча.
― Тебе нужны деньги? У меня не так уж много денег. На самом деле у меня почти ничего нет, но они твои, если они тебе нужны.
Я должна была заплатить за квартиру завтра. Счет за электричество ― на следующий день. Моя кладовка была пуста, а холодильник можно было бы выключить, чтобы сэкономить на электроэнергии, потому что в нем никогда не хранилось много продуктов.
Я не смогу сильно помочь деньгами, но я поделюсь всем, что у меня есть.
Он отстранился и покачал головой, опустив руки, чтобы окинуть взглядом длинное пространство складов и их вырисовывающиеся фасады. Гил сильнее сомкнул, как будто сдерживал так много ужасных вещей. А руки сжались, как будто он хотел сразиться с воображаемыми чудовищами.
― Даже сейчас ты готова предложить мне все, что у тебя есть. ― Он не смотрел в глаза, разговаривая с ночью. ― Ты бы отдала мне свой последний пенни без колебаний.
Я кивнула.
― Только потому, что ты сделал бы то же самое для меня
― Ты так уверена в этом? ― он холодно рассмеялся. ― Я не так хорош, как ты, Олин. Никогда не был.
― Дело не в том, хорошо это или плохо. Это вопрос помощи тем, кого ты лю... ― Я захлопнула рот.
Его взгляд встретился с моим, бесконечный и болезненный.
― Пожалуйста, не надо.
Мое сердце сжалось, пытаясь скрыть свое почти-признание.
― Скажи мне, для чего тебе нужны деньги, и я достану столько, сколько смогу.
Я любила его, когда была девочкой.
Я любила его, будучи в разлуке.
И все еще любила его, хотя и не была уверена, что он того заслуживал.
Гил фыркнул, как будто я задала самый грустный и трудный вопрос в мире.
― Твои деньги ничего не стоят.
― Почему?
― Потому что на это нельзя купить то, что мне нужно.
― Что тебе нужно?
Он посмотрел на звезды, и самая большая ложь сорвалась с его губ.
― Ничего. Мне ничего не нужно.
Жаль, что правда эхом отозвалась в пустоте, завывая в противоположность тому, что он только что сказал. Гил нуждался в чем-то. Ему нужно было все.
Деньги.
Безопасность.
Помощь.
Я прижалась к нему, уязвленная до глубины души, когда он отстранился, прежде чем я смогла его обнять. Мои ногти впились в ладони, когда я изо всех сил старалась не заплакать.
― Ты запрещаешь мне разговаривать с полицией, но ты в беде, Гил... ты должен сказать им. Они могут помочь...
― Помочь? ― Он закатил глаза, алкогольный туман немного рассеялся. ― Они помогают примерно так же, как и я.
― Что это должно означать?
― Это значит, что я чертовски бесполезен.
 
Я втянула в себя воздух.
― Почему ты так говоришь?
― Потому что это правда. ― Он вздохнул всем телом. ― В любом случае, сейчас это не имеет значения. Уже слишком поздно.
Гил всегда был меланхоличным мальчиком. В школе его улыбки были редки. Его смех был бесценен, потому что он был такой редкий, и какая бы реакция ни была у него, она всегда была омрачена напряженной настороженностью и туманным недоверием.
Но сегодня вечером, благодаря алкоголю, размывающему его стены, Гил изо всех сил пытался спрятаться.
― Что слишком поздно, Гил?
Беспокойство густо и приторно сидело у меня в груди. Я хотела прикоснуться к нему. Чтобы обнять. Держать в своих объятиях и говорить ему, что он может сказать мне, потому что, если бы он этого не сделал, яд внутри погубил бы его.
― Все. ― Гил снова вздохнул, слегка покачиваясь, так как усталость смешивалась с опьянением. ― Иди домой, О. Время забыть обо мне.
Я подавила желание сказать ему, что это невозможно. Что я не могла перестать думать о нем раньше. Теперь, когда у нас был секс, я была обречена быть его навсегда.
Мой голос был ровным и добрым, когда я сказала:
― Мне жаль, что я не смогла помочь тебе с заказом раньше.
Он фыркнул, сердито глядя на темный мир вокруг нас.
― Да, мне тоже.
Посмотрев в сторону пустой улицы, я крепче прижала к себе сумочку. Мысль о том, чтобы оставить его, послала предупреждающие звоночки по всей моей коже. Снова повернувшись к нему лицом, я сделала все возможное, чтобы сменить тему.
― Было трудно рисовать меня? Ты... хотел меня так же, как хотел сегодня вечером?
Его лицо посуровело.
― Я многое умею, Олин, но вожделеть холст во время работы ― это ниже моего достоинства.
― Могу ли я быть честной и сказать, что то, что ты рисовал меня, было одной из самых трудных вещей, которые я когда-либо делала? Быть с тобой сегодня вечером? Боже, мне это было так необходимо.
Мое признание сделало то, что я и предполагала. Оно вырвало его из черных мыслей, окрасив его черты удивлением. Гил прочистил горло.
― То, что я рисовал тебя, было тяжело?
― Очень.
Его мышцы напряглись по совершенно новым причинам.
― Потому что...
― Потому что ты был так близко, после столь долгого отсутствия. Потому что твоя кисть была похожа на поцелуй, а твой аэрограф ― на... ― Я покраснела. ― На твой язык.
Он сглотнул, его горло сжалось.
― Я... ― Его глаза блестели, как будто он хотел признаться в тысяче вещей, но эти ужасные ставни снова захлопнулись, и он пробормотал: ― Сегодняшняя ночь произошла только потому, что я нарушил самоконтроль, а у тебя были сдерживаемые потребности после предыдущей работы. Это все, что произошло. Главный инстинкт ― найти разрядку.
Гил фактически плеснул мне в лицо холодной водой, отбросив очередную попытку вытащить его из темноты.
Он заблудился, О...
Нет, он просто ведет себя как придурок.
И, честно говоря, я исчерпала свою квоту доброты на сегодня.
Я могла предложить только такое количество терпения. Я не была святой. Мне было больно. Мне было больно семь долгих лет. И эта боль становилась тем сильнее, чем больше он боролся со мной.
― Время действительно нанесло тебе шрамы, Гил. Я так стараюсь вернуть тебя, но что бы я ни делала, ты продолжаешь отталкивать меня.
Его брови превратились в неровные линии.
― Я вырос, О. Мы оба выросли. Тот, кого ты знала, больше не является частью меня.
― Это так легко для тебя? Отбросить те части тебя, которые сделали нас семьей? ― Он вздрогнул, как будто я ударила его ножом в сердце.
― В этом нет ничего легкого. Ты не облегчаешь мне задачу, отказываясь меня слушать.
― Теперь я слушаю. ― Я не отвела взгляд. ― И мне кажется, ты забываешь, почему я отказываюсь тебя слушаться. В последний раз, когда я это сделала, ты порвал со мной. В последний раз, когда не стала бороться всем, что у меня есть, ты просто... исчез. Ты продолжаешь вести себя так, будто пытаешься защитить меня, держа меня на расстоянии, но на самом деле, я думаю, ты просто пытаешься защитить себя.