Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню

– Врет, – припечатал Салиган, явно не предполагавший в отношении бывшего губернатора Западной Придды ничего хорошего. – Эти сапоги чистили не позднее чем прошлым вечером, и вычистили просто отлично: вакса с игристым, столичные штучки. Ли, когда ты его расстреляешь, отдай сапожки кому-нибудь симпатичному.
– Создатель! – Укбан подался вперед и, видимо, задел шпорой мерина, на которого его посадили. Мерин взбрыкнул задом, но в седле граф усидел. – Лионель?! Собственной персоной, но мы… Я не сомневался, что против Заля ваш брат. Ваше неповторимое сходство…
– Помолчите! – Савиньяк махнул рукой, подзывая драгун. – Бертольд, когда доберетесь до квартиры, обеспечьте господину Укбану те же условия, что в Дарвиле.
Укбан понес какую-то чушь, но Ли уже не слушал, и бывшего во всех смыслах губернатора уволокли вместе с мерином, рубином и недоумением.
– Я ведь тебе говорил, – напомнил о себе Салиган, – что блох из Шарли надо вычесывать, не дожидаясь наследника? А то разбегутся.
– Не говорил, но ты прав.
– С блохами или с расстрелянием?
– И с тем, и с другим.
Расстрелять красавца в самом деле было бы неплохо, но Рокэ нужно пугать воспрянувших ызаргов, а Укбан будет просто отменно выглядеть на эшафоте. Хуже, что по провинциям отсиделась уйма дряни, не успевшей ни сбеситься, ни предать, ни продаться. Сейчас вся эта сволочь бросится пробиваться наверх, не забывая трясти своей верноподданностью. Написать, что ли, матери? Пусть сочинит про хромых ызаргов, опоздавших к дохлятине и объявивших себя на этом основании волкодавами.
– Не грусти, – внезапно потребовал дукс, поправляя запрещенную в свободной Данарии перевязь со шпагой, – ты еще молод, и у тебя все впереди, в том числе и кот. Прощай, дальше я еду один. Будь счастлив и помяни меня в своих молитвах или поручи кому-нибудь. Дювье, например, тот точно молится.
– А Джанис разве нет?
– Ты его раскусил, ты прекрасен! Пожалуй, я завещаю тебе гайифское бюро, оно сейчас в нашей с Рокэ домовой церкви, но если я уцелею, вы оба не получите ничего, кроме счастья.
Смотреть в спину уходящим всегда невесело, но Ли следил за удаляющимся всадником, пока тот не скрылся в серо-зеленом распадке. Чуждая сантиментов Проныра извернулась и прихватила замечтавшегося всадника за сапог, она не желала топтаться на месте. Она была права, как сам Кабиох.
4
Желающие проводить графиню Савиньяк присоединились к кортежу у переезда через речку, столь заснеженную, что вспомнить о ее существовании мог только Валентин. Опекающую дев маркизу сопровождали Валме с собакой и Рафле, встреча вышла бурной и при этом милой, но потом мать заговорила с Леоной о переводах с кэналлийского, а Придд ухватил разжившуюся недурной лошадкой Иоланту. Гизеллы не было, и повеселевший Арно решил присоединиться к Валме, но тут компанию догнала приотставшая Айрис Хейл. Вежливость требовала предложить свою помощь, и виконт предложил.
– Что-то с Моной? – участливо спросил он.
– Скорее со мной, – засмеялась девушка. – Я становлюсь ужасно хитрой, мне не хотелось теряться в общей куче, и я не потерялась. Отстанем?
– Почему нет? – не удержался от улыбки Арно. – Мать о кэналлийских песнях может говорить долго.
– А Валме может говорить вообще обо всем… Вы думаете, я влюблена?
– Упаси Леворукий, – фыркнул виконт. – То есть… Первыми должны влюбляться мужчины.
– И вы не влюблены?
