Маленькая принцесса, или История Сары Кру

Джесси вызвала гнев своей закадычной подружки, честно признав:
– Да, Сара Кру ни капельки не заносится. А ведь она могла бы, Лавви, ты это знаешь. Я бы наверняка не удержалась – и хоть немножко бы занеслась, – если б у меня было столько нарядов и все бы мне так угождали. Нет, это просто противно, до чего мисс Минчин её при родителях выставляет!
– «Пойдите в гостиную, милая Сара, и поговорите с миссис Масгрейв об Индии», – передразнила Лавиния мисс Минчин. – «Поговорите по-французски с леди Питкин, милая Сара, у вас такое дивное произношение». Что-что, а французский она выучила не в пансионе. И ничего тут нет особенного! Она сама говорит, что совсем им не занималась. Просто научилась, потому что её отец всегда по-французски говорил. А что он офицер в Индии, так ничего особенного в этом нет!
– Как тебе сказать… – проговорила с расстановкой Джесси. – Ведь он тигров убивал! У Сары в комнате лежит шкура тигра – так это он его убил. Потому Сара эту шкуру и любит. Она на неё ложится, гладит голову тигра и разговаривает с ним, как с кошкой.
– Вечно она всякими глупостями занимается, – отрезала Лавиния. – Моя мама говорит: глупо фантазировать, как Сара. Мама говорит: она вырастет чудачкой.
Это верно, Сара никогда не заносилась. Она ко всем относилась доброжелательно и охотно делилась всем, чем могла. Эта ученица, которой все завидовали, никогда не обижала самых маленьких, давно привыкших к тому, что зрелые девицы десяти-двенадцати лет от роду их презирают и велят не путаться под ногами. Сара всегда готова была их пожалеть и, если кто-то падал и разбивал коленки, подбегала, помогала встать и утешала, а потом вытаскивала из кармана конфетку или ещё что-нибудь приятное. Она никогда не отталкивала малышей в сторону и не отзывалась с презрением об их летах, словно то было пятно на их биографии.
– Что из того, что ей четыре года? – сурово сказала она Лавинии, когда та, как ни грустно в этом признаться, отшлёпала Лотти и назвала её младенцем. – Через год ей будет пять, а ещё через год – шесть. – Сара широко открыла свои большие глаза и с убеждением прибавила: – А через шестнадцать – всего через шестнадцать лет! – ей будет двадцать.
– Ах, как мы хорошо считаем! – фыркнула Лавиния.
Что говорить, четыре плюс шестнадцать и вправду равнялось двадцати, а двадцать лет – такой возраст, о котором не смели мечтать и самые отважные девочки.
Вот почему малыши Сару обожали. Было известно, что она не раз устраивала у себя в комнате чаепитие для этих презираемых всеми крошек. Им разрешалось играть с Эмили и пить слабенький сладкий чай из чашечек с голубыми цветочками, которые, если подумать, были совсем не такими уж маленькими. Из малышей никто раньше не видывал настоящего кукольного сервиза! Приготовишки стали взирать на Сару как на богиню или королеву. Лотти Ли до того перед ней преклонялась, что, если бы не Сарина доброта, Лотти бы ей надоела. Когда мать Лотти умерла, её легкомысленный папаша отдал дочь в пансион – по молодости он просто не знал, что с ней делать. С Лотти от рождения обращались так, будто она была не то любимой куклой, не то балованной обезьянкой или собачкой, и в результате она стала ужасным ребёнком. Если ей чего-то хотелось или, наоборот, не хотелось, она тотчас начинала кричать и плакать; а так как ей вечно хотелось чего-то недозволенного и не хотелось полезного, её пронзительные вопли то и дело раздавались в разных частях дома. Каким-то образом она узнала, что маленькую девочку, потерявшую мать, все должны жалеть и баловать. Возможно, она слышала, как говорили об этом взрослые сразу же после смерти её матери. И она привыкла беззастенчиво этим пользоваться.
Однажды утром, проходя мимо гостиной, Сара услышала, как мисс Минчин с мисс Амелией безуспешно пытаются утихомирить громко рыдавшую девочку, которая никак не желала замолчать. Она вопила так громко, что мисс Минчин, хотя и сохраняя своё обычное достоинство и даже суровость, чуть не кричала, чтобы быть услышанной.
 
– Что она плачет?! – кричала мисс Минчин.
– А-а-а! У меня нет ма-моч-ки!
