Кровавый Король (СИ)

Эсфирь глубоко дышит, лишь бы не заорать во всё горло, как именно она ненавидит его.
— Но, Видар… — Изекиль пытается вернуть разговор в русло подсчитывания рисков.
По правде, она могла бы за эту ночь разведать обстановку. Но король запрещал, заставляя её и Файялла распускать слухи о «страшной судьбе Верховной».
— Вон отсюда. Все. — Видар переводит затуманенный взгляд на Эсфирь. — Кроме тебя, разумеется.
Все послушно поднимаются со своих мест, кивают в знак почёта и буквально растворяются за закрывающимися дверьми.
Эсфирь демонстративно закатывает глаза, всё ещё крепко держа руки. Её злость пропитывала каждую тэррлию кабинета. Она не знала, кого ненавидела больше: себя или его.
— Я не хочу, чтобы наш с тобой диалог, как обычно, перетёк в негласную войну.
Видар на удивление старался сдерживать себя. Старался не повышать голоса, не разжигать скандала, не призывать магию душ, чтобы она подчинилась.
Хотя, сколько бы проблем это могло решить за раз! Страшно даже думать…
— Конечно, тебе куда привычнее, когда наши диалоги перетекают в горизонтальное положение, — сверкает глазами Эсфирь.
Ей до безумия хочется призвать Идриса. Для того, чтобы защитил. Для того, чтобы не бояться умереть от руки короля.
— Возможно, — Видар кривит губы в ухмылке. — Иногда мне даже кажется, что это чья-то весьма неудачная шутка.
— О, ты бы здорово повеселился, узнав, чьяэта шутка, — с губ ведьмы срывается нездоровый смех.
— Я говорю в первый и последний раз, инсанис, и больше к этому не вернусь. Услышь меня и прекрати злиться, словно маленький людской ребёнок. Я не собираюсь бросаться в огонь ради демон знает кого. Если это повысит твою значимость в моей Тэрре, то я собираюсь защищать лишь тебя. Потому что ты — могущество, сильное оружие, которое должно остаться на моей стороне. Моя выгодав этой игре, если на то пошло, уяснила? Если бы они не потребовали тебя — я бы и пальцем не шевельнул ради твоего брата.
Эсфирь медленно поднимается с кресла — внешне ни разу не дрогнувшая, безразличная и равнодушная, но внутренне — истекающая от безумного количества ран, уставшая, молящая о помощи. Она подходит к Видару, молча протягивая ему руки, что обуглились до запястья.
— Смотри, как я ненавижу тебя, — тихий голос заставляет его сердце зайтись уродливыми трещинами, да с такой болью, которой Видар не ожидал.
Он прикладывает невероятное усилие, чтобы улыбка вышла безмятежной.
Заслужил. Несомненно, заслужил. За всё, что делал с ней. За всю боль, которую причинил как морально, так и физически. Теперь пришла её очередь дробить сердце на мелкие осколки, и он с достоинством принимал блистательные попытки.
От признания ведьмы стало даже легче. Своим видом Видар отвечал за каждое слово и взгляд, что когда-то был адресован рыжеволосой ярости напротив. Он знал, что произошедшее с ним, те потаённые желания, что питали сердце — всё это изначально существовало на грани с реальностью, и он, как мог, эту реальность отдалял. Он вообще не должен к ней ничего чувствовать, и уж точно — не желал тонуть в её глазах, захлёбываясь поломанными чувствами.
Но он чувствовал, тонул, захлёбывался. И ненавидел себя за это даже больше, чем её.
— Приходи с такими заявлениями, когда почернеешь вместе со своей демоновой Малвармой, — взгляд Видара сверкает жёсткостью, неотрывно следя за разноцветными радужками.
Там поднялись полчища демонов и ведьм. И все они хотели наброситься на него — пытать, издеваться, чтобы в конце лишить жизни.
Единственное, что он мог — защищаться сам и защищать её. Но об искренности последнего намерения ей не обязательно знать. Пусть думает, что он ненавидит так сильно, что может в любой момент вышвырнуть за порог. Может, тогда ему станет легче смотреть в её глаза без желания отвести свои.
— Надеюсь, что когда ты искренне кого-нибудь полюбишь, то тебя не будет ждать участь твоего расчудесного Каина. И ты потеряешь свою Лилит, забыв покой на вечность. Я не буду мстить тебе или делать твою жизнь хуже. Я просто хочу, нет, искренне желаю, чтобы каждый день был для тебя хуже прежнего, а последний — хуже всех.
