Око Баала (СИ)
Око Баала на горизонте жило своей жизнью. Когда стемнело, я переключился в режим сканера и на пару минут залип, наблюдая за той феерией электромагнитных полей, которые излучало Око. В голове возбудился и забухтел Шорох и я с некоторым трудом оторвался от невероятного зрелища. Ну тебя к черту, здесь и без тебя поганых загадок хватает.
Вечером стало прохладнее, ветер понес холодок из пустыни, но нагревшиеся за день камни и асфальт продолжали излучать тепло. Я брел намеченным маршрутом, переставляя ноги как робот — меня опять морозило, руку дергало все сильнее, мысли путались. Странно, но подающий слабые признаки жизни днем город с наступлением темноты как будто вымер окончательно. Тишина стояла мертвая, только ветер посвистывал в пустых окнах и дверных проемах. Нигде не было видно ни огонька ни лампочки, но совсем темно не стало, ничуть — Око на севере мерцало мертвым, фосфоресцирующим светом, время от времени рассыпаясь россыпями искр. Шорох в моих ушах шуршал в такт этому мерцанию, я мерно переставлял ноги под это бормотание, ориентируясь на мертвенный свет Ока.
Не знаю, сколько я шел так в полной тишине, чувство времени отказало, лоб пылал, руку дергало, но я упорно топал на север.
Встреча произошла уже под утро, когда я уже плохо понимал происходящее и абсолютно механически переставлял ноги, слабо соображая, куда я иду и зачем. Темнота вдруг шевельнулась, обретая вполне себе человеческие черты — метрах в тридцати от себя я увидел крысу, замотанного по их обыкновению в тряпье с ног до макушки, которая копошилась на земле вприсядку, занимаясь своими крысиными делами.
— Хорошая крыса — дохлая крыса! — хрипло прокаркал мой голос, — Иди сюда грязнуля, дядя тебя не больно убьет!
Про автомат, висящий на плече я даже и не вспомнил, приготовившись зажарить каннибала разрядом.
Крыса обернулся на звук моего голоса, и я обомлел — его глаза светились тем же самым мертвенно голубым светом, каким мерцало Око на горизонте.
Этот демон что-то недовольно прошипел-пробулькал, после чего опустился на четвереньки и скрылся в темноте с такой скоростью, что я не успел ни приласкать его разрядом, ни выстрелить из автомата. Что это было, блядь? У меня уже начались галлюцинации или эта крыса сейчас разговаривала со мной на том же булькающем, шипящем языке, на котором бормотал Шорох?!
Вспомнив, наконец, про автомат, я снял его с предохранителя и направился к тому месту, где застал крысу.
Ну что же, теперь я знаю, кто собирает головы, чтоб устраивать из них икебаны. Передо мной на обломках пластиковых труб торчали три головы. Причем башки были местные, ну в смысле крысиные — предельно истощенные и с впалыми щеками, разрез глаз самый что ни на есть семитский. Клянусь, я увидел животный ужас, застывший в мертвых глазах одной из крыс. Оно, впрочем, и неудивительно — этот демон в человеческом обличии со светящимися глазами способен до усрачки испугать хоть кого, особенно если выскочит неожиданно. Вот теперь я понял, почему по ночам здесь так тихо и все забиваются по норам — с такими ночными жителями это совсем неудивительно.
Идти дальше вслепую я не рискнул, да и демон пустыни вполне возможно бродил где-то рядом, намереваясь пополнить свою коллекцию голов еще одной, так что я забился в первый попавшийся более-менее уцелевший дом выбрал в нем закуток и закидал все подходы камнями, пластиковыми банками и прочим мусором. Вряд ли это поможет с той тварью, что я видел этой ночью — двигалась она нечеловечески быстро и ловко, но это не значило что в этом проклятом городе нет других опасностей.
Устроившись в углу спиной к стене, я выщелкнул из блистеров таблетки антибиотика, жаропонижающего и противоспалительного и закинул в рот, запил таблетки, подсоленной водой, что была налита во фляжку Марка. Меня немедленно пробило холодным липким потом и зазнобило. Я с вздохом устроился поудобнее и погрузился в тревожную полудрему, вскидывая автомат на каждый шорох.
