Bonjour, Nicolas! (СИ)
— Пора, — сказала она Николаю, когда заметила, что публика потянулась в зал, и прошла к их местам.
Он помог ей сесть и сам опустился в кресло, смиренно ожидая начала представления. Названия пьесы он не запомнил, фамилий актеров, несомненно, довольно известных, тоже. Если бы можно было закрыть глаза и проспать эти пару часов в полумраке, он бы с удовольствием воспользовался такой возможностью. Но выслушивать потом сдержанное осуждение Веры тоже не хотелось. Несколько минут он смотрел на сцену, скрытую алым занавесом, и думал о том, что этак занавесом он и сам отгородился от жены, от воспоминаний, от жизни. Занавесом была работа. Единственное, что все еще его интересовало.
После третьего звонка свет в зале померк. Пьеса начиналась с небольшой увертюры в странном новом стиле джаз. Уже одно это шокировало публику. И одно это все ту же публику привлекало. После поднимался занавес, открывая декорации, и начинался сам спектакль.
Некоторое время он тупо смотрел на сцену, пытаясь следить за сюжетом. Но мысли кружились вокруг чего-то пульсирующего и горячего в глубине сознания. Звенели, жужжали, вибрировали, будто наэлектризованные. Его охватило странное напряжение, которому не было имени. Он, черт подери, никак не мог понять, что с ним происходит. До той поры, покуда это самое звенящее в самой сердцевине не замерло. На пятой минуте спектакля на сцену вышла актриса, исполнявшая главную роль — молодой женщины из высшего общества, мечущейся между долгом и любовью в вечном сюжете, прочитанном по-новому. В этот момент звон прекратился. Все стало на свои места. Николай выдохнул и стал следить за актрисой, смутно ему напоминавшей то, что в нем не болело, погребенное в глубине души. Но при этом все еще живое.
Ему откуда-то знаком был ее голос, ее поворот головы, ее порывистые движения… Лицо было довольно далеко, чтобы разглядеть его хорошенько. Но вместе с тем… это не могла быть она. Откуда ей взяться здесь спустя столько лет? Цвет волос с толку не сбивал. Наоборот. Возвращал к действительности. Он помнил выкрашенную перекисью водорода изящную кошечку, которая весьма жизнерадостно выпускала коготки. Эта женщина на кошку не походила. Темный цвет волос с рыжинкой был естественным. И она была… настоящей, даже играя роль. Та, другая, настоящей быть не могла, потому что не умела, у нее вся жизнь была ролью. Но, кажется, впервые за долгие годы он позволил себе хоть немного прикоснуться к прошлому. Это причиняло боль и все же… давало надежду на исцеление.
Первый акт он досматривал почти с удовольствием. В антракте Вера принесла откуда-то программку. Он скользнул глазами по бумаге и улыбнулся. У актрисы и имя было похожее. Клара Вилсон. Ту… из его молодости… звали Клэр. Клэр дю Вириль. Вот и все сходство.
В зал на второй акт Николай возвращался уже успокоившимся. Уже не верящим в то, что такое совпадение возможно. До единственного мгновения, когда сомнений не осталось.
Актриса подняла подбородок и спокойно в звенящей тишине замершего зала произнесла:
— Прощай, Жорж.
Николай вздрогнул и сглотнул. Это была она. Его Клэр.
В этот самый момент он уже не видел ни зала, ни людей в нем. Он видел только ее. Не было его собственной жизни, бестолковой, бессмысленной… Была только освещенная сцена, где стояла худенькая женщина с осанкой королевы. И жила свою роль.
Потом он всё куда-то торопился. Зачем-то суетился и молился лишь о том, чтобы это не слишком бросалось в глаза. Наплел что-то Вере про необходимость среди ночи встретиться с сэром Гардинером для обсуждения его труда по египетской грамматике. Усадив жену в такси, он остался возле выхода из театра. Нервно курил сигарету за сигаретой, глядя, как один за другим здание покидают актеры труппы. Он ждал. Ждал и сам не знал, чего ждет и зачем.
Для него потеряло всякий смысл все прочее. Он вдыхал и выдыхал табачный дым, вглядываясь в свет фонарей, оттеняющих мелкую морось. Он даже успел подумать о том, как отвратительна зима в Лондоне.
