Арахна(Большая книга рассказов о пауках)

Как-то, очнувшись, Паук увидел — уже тают сосульки, снежный сугроб за окном осел, и над землей носится теплый буйный ветер, разгоняющий пелену мрачных туч. Вспыхнуло солнце, и серый твердый комок над заиндевевшей печью встрепенулся. В нем опять пробуждалась притаившаяся жизнь; пробуждалась медленно и трудно, но огонь в черных глазах полыхал все ярче. Редкие, гладкие шерстинки на темном теле зашевелились, встали дыбом, дрожь пробежала по затекшему за зиму телу, эластичная кожа ожила, и завибрировал подшеек. Клубок еще не двигался, но пульсировал, дышал — в нем копились силы, которые вскоре приведут в трепет слабых. А пока он лежал — беспомощный, оцепеневший и… безобидный. Он вслушивался в шаги весны за окном и возрождался одновременно со всем живым.
Настал день, и Паук шевельнул лапой, поскреб когтями стену и вновь ощутил в себе силу. Размявшись, он выполз из ниши, спустился с полка, пошел и сразу почувствовал голод — за зимние месяцы он исхудал так, что кожа складками свисала с брюха.
Он вскарабкался на чердак и принялся подыскивать место для первых весенних сетей. Его остановил сквозняк — вряд ли и сама добыча сунется сюда, наверх.
Через щель в дранке Паук выполз на крышу. С северной стороны она заросла зеленым мхом, с южной — покоробилась. Теперь, на солнце, крыша понемногу подсыхала и чуть слышно потрескивала.
Трубу бани когда-то прочищали — к ней вела лестница. Паук полез по ней и добрался до гребня крыши. Захмелев от весеннего ветра и солнца, замер и огляделся.
Дом, который он присмотрел осенью, все еще стоял заколоченным. Похоже, никто даже мимо не проходил. И дверь сарая все так же поскрипывала на ветру. Только подсолнух у клети за зиму сломался.
Осмотревшись, Паук спустился к карнизу крыши, зацепил за стропила свою паутину и соскользнул вниз. Он шел в близлежащий лес, и прошлогодняя трава шелестела под его лапами.
Взобравшись на старый пень на лесной полянке, Паук пристально оглядел верхушки деревьев и окружающие поляну кусты. Ждал — не появится ли какая-нибудь живность. Ждал, чтобы напасть и убить…
Солнечные лучи щекотали спину, припекали затылок. Свежий воздух пьянил и убаюкивал. Но Паук переборол дремоту: теплые дуновения весеннего ветра бодрили его, придавали силы. Брюхо его судорожно дернулось, как бы прилипло к спине и вновь провисло. Уцепившись своими сильными волосатыми лапами, он, как никчемный большой трутовик, прирос к старому пню и, выжидая, жадно поглядывал по сторонам.
Невдалеке, среди молодых елочек, зашевелился бурый прошлогодний папоротник. Искра голода вспыхнула в темных паучьих глазах. Он с трудом превозмог голодную дрожь, увидев зайчонка, который беспечно резвился в папоротнике. План созрел мгновенно: натянуть там свою ловчую сеть, и заячий детеныш непременно в ней запутается. Но для этого Паук был еще слаб. А голод утолить надо тут же, только потом можно плести сети, мастерить ловушки. В них угодит не только зайчонок, добыча покрупнее. Сейчас в самый раз живность помельче, попроще. Паук огляделся вокруг.
На ближайшую ель сел клест. Улетел. И… снова прилетел. Значит, где-то там гнездо и птенцы? Конечно!
Клест вновь улетел. Паук проворно спрыгнул с пня, заспешил к ели.
Зацепившись за ствол когтями, Паук стал карабкаться наверх. Поначалу лапы скользили, срывались — мышцы за время зимней спячки стали не те. Но он был упорным и хватким. Он карабкался по стволу ели. По мелким сухим веточкам, сучкам, застывшим каплям смолы — как по ступенькам. Он поднимался все выше и выше.
Добравшись до первых толстых веток, Паук остановился передохнуть. Сидел он долго — ему надо было отдышаться. Потом полез дальше. Бесшумно, ловко, хищно. Казалось, он ничего вокруг себя не замечает. Но это было не так. Как только в воздухе затрепетали крылья пестрого клеста, Паук снова окаменел и стал похож на трутовик. Несмышленая птица не испугалась его.
Клест покормил птенцов и упорхнул. Паук влез повыше и заглянул в гнездо. В нем сидели четыре уже оперившихся птенца — клесты высиживают птенцов очень рано и к началу таяния снегов малыши уже заметно подрастают. Сейчас они, изумленно попискивая, с любопытством разглядывали незнакомую тварь. Часто мы тоже так вот наивно взираем на злую судьбу, привыкнув вкушать в этой жизни только доброе и приятное, а достойно встретиться с опасностью один на один — не готовы.
 