 
— Ты буквально описала мою жизнь, но надеюсь, что это не проклятие, а то тогда нам обоим придётся не сладко. Я ещё первое не успел отбить до конца, — ухмыляется Видар.
— Что?
Казалось, ещё немного и она набросится на него, чтобы раз и навсегда погасить нахальный блеск холодных глаз.
Его скулы напрягаются. Видар молча расстёгивает камзол.
— Что ты так смотришь? Я начинаю переводить наш разговор в горизонтальное положение. Ты тоже не стой деревом, я же всё-таки не молния.
— Клянусь Пандемонием, я сверну тебе…
Но договорить ведьме не удаётся. Она прерывается на полуслове, стараясь изо всех сил потушить разгорающийся ужас внутри души.
Многочисленные ядовитые узоры на его теле явили себя во всей красе, а затем расступились, демонстрируя на левом ребре то, отчего у любой другой ведьмы подкосились бы ноги.
Метка Каина.
— Что ты там мне свернёшь? — насмешливо хмурится Видар. — Ты договори, чтобы я знал, чтотебе пришивать обратно.
Эсфирь держалась из последних сил. Но хотелось наплевать на всё и упасть прямо перед ним на колени, зайдясь в хриплом вое, хотелось утонуть в своих же слезах.
Все его Поверенные твердили, что постоянно закрывали его спину… от чего? Зачем, если он неуязвимым? Если каждый, кто желал напасть на него — получал своё желание обратно. Она распахивает глаза. Она лично ударяла его, не единожды… Но почему не чувствовала боли? Метка работала не в полную силу? Или… или он смог подчинить её… Тогда это могло означать только одно — по его венам вместо крови постоянно циркулировала ярость, неконтролируемая, ледяная.
Видар усмехается, а ведьма неосознанно делает шаг назад. В таком случае, если он обладал невероятным контролем, то понятно отсутствие ответной боли, но проклятия… Мог ли он отбиваться от невербальных ударов? Вряд ли. Зрачки расширяются. Желая проклясть его — она навлекла беду на себя. Она забыла, что сама же подарила ведьмину защиту, отсебяв том числе. Идиотка, какая идиотка!
— Как я ненавижу тебя, — тихо шепчет она. — Всем сердцем ненавижу, слышишь? Так сильно, что убила бы тебя прямо здесь, на месте. И плевать на все последствия. Но теперь твоё существование даже выгодно мне.
— Ты поразительно быстро учишься быть меркантильной альвийкой, инсанис. Горжусь! — Видар чуть подаётся вперёд, щелкая пальцами по её носу.
— Не смей… Не смей касаться меня.
— Я лишь подлечил твои очаровательные руки.
Эсфирь опускает взгляд на собственные пальцы: уродливой копоти и след простыл. Лишь белая малварская кожа без единого изъяна и сверкающее фамильное кольцо на правой руке, как очередное доказательство королевского превосходства.
Ведьма бегло кидает взгляд на его руки, в тайне мечтая, что не увидит там кольца-татуировки. Но ядовито-чёрная тонкая линия кричала всему свету, что он по праву принадлежит ей.
Эсфирь поднимает глаза на довольного Видара, не улавливая опасный блеск его глаз.
— Ненавижу тебя…
Словно древнюю мантру она повторяет слова ненависти. Прекрасно понимая, что ненавидит его только потому, что любит.
Эффи резко разворачивается, стараясь с достоинством покинуть кабинет. Но спина принимает на себя очередной удар:
— Порепетируй слова любви, инсанис. Завтра они тебе пригодятся.
На языке разъедающим сплавом теплятся тысячи слов, но ведьма лишь усмехается в ответ, покидая треклятое место. Стоит миновать несколько коридоров, как она останавливается, цепляясь взглядом за огонь в левитирующей свече.
Её словно ударяют головой об стену.
Вот оно! Как всегда, на поверхности, и как всегда ускользающее, невидимое!
Вот почему король всегда завершал их разговоры усмешкой! Он затыкал ею сам себя, чтобы не наговорить лишнего, чтобы не натворить чего-то, что ему потом обязательно придётся разгребать; что непременно превратило бы в хаос всё находящееся в радиусе нескольких тэррлий.