Кровавый Король (СИ)

Только… она не понимает, что случилось? Почему вокруг раздаются крики, стремящиеся проломить черепную коробку? Почему так пахнеткровью?
Глаза Видара застывают, всматриваясь в её. Глазные яблоки щиплет.
— Да. Я Вас спасаю.
Ложь, наглая ложь. И за это он ненавидит себя сильнее прежнего.
— УВас… оч-чень… краси… — она не может договорить, ощущая, как тонет в них.
— Красивые глаза. Да, Вы мне это говорили, — быстро шепчет он, так сильно прижимая ладони к области яремной вены, что она скорее умрёт от удушения, чем от потери крови.
Себастьян с лёту падает перед ними на колени, отшвыривая меч в сторону. Он без лишних вопросов укладывает ладонь поверх руки Видара, они резко меняют положение, словно делали так миллионы раз. По такому же принципу генерал подкладывает вторую.
Эсфирь последний раз мажет невидящим, чужим, взглядом по одному мужчине, второму и закрывает глаза.
Баш резко переводит взгляд на Видара, сдавленный выдох прокалывает грудную клетку насквозь. Он не успел. Впервые, оннеуспел.
Видар уставился невидящим взглядом на умиротворённое лицосвоей жены. Он не чувствовал, как дёрнулся кадык, как задрожал подбородок, как он с силой стиснул скулы, резко прикрыв глаза, словно испугавшись. Он медленно открывает глаза, не чувствуя, как губы сжались до онемения, не понимая, что кожа сгорает целыми участками от бесполезных попыток запустить заклинание исцеления.
Мир вокруг погас.
— Видар, хватит…
Но голос Себастьяна, как и общая какофония звуков — это лишь осколки, мириады осколков от того, что он слышал отчётливо внутри себя: мощные удары её сердца и холодное «Вы»…
— Видар, прекрати. Она… мертва.
— Онанемертва! — его холодный голос заставляет Себастьяна дёрнутся.
— Видар, всё. Это всё. Мы либо сейчас выигрываем войну, либо все ложимся в могилу. Она не для этого отдала тебе сердце.
Себастьяна словно ударяют наотмашь, когда он воочию видит хрустальную слезу, падающую с подбородка Видара на лицо Эсфирь. Король укладывает ладони под её скулы, склоняясь, чтобы поцеловать жену. В последний раз. А потом прижимается лбом ко лбу.
— Я вытащу тебя. Клянусь. Я найду способ. Ты же — моя выгода, помнишь?
Мокрая дорожка на его лице высыхает. Он аккуратно укладывает ведьму на бетон, поднимает кинжал, засовывая его нагрудный карман брони, а затем поднимается на ноги.
Солнечное сплетение заходится от трещин. Его земля потеряла Королеву и стремилась кануть в небытие следом, принося катастрофичные разрушения Первой Тэрре и его внутренностям…
— Сложить оружие! — ледяной голос пронзает иглами насквозь. — Я преклоняю колено!
40
«Когда враг не сдаётся, его уничтожают»
«Трудно быть богом», А. и Б. Стругацкие
Я преклоняю колено.
Себастьян во все глаза смотрит на выжившего из ума брата. Видар выглядел чрезмерно расслабленным, но Себастьян знал — это пустое. Он видел его выражение лица несколькими минутами ранее. И видел точно такое же сотню лет назад. Его лучший друг, не кровный брат, окончательно утонул в ненависти к себе, разрушил себя вместе с основанием, не оставив ничего после. Но с чего он, демон его раздери, решил, что страна заслуживает такой же участи?
Себастьян пытается подорваться за ним, но застывает над подругой. Только сейчас осознание до конца проникает в рассудок. Еёнет. Как и не стало и какой-то части их дома. Как и не стало самого Видара и частички каждого альва…
Он неосознанно укладывает ладонь на её щёку, поражаясь, насколько та оказалась холодной за каких-то несколько минут. Впервые Себастьян видел лицо Эсфирь таким: блаженно-спокойным. И это спокойствие добило его окончательно.
Я преклоняю колено.