Паук припал грудью к краю гнезда, и оно накренилось. Птенцы встрепенулись, с ужасом глянули в черные, гипнотические глаза и задрожали. Вскоре под тяжестью паучьего взгляда птенцы затихли. С открытыми от страха клювами покорно ждали они смерти. Паук привстал и схватил ближнего к нему детеныша. Ядовитые железы, выпустив свою долго копившуюся смертоносную жидкость, парализовали жертву. Птенец почувствовал лишь неясную убаюкивающую вялость. Паук, казалось, высасывал из него саму Жизнь.
Когда от жертвы остался лишь невесомый комок перьев, Паук сбросил его на землю. Затем он жадно схватил следующего птенца — тот, видя гибель своего брата, даже и не пытался прятаться. Та же участь постигла и всех остальных.
Когда гнездо опустело, Паук присел на ветку повыше, замер и стал ждать. Его хищные челюсти-крючья с каплями яда были готовы хватать и душить.
В воздухе легко затрепетали крылья. Паук напрягся и затаил дыхание. Но в этот раз удача ему изменила. Клест, наверно, сообразил, что нарост, вдруг выросший над пустым гнездом, таит в себе опасность. Птица стала разглядывать его, и вдруг на нее взглянули черные, леденящие душу, глаза — и странная вялость сковала крылья. Клест почти впорхнул в раскрытые челюсти — лишь в последний миг ему удалось метнуться вниз, нырнуть под разоренное гнездо. Над его головой мгновенно сомкнулась пара тренированных челюстей. Но на этот раз Паук опоздал, и его парализующий все живое яд вытек на землю. Неудача эта Паука разъярила. Он подпрыгнул и попытался схватить клеста. Но тот, уже оправившись от шока, громко кричал и смело кружил над паучьей головой.
Паук не летал и птицу в небе, конечно же, поймать не мог. От страха он спешно выдавил из себя клейкое вещество, которое, тут же превратившись в крепкую нить, помогло ему удержаться и не упасть. Не сделай он этого — лежать бы ему на земле. И кто знает, может, даже мертвому. Едва сдерживая ярость, Паук стал спускаться по стволу ели вниз.
На земле он решил отдохнуть и заспешил на опушку к старому пню. Солнце щекотало спину и грело затылок; хотелось спать, но Паук не спал. Теплый, весенний ветер успокаивал, бодрил, придавал силы. Так он и сидел, не двигаясь, полный темных замыслов — противоестественная тварь, враждебная всему живому.
Много лет назад он стал вытягиваться в длину и раздаваться в ширину. Аппетит его невообразимо возрос: голодный и кровожадный, он сожрал даже собственных братьев, не говоря уже о более слабых существах. Ему не было равных в мире, и поэтому он был одинок, никем не любим и все от него бежали и обходили стороной.
Паук лежал не шелохнувшись и зорко следил за тем, что происходило в ельнике. И точно, вскоре там опять появился зайчонок. Он беспечно грыз стебли прошлогодней травы. Пушистый комок сам, заигравшись, приблизился к пню, на котором затаился Паук. Малыш не замечал Паука. Но Паук не шелохнулся даже тогда, когда эта, по его мнению, пуховая безделушка подошла совсем близко. Он вспомнил клеста и сдержал себя. Чувство голода было так невыносимо, а его утоление было так вожделенно, что ошибиться было нельзя.
Дождавшись, пока зайчонок ушел на край поля, Паук сполз с пня и направился к молодым деревцам. Осмотрев елочки, под которыми спал малыш, он принялся плести основательную круглую сеть. Его умение и терпение в изготовлении орудия смерти были феноменальны. Все живое, попавшее в эти ловушки, безнадежно запутается и уже никогда не вырвется на волю.
 
Вытянув поперечные нити и закрепив их на стволах, ветвях и корнях, Паук начал плести паутину. Он работал ловко, быстро и бесшумно; железы щедро выделяли клейкое вещество, и ловушка получалась легкая и невинная на вид, как игрушка. О том, что выпутаться из этой ловушки невозможно, что в ней погибают самой страшной смертью, могли рассказать только жертвы. Но мертвые, как известно, молчат. И только их внезапное исчезновение свидетельствует о том, что в мире происходит что-то непонятное и ужасное.