Бурсак в седле

— Можно?
— Заходите, — радушно пригласил ординарец.
Тетка Наталья Помазкова была владелицей хаты, которую снимал Калмыков.
— Стрельбу слышали? — спросила она, потирая руками виски, словно бы ее допекала головная боль. — Два раза кто-то из винтовки саданул.
— Не из винтовки — из нагана, — поправил тетку ординарец.
— По мне, все едино — из дробовика или из пушки, я в этом не разбираюсь. Главное — стреляли… Кричал кто-то, это я тоже слышала.
Пришедшая с Помазковой девушка с интересом разглядывала Калмыкова.
— А это что за красавица, Наталья? — покосившись на девушку, бесцеремонно поинтересовался ординарец.
— Племянница моя, из Никольска погостить приехала, на пирожки с жимолостью.
— А зовут как?
— Анька, Анна, — тетка Наталья обернулась, погладила племянницу по голове. — Отец с войны должен был вернуться, да не вернулся.
— Убит или застрял где-то?
— Застрял. У атамана Семенова. То ли в Китае сейчас находится, то ли в Маньчжурии… Где-то там.
О том, что атаман Семенов сколотил большой и хорошо вооруженный отряд, Калмыков знал — часть уссурийцев, соблазненная хорошим жалованием, примкнула к боевому атаману; как знал и то, что обнаружить этот отряд довольно трудно — он все время передвигается.
— А фамилия отца как будет?
Тетка Наталья шмыгнула простудно и вытерла ладонью нос.
— Фамилия, как и моя, Помазков. Это брат мой… Родной.
— Зовут как брата?
— Евгений. Евгений Иванович Помазков. Так вот, Иван Павлович, помоги отыскать непутевого, а? Домой ему пора вернуться, ждут его… А он войну продолжить решил. Вот какая дочка у него выросла, — тетка Наталья покосилась на племянницу.
— Какое звание у вашего Помазкова, тетка Наталья?
— Не знаю. Три лычки у него на погонах и усы под носом.
— Понял. Не дадим дивчине умереть без отца, — Калмыков засмеялся.
Синеглазая Аня покраснела. Калмыкову это понравилось: девушка стыдливая, а значит, честная. Подъесаул на несколько минут ощутил некое неудобство, но это состояние быстро прошло.
— А бандюки что-то совсем распоясались, — переключилась на старую тему тетка Наталья, — стреляют по ночам, спать не дают. Ты посоображай, Иван Павлович, — попросила она, — бандюков надо прижать.
— Посоображаю, — пообещал Калмыков, — обязательно.
— Не то сладу с ними скоро совсем не будет. Надо их прижать.
— Прижмем, — Калмыков вытянул перед собой руки и приказал ординарцу: — Лей еще.
Григорий поспешно опустил в ведро ковш, зачерпнул воды. Аня продолжала с интересом разглядывать подъесаула и, как показалось Калмыкову, любовалась серебряными казачьими погонами, прикрепленными к его шинели, шашкой с ярким георгиевским темляком. Он невольно подумал, что девушка эта совсем не похожа на других, которых он встречал ранее, — она совсем иная…
Внутри у Калмыкова возникло сладкое сосущее чувство — к такой девушке ведь и посвататься можно.
Надо будет обязательно отыскать ее отца. Для продолжения знакомства.
— Лей еще, — приказал он ординарцу.
Тот снова вылил на руки подъесаула ковш холодной воды. Осведомился:
— Ну как, полегчало?
— Лей еще пару ковшов.
— Значит, не очень полегчало.
— Полегчало, полегчало, — Калмыков фыркнул и, не удержавшись, скосил на глаза на Аню Помазкову: хороша была девушка! Тоненькая ладная фигура; дошку, сшитую из рыжих беличьих шкурок, Аня распахнула широко. Калмыков помотал головой, словно бы не верил тому, что видел, лицо его распустилось, сделалось каким-то расслабленным, квелым, и он, словно бы рассмотрев себя со стороны, повысил голос на ординарца: — Лей еще!
***
Утром, появившись в гродековском штабе, Калмыков затребовал сведения о Помазкове Евгении Ивановиче — где тот застрял? Почему не вернулся в войско? Затем, взяв с собой караульного казака с винтовкой, вышел на улицу: надо было найти место, где его подстерегли налетчики, посмотреть, не остались ли какие-нибудь следы?