– Ах, Лотти! – надрывалась мисс Амелия. – Пожалуйста, замолчи! Милая, не плачь! Прошу тебя!
– А-а-а! – бурно рыдала Лотти. – Нет ма-а-моч-ки!
– Её надо выпороть, – провозгласила мисс Минчин. – Мы тебя выпорем, негодница!
Лотти ещё пуще заревела, а мисс Амелия расплакалась. Мисс Минчин повысила голос, так что он загремел во всю мощь, а потом вдруг в бессильном гневе вскочила с кресла и бросилась вон из комнаты, оставив мисс Амелию улаживать дело как знает.
Сара стояла в холле, раздумывая, не войти ли ей в гостиную; не так давно она дружески беседовала с Лотти; возможно, ей удастся её успокоить. Выбежав из комнаты, мисс Минчин, к величайшему своему неудовольствию, увидела Сару. Она сообразила, что кричала слишком громко и что голос её, доносясь из гостиной, звучал не очень-то ласково или величественно.
– Ax, это вы, Capa! – воскликнула она с деланой улыбкой.
– Я остановилась, – объяснила Сара, – потому что поняла, что это Лотти… и я подумала… вдруг… кто знает, вдруг я сумею её успокоить. Можно я попробую, мисс Минчин?
– Да, если хотите. Вы умная девочка, – отвечала мисс Минчин, поджимая губы.
Но, увидя, что Сару смутила её резкость, она изменила тон.
– Впрочем, вам всё удаётся, – прибавила она с улыбкой. – Вы с ней наверное справитесь. Можете попробовать.
И она удалилась.
Войдя в комнату, Сара увидела, что Лотти лежит на полу и, громко рыдая, колотит по нему своими толстыми ножками, а над ней с красным и потным лицом стоит на коленях перепуганная мисс Амелия.
Ещё у себя дома в детской Лотти поняла, что если погромче кричать и колотить ногами, то все начинают тебя наперебой успокаивать. Бедная мисс Амелия и так и этак старалась успокоить Лотти, но всё без толку.
– Ах ты, бедняжка! – говорила она. – Я знаю, что у тебя нет мамочки, у бедной… – И тут же меняла тон: – Если ты не замолчишь, Лотти, я тебя ударю!.. Бедный ангелочек! Ну, не плачь!.. Ах ты непослушная, дрянная, отвратительная девчонка! Сейчас я тебя отшлёпаю! Честное слово, отшлёпаю!
Сара молча подошла ближе. Она понятия не имела, что делать, только смутно понимала, что лучше не бросаться из одной крайности в другую и не показывать волнение и беспомощность.
– Мисс Амелия, – произнесла она тихо, – мисс Минчин разрешила мне попытаться её успокоить. Можно я попробую?
Мисс Амелия обернулась и посмотрела на Сару без всякой надежды.
– Вы думаете, вам удастся? – проговорила она, тяжело дыша.
– Не знаю, – отвечала Сара всё так же тихо, – но я постараюсь.
Мисс Амелия глубоко вздохнула и поднялась с колен. Толстые ножки Лотти всё так же энергично били по полу.
– Если вы тихонько выйдете из комнаты, – сказала Сара, – я останусь с ней.
– Ах, Сара, – чуть не плача, отвечала мисс Амелия. – У нас никогда ещё не было такой ужасной воспитанницы. Ей нельзя у нас оставаться.
С этими словами она выскользнула из комнаты, обрадовавшись, что может оставить Лотти на Сару.
С минуту Сара стояла возле вопившей девчушки и молча смотрела на неё. Потом уселась рядом на пол и принялась ждать. Кроме яростных воплей Лотти, в комнате не раздавалось ни звука. Такое положение дел удивило маленькую мисс Ли – она привыкла к тому, что стоит ей закатить истерику, как все приходят в волнение и начинают всячески её уламывать. Лежать на полу, брыкаться и рыдать, в то время как единственный зритель не обращает на неё никакого внимания, – такое ей было внове. Лотти приоткрыла зажмуренные глаза, чтобы взглянуть, кто это сидит рядом. A-а, это просто воспитанница! Правда, у этой воспитанницы есть Эмили и всякие чудесные вещи. Воспитанница пристально глядела на Лотти – видно, обдумывала что-то. Смолкнув на мгновение, чтобы выяснить, что происходит, Лотти решила снова закричать, но тишина, царившая в комнате, и необычное выражение Сариного лица несколько поубавили её пыл.