А потом снова увидел ее. Она шла к только что подъехавшей машине в ослепительно белом и ужасающе непрактичном манто и изящной шляпке под руку с высоким мужчиной несколько старше ее, что бросалось в глаза. Верно… в конце он вместе с актерами выходил на поклон.
«Режиссер…» — запоздало сообразил Николай, глядя на них. Они были будто созданы друг для друга и казались сошедшими со страниц журнала для высшего света. Перед тем, как устроить Клэр в машине, мужчина поцеловал ей руку, она что-то ответила ему. И оба они рассмеялись. Потом она скрылась за дверцей. Он сел за руль. Николай снова затянулся сигаретой, и, когда выдохнул, авто было уже довольно далеко. Что ж, в самом деле, отчего бы не выдохнуть? Теперь, когда черная ткань, охранявшая его от прошлого, была сметена ко всем чертям.
Глава 2
21 декабря 1925 года, Лондон
Тупая боль раздирала висок. От этого ноющего сверления Клара проснулась и поморщилась. Потерла пульсирующие точки — средоточие ее мучений, но легче не стало. Это все потому, что она была жутко недовольна своей вчерашней игрой. А после никак не могла заснуть, ворочаясь с боку на бок. Что терзало ее, она и сама не знала. Генри сказал, что получилось сносно. Публика аплодировала так же, как всегда. Но она была совершенно уверена: вчера что-то пошло иначе, чем обычно.
Спустившись к завтраку, Клара обнаружила, что муж дома. Как правило, если в театре не было утренних репетиций, Генри уезжал в клуб, и она с удовольствием посвящала это время себе: принимала парикмахера, массажистку, читала или просто недолго бездельничала. В ее сложившейся устроенной жизни, когда в личном они с мужем не мешали друг другу, ей особенно не хватало сына. Ноэль уже три года учился в Бедфорде и приезжал только на каникулы. Клара скучала. И порой, бросив все, срывалась на несколько дней к нему. Генри сердился, ворчал, как сложно заменять спектакли, просил, чтобы она хотя бы предупреждала о своих отъездах. Она обещала. Но проходило время, и все повторялось. В прошлый раз Клара видела мальчика несколько недель назад, и ей казалось, что прошла целая вечность.
— Доброе утро! — сказала она газете, за которой сидел муж, и заняла свое место на другом конце длинного стола.
— Доброе утро, дорогая, — ответил Генри, не отрываясь от чтения. Так, что было очевидно — отвечал механически и даже толком ее не слышал. — Этот так называемый Советский Союз заключил оборонительный союз с Турцией. Они нашли друг друга.
— Они нашли друг друга, — эхом отозвалась Клара, задумчиво жуя лист салата.
Советский Союз… страна, появившаяся на руинах другой страны и судеб многих людей. Впрочем, все люди ее не интересовали. Года три назад появилась возможность узнать о единственном человеке, судьба которого могла что-то значить для нее. В то время у миссис Уилсон был поклонник, член Королевского Исторического общества. Хотя Клэр могла что-то и напутать. Но задать интересующий ее вопрос она так и не решилась, опасаясь любого ответа. Она просто не знала, что стала бы делать дальше. Оставить все, как есть, оказалось проще.
— Ты не поехал сегодня в клуб? — заговорила она о другом.
— Не поехал, — кивнул Генри, и его лицо показалось из-за газеты. Он был все еще интересным мужчиной, хотя и гораздо старше ее. Идеально выбрит, одет так, будто собирается из дому. Улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. Так, как улыбаются со сцены. — Погода ужасная, ноет колено. Перестань жевать траву. От тебя скоро одни кости останутся. Кто вместо тебя Берту сыграет?
— Я не собираюсь из-за одной роли портить фигуру. Потому что иначе мне придется прекратить карьеру, а я к этому совершенно не готова, — ответила она, продолжая жевать теперь уже тертую морковь.
— Дорогая, ты — самая красивая женщина в Лондоне, — отмахнулся Генри. — Тебе это хорошо известно. Иногда мне кажется, что слишком хорошо.
— Тебе не менее хорошо известно, чего мне это стоит. И все же твое колено… Может, следует показаться доктору Вуду?