– Ну…
– Вы сами не знаете. Я тоже. Мне хочется вас видеть и с вами болтать, мы могли бы отлично проехаться, если б было лето и не было этого… придворного хвоста, но я без вас не зачахну, а вы не станете прижимать к сердцу мою ленточку.
– У меня ее нет!
– А я и не дам!
– Не беда, я могу прижимать любую ленточку и все равно думать.
– Обо мне?
– Иногда.
– А иногда о Гизелле, Марии, Иоланте и жуке!
– Еще о девицах Варнике… Зря я это затеял, им в их Кабаньем Логе веселее.
– Ничего, тут тоже жить можно. Мы скоро обнюхаемся. Как лошадки на новой конюшне, да и весна начнется, а на лето двор всегда куда-то выезжает…
 
– До лета четыре раза сбесишься… Тьфу ты, я же должен быть куртуазен!
– Со мной можно и так, у меня отец с братьями в кавалерии.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
– Э-э… – Вроде тут все чисто, но мать зря предупреждать не станет, и о Сэль с Мелхен забывать нельзя, мало ли… – Какая у Иоланты хорошая лошадь, даже удивительно.
– И вовсе нет, у нас все лошади хорошие.
– Так это ты?! Простите, сударыня, так это ваш конь?
– Вот только не надо назад, мне тебя на «вы» тоже называть трудно. Чижика Иоланте одолжила я, но восхищаться не надо, я из корысти.
– Вот как?
– Ну и назло немножко. – У некоторых просто уморительные гримаски получаются! – С Иолантой у Гизеллы не выйдет уводить за собой всех всадниц, а графиня Тристрам будет сидеть со своей Марией на софе и слушать музыку. Но вообще-то, будь моя воля, я бы хоть сейчас сбежала.
– Домой?
– Больше некуда. – А ведь она в самом деле может удрать! Просто взять, сесть на лошадь и удрать… – Я очень хотела посмотреть Марикьяру, но Гизелла меня теперь знать не желает.
– Марикьяру лучше смотреть в… другой компании.
– Мне тоже так кажется. В конце концов, можно съездить к тете, раз уж меня назвали в ее честь… Мы к ней почти собрались, но тут пришло приглашение ко двору, и родители страшно обрадовались. Кто ж знал, что сгребают всех. Как сено… Хоть бы уж в нем наперстянки не оказалось.
…На истоптанный снег косо серые тени ложатся…
В спину бить – у беды на Изломе в привычку вошло.
И опять остается одно: стиснув зубы, держаться —
И не сметь показать никому, как тебе тяжело.
И не выдать, как плохо тебе. И не сметь пошатнуться…
Даже зная: придется теперь сжиться с этой бедой.
Ты поверил: тому, что в Закате горит, не вернуться —
А оно из глубин встало вновь, как туман над водой.
Как над черным и стылым окном полыньи – пар морозный…
Тень чудовища… Кто же мог ждать, что она оживет?
Значит, делай, что должен: с судьбой шпагу скрещивать поздно.
Как ни больно – до судорог – снова вмерзать сердцу в лед.
Улыбаться тебе тоже будет отныне труднее…
На войне – там хотя бы все просто: есть враг – и есть бой.
…Тонок лед под ногой. Он – холодный, но смерть холоднее.
И она нынче вновь разминулась лишь чудом с тобой.
«Я привыкну», – звучит это страшно. А выстоять надо…
Но, назло и судьбе, и недоброй ее ворожбе,
Те, кому ты стал дорог, с тобой на сей раз будут рядом —
И схватиться с бедой одному не позволят тебе.
Друг шагнет в темноту, заслоняя тебя от удара.
Друг подставит тебе, слов ненужных не тратя, плечо…
И она ослабеет – давящая хватка кошмара.
И поймешь ты: винить себя тут ты не вправе ни в чем.
Сможет слишком замерзшее сердце, оттаяв, согреться.
Неужели ты в этом опять усомнился, скажи?
Как и в том, что, когда сердцу есть на кого опереться,
Много легче и верить в весну, и сражаться, и жить…