В таком режиме я провел остаток ночи и только с наступлением утра расстелил в своем углу спальник и упал на него, положив рядом автомат. Что-то мне подсказывало, что ночной демон с рассветом забился в свою нору и можно попробовать вздремнуть. С рассветом правда должны были активизироваться обычные крысы, но перспектива попасть в желудок к местным асоциалам-каннибалам уже не казалась такой ужасной, по сравнению с перспективой угодить в лапы к потусторонней твари со светящимися глазами.
Короткий сон не принес мне облегчения — наоборот стало хуже. После пробуждения слабость была такая, что я не смог с первого раза подняться с лежанки. Во рту было сухо как в пустыне, распухший язык едва помещался во рту. Я приник к фляге, допив воду. Господи, как мне погано! Осторожно развернув бинт, которым замотал прокушенную руку, я поморщился: место укуса опухло так, что я едва мог шевелить пальцами. Из ранок сочилась какая-то неприятного вида зеленая сукровица. Стрелять этой рукой у меня не получится точно. Да и какая может быть стрельба, когда от не слишком резкого движения начинает кружиться голова?
Я выпил еще одну половинку таблетки антибиотика и по стеночке вышел из занимаемого помещения. На улице было светло и жарко. За ночь я прилично отшагал от точки старта — знакомых ориентиров поблизости не наблюдалось. Разрушенные небоскребы Дохи по-прежнему торчали по правую руку, а значит с пути я не сбился и ночью брел в нужном направлении. Теперь надо было решить — продолжать мне ночные переходы или рискнуть выйти при свете дня? Судя по прошедшей ночи, темное время суток здесь не менее опасно, чем светлое. Зато днем на открытом пространстве здесь становится очень жарко — есть риск поймать солнечный удар. Ладно, пойду потихоньку днем, если расхожусь, то продолжу путь ночью.
Когда я постанывая от боли в руке навьючил на себя рюкзак и винтовку, меня качнуло. Я вздохнул, уселся на пол и принялся сортировать вещи. Первым в кучу ненужного барахла улетел бронежилет Марка — мало того, что весит килограмм восемь, так еще и пованивает от запекшейся крови коротышки. Следом отправился нож крысы, которым я знатно повоевал в последний раз — ножик был хорош, но уж больно здоров и тяжел, а у меня еще мультитул Марка есть на крайний случай. Так же выкинул все пустые магазины из разгрузки Мейсона, надо было это раньше сделать. Подумав, отправил в кучу барахла еще и половину консервов — все равно жрать не могу, только пить все время хочется. Эх, воды мало осталось — литра три всего! Но пить надо, иначе загнусь. Если в Аль-Шахании я не найду воды, мне пиздец.
Навьючив на себя полегчавший вдвое рюкзак, я побрел по улице. Промзона сменилась малоэтажной застройкой, но все дома лежали в руинах, большинство со следами пожара — то-ли в следствие боевых действий, то ли после ядерного удара. Подумав о том, сколько Греев облучения я получил за последние дни, я только рукой махнул — раньше сдохну от заражения крови, чем у меня проявятся первые признаки лучевой болезни.
Через пару часов я наткнулся на уцелевший дорожный знак, который на английском сообщил мне, что до Аль-Шахании осталось всего шестнадцать километров и порекомендовал мне заглянуть там на верблюжий ипподром. Я даже рассмеялся от такого привета двадцатилетней давности и с удвоенными силами поковылял в указанном направлении.
Вряд ли я делал больше трех километров в час — часто останавливался в тени домов отдохнуть и охладиться от палящего южного солнца. Мысли путались, меня опять начало знобить, несмотря на удушливую жару. Картинка в глазах двоилось, но я упорно шел по шоссе, загибающееся на запад. Если бы мне попались по дороге крысы, то сопротивления им оказать я просто не смог — силы оставались только на то, чтоб переставлять ноги раз за разом.
Последние часы своего путешествия я помню плохо — дома кончились, пришлось идти по шоссе под палящими лучами южного солнца. Укрыться от него было негде. От температуры меня началось бредовое состояние, кажется, я пытался разговаривать с Шорохом и бормотал проклятья в адрес сбежавшего лейтенанта Грабовски.