На улице было морозно, солнечно, из тайги прилетела стая розовых птиц, похожих на снегирей, но это были не снегири. Птицы расселись на ближайших деревьях, от вида их подъесаулу сделалось веселее, он воскликнул бодро:
 
— Жить хочется!
Сопровождавший Калмыкова казак ничего не понял — по его разумению, все, что исходит от начальства, — это от лукавого. Суждения офицеров можно не слушать, выполнять их не обязательно, а уж всякие Дурацкие сентенции насчет жизни, те вообще глупые и вредные… И чего этот тщедушный офицерик пристает к нему с разной мататой? Казак сердито подергал усами и сплюнул себе под ноги.
Подъесаул остановился в одном месте, обшарил глазами снег — нет ли где кровавых пятен, либо стреляных гильз, но ничего не обнаружил, поскреб затылок, перешел в другое место, но там тоже ничего не было.
— Интересно, интересно, — пробормотал Калмыков озадаченно, — где же это было?
В третьем месте он также ничего не нашел, хотя должны были остаться хотя бы гильзы, втоптанные в снег, не только кровь… Ни гильз, ни красных пятен не было.
— Загадка, — пробормотал подъесаул и решил больше ничего не искать — в конце концов он не скрывает, что ночью столкнулся с налетчиками. Надо будет сегодня же договориться с командиром здешнего полка о ночном патрулировании — без этого не обойтись.
Днем выяснилось, что Первый уссурийский полк вернулся домой без командира.
— Как же так, — растерянно проговорил Калмыков, — без командира?
— Без командира, — подтвердил Шевченко, — такой начальник, что был у нас, не нужен.
К Калмыкову председатель полкового комитета Шевченко относился уже более дружелюбно, без нервной колючести, бывшей на фронте, — местный совдеп дал подъесаулу положительную характеристику; более того, совдеповец Уткин, не последний человек у нынешней власти, посоветовал Шевченко получше присмотреться к Калмыкову.
— Да я уже много раз присматривался, — признался Шевченко, недовольно поморщившись.
— И что же?
— До сих пор не могу понять, что он за человек.
— Несколько раз подъесаул поддержал наш Совет, — сказал Уткин, — сделал это толково.
— Значит, революция обкатала его, — задумчиво произнес Шевченко, — а жизнь добавила своего… У меня на фронте с этим господином случались очень жестокие стычки. С мордобоем.
Уткин слова насчет мордобоя пропустил мимо — словно бы и не услышал их, — проговорил напористо:
— Кто старое помянет — тому глаз вон, — и, уловив согласный кивок Шевченко, продолжил: — А вот командир полка из него может получиться неплохой… Что скажешь?
Несколько минут Шевченко молчал — обдумывал неожиданное предложение, потом произнес:
— Вообще-то попробовать можно. Для начала вридом — временно исполняющим должность, а дальше будет видно.
— Попробуй, — сказал Уткин. — Совет рекомендует.
Так с помощью своего бывшего недоброжелателя Калмыков стал командовать полком. Положение его в войске упрочилось.
***
Ответ на запрос об уряднике Евгении Помазкове пришел быстро. Прислала его канцелярия ОМО — Особого Маньжурского отряда, которым командовал забайкальский атаман Семенов.
Калмыков, повертев бумагу в руках, произнес довольно:
— Вот человек, на которого можно положиться всегда, во всем, — Григорий Михайлович Семенов.
— Вы знакомы с ним, Иван Павлович? — спросил Савицкий. Недавно он вновь появился в полку.
— Немного, — вспомнив свою довоенную службу, ответил Калмыков.
Какой-то есаул из штаба ОМО с немецкой фамилией обещал при первой же возможности отправить урядника Помазкова в распоряжение штаба Уссурийского полка — отряд атамана Семенова был и без Помазкова укомплектован по самую завязку.
Вечером тетка Наталья появилась в хате у Калмыкова, принесла два круга белого как снег, замерзшего молока со сливочными наплывами, расползшимися по плоским широким макушками кругов, Калмыков такое молоко любил. Сливочную намерзь ему всегда хотелось соскоблить с круга и отправить в рот, как лакомство.