Изекиль не удерживается на ногах, спотыкаясь и падая на пол. Она резко разворачивается на спину, выставляя перед собой меч. Жмурится лишь на секунду, думая, что удар виском пришёлся слишком сильным и у неё попросту голосовые галлюцинации. Изи хмурится, понимая, что атака на неё прекратилась, а нападающий салам застыл в ожидании приказа от Генерала Узурпаторов. Проследив взглядом за солдатом, она увидела, как Видар расслабленно, слегка усмехаясь шёл прямиком к Генералу, как последний посылал каркающий смех телам за спиной её короля. Брайтону Бэриморту, что опасно неподвижно лежал в противоположном конце зала и Эсфирь Рихард, что слепо следовала примеру старшего брата, так же затаившись в руках Себастьяна.
 
Изи судорожно выдыхает, когда видит посеревшее лицо Баша. И кажется, её собственное сердце разбивается на мириады осколков.
Я преклоняю колено.
Тело Паскаля немеет. Единственное, что спасает от стремительно летящего к шее меча — другой меч, вероятно, союзника. Но до этого нет совершенно никакого дела. Всё вокруг меркнет и концентрируется на двух ярко-алых сгустках волос: старшего брата и младшей сестры. Ему хочется завыть, разодрать глотку криком, но вместо этого он чувствует на языке острые осколки стекла, что со слюной застревают в горле, разрезая глотку к демоновой матери.
Его трясёт. И плевать на то, что лик Тьмы обращён в его сторону, плевать над чем так сумасшедше смеётся Генерал, плевать куда идёт этот долбанный альв. Его семья. Его душа. Его дом. Он погрузился в темноту для боя, для того, чтобы принести победу, а вынырнуть оттуда не смог. А, может быть, этоонумер?
Этоондолжен быть на месте Брайтона. На месте Эсфирь. Этоонвсегда бросал вызов Смерти, отличался безрассудством, кичился безбашенностью и просто идиотской храбростью. Там. Должен. Быть. Он. Тот, кто в глубине души, считал себя разменной монетой. Всегда уступал старшему брату пальму власти и младшей сестре — первенство в могуществе.
И кажется, сердце замедляет ритм. Безумная мысль, оно остановилось навсегда, паразитирует в мозгу.
Я преклоняю колено.
Файялл едва успевает вытащить окровавленный меч из врага, как замечает бесовские кудри Паскаля. Тот застыл на месте, словно его прокляли. Капитан за несколько внушительных шагов сокращает расстояние, чтобы союзнику не отрубили голову. Лязг скрещённых мечей и… враг послушно отходит сам, поворачиваясь в сторону его короля и Генерала Узурпаторов. Фай инстинктивно ищет глазами сестру, находя её в противоположном конце, лежащей на полу. Он хочет привлечь внимание, но поддавшись общему оцепенению, переводит взгляд в сторону Верховной.
Тело охватывает вихрь болезненных мурашек. Мозг твердит, что это невозможно. Невозможно. Но лицо Себастьяна и профиль Видара говорят об обратном. Верховной ведьмы, его королевы, больше нет. В уголках глаз щиплет. Файялл с силой стискивает зубы, понимая, что всё далеко не кончено.
В головах остаётся лишь безумный смех Генерала. Они видят, как тот снимает перчатки, как его тело будто наполняется жизнью и распрямляется, как длинные белые пальцы касаются ткани капюшона, и тот падает с головы.
Будто бы он питался тем кошмаром, что мгновенно разрядил воздух.
Черты лица Генерала обретают здоровый вид. Шрам, что начинался от подбородка — исчезает, но глаз, по которому проходила отметина, остаётся белым, когда как второй сияет медовым цветом. Волосы цвета пепла спадают на высокий аристократический лоб, и он зачёсывает пряди назад длинными пальцами.
— Правильно говорить: «Я преклоняю колено, мой Повелитель Тимор», — он всё ещё смеётся.
И от осознания ситуации Видару тоже хочется зайтись в безумном, даже паническом смехе.
Тимор.
Лицо Видара становится пустым, мертвенным. Он чувствует каждым атомом нутра, как его земля, его Первая Тэрра раскалывается на части, слышит крики своих подданных, которых клялся защищать любой ценой, но стянуть расколы не может. Истощение и омертвление чувств полностью взяло контроль.
Только внутри головы мысли буквально отстреливали в разные стороны, выжигали сетчатку глаза изнутри яркими фейерверками. Ну, конечно, кто ещё мог освободить Тьму из Пандемониума, как не Тимор. Кому, как не Тимору, нужны войны, чтобы питаться раздором, страхом и паникой. Кому, как не Тимору, нужен не разрыв родственных душ, а боль, что следовала за ним. Та боль, благодаря которой он мог обрести былую силу.