Когда-то там были волки

— Как поживает лошадь?
— Хозяева решили ее прикончить.
Я внимательно смотрю на его лицо: уж не морочит ли он мне голову? Но ничего такого не замечаю.
— Когда?
Мужчина бросает взгляд на часы.
— Скоро. Наверно, сейчас. Может быть, уже. Я киваю и поворачиваюсь к своей машине. Потом останавливаюсь.
— Вот черт, — роняю я. — Где они живут?
— И что вы собираетесь делать, детка? Прикатить туда и остановить их?
— Конечно. Может быть. Так где они живут?
Немного подумав, он снова направляется к своему пикапу.
— Вы не найдете в темноте. Поехали.
Я узнаю, что ферма у Бернсов огромная и одна грунтовая дорога ведет к дому, а другая к конюшням. Это и весь разговор, который удается поддержать в машине. Не считая обмена репликами:
— Я Дункан Мактавиш.
— Инти Флинн.
У Дункана старый двухместный пикап, весь в пыли и паутине, заваленный грязными инструментами. Приходится ехать с опущенным стеклом, потому что сдохшая где-то в двигателе крыса воняет немилосердно, а кондиционер не работает. К тому времени, когда мы приехали на место, кончик носа у меня заледенел. Утренняя веселость Дункана, похоже, полностью испарилась. Он молчит и о чем-то сосредоточенно думает.
В конюшнях зажжен свет, и в тени горы окна кажутся горящими глазами.
Около стойла с давешней лошадью топчутся три человека, и она очень даже жива, только глаза беспокойно бегают. Я представляюсь чете Бернсов. Стюарт — высокий мужчина, обладатель огромного брюха, которое угрожает сорвать пуговицы с рубашки. Могучие плечи, мясистое, но симпатичное лицо, из-под кепки выглядывают волосы пыльного цвета. Лэйни Бернс, в противоположность великану-мужу, миниатюрная, совсем крошечная женщина, однако она неожиданно крепко жмет мне руку. Третьего человека я уже знаю: это Амелия, наш ветеринар, и у нее при себе сумка, в которой ясно виден шприц. Все трое приветствуют Дункана, маячащего позади меня, и тот объясняет, что он всего лишь привез девушку, а у него самого здесь никаких дел нет.
— Это Инти спасла сегодня вашу лошадь.
Все немедленно проявляют ко мне интерес.
— Значит, мы ваши должники, — говорит Стюарт. — Эта растяпа, — он указывает на жену, не глядя на нее, и Лэйни краснеет, — не может толком запереть ворота загона, и по ее милости нам теперь придется лишиться кобылы. Но по крайней мере, благодаря вам, мисс Флинн, туша не пропадет, а пойдет на корм собакам.
— Вот потому я и приехала. Не надо ее усыплять. Амелия говорит, что связке на передней ноге каюк.
— Я не совсем так сказала, Стюарт, — поправляет его ветеринар. — Я сказала, что она порвана.
— Но на лошади ведь больше нельзя будет ездить верхом, верно?
— Да, долгое время.
— А если дать ей отдых и подлечить, она поправится? — спрашиваю я.
— Может быть, — отвечает Амелия. — Скорее всего, она никогда не будет бегать или возить тяжелый груз, а после пережитого эмоционального потрясения не сможет больше держать всадника…
— Жаль вас расстраивать, — говорит Стюарт действительно с сожалением, — но у нас нет ни времени, ни лишних рук, чтобы лечить животное без гарантии, что оно оклемается и будет на нас работать. А теперь, прошу нас извинить, милочка, мы лучше избавим скотину от страданий.
Мое сердце бьет тревогу, кровь бурлит в жилах и стучит в ушах, так что я не могу ясно мыслить.
Стюарт направляется к лошади, Амелия неохотно плетется за ним. Лэйни отворачивается, не желая смотреть, но спорить не решается.
— Я куплю ее, — выпаливаю я.
— Что вы говорите, милочка?
— Сколько вы за нее хотите?
— Собираетесь купить ни на что не годную лошадь?
— Да.
— Зачем?
Да чтоб вам всем пусто было. Что за кретинские вопросы? 
Я не отвечаю. Стюарт смотрит на Лэйни, потом на Дункана, и в его взгляде мелькает подозрение, будто бы он чего-то не улавливает.
— Три тысячи.
Амелия прыскает.
— Перестань, Стюарт.
Он не отрывает от меня глаз, и я понимаю, что мужик сообразительнее, чем кажется.
— Это превосходный мустанг, и я потратил много времени, чтобы объездить лошадь.
 
Да, и нашел ей отличное применение. 
— Но сейчас она тебе не нужна, — напоминает мужу Лэйни. — И никому не нужна.
— Это не делает ее бесполезной, — отвечает Стюарт. Потому что видит: я очень хочу спасти лошадь.
— Тысяча, — предлагаю я. — Он поворачивается к стойлу и жестом зовет за собой Амелию. — Хорошо. Три.
Стюарт улыбается и снова протягивает мне руку. Трех тысяч у меня нет, но я все равно ее пожимаю.
— Я приеду за лошадью утром.
— Мы с Лэйни будем ждать вас на кофе с кексом, — радостно говорит он, как будто он только что и не облапошил меня самым возмутительным образом.
На губах Лэйни нет даже намека на улыбку. Это меня смущает: я думала, она почувствует облегчение от нашей сделки.
— Так, значит, все довольны? Стюарт? — спрашивает Дункан.
— Я на седьмом небе, — коварно улыбается великан.
— Лэйни, тебя это устраивает?
— Да, спасибо, — отвечает она, и когда на лице у нее внезапно расцветает сияющая улыбка, мне приходит в голову, что она улыбается только неосознанно. — Не будь я такой идиоткой, мы бы не попали в этот переплет.
— С кем не бывает, — говорю я.
— Я тоже сто раз оставляла ворота открытыми, — подхватывает Амелия. — Со всяким случается.
— Но не на нашенской ферме, правда? — обращается Стюарт к жене.
Лэйни качает головой.
Мы прощаемся с ними и, скрипя ботинками, направляемся к машинам. Над головой бесконечное звездное небо.
— Я приеду к тебе завтра, — говорит мне Амелия.
— Хорошо.
— Как там волки?
— Шестая и Девятый спарились.
Она издает победный возглас, который пугает меня до смерти, потом мы обе смеемся, она машет на прощание и уезжает.
Мы с Дунканом забираемся в его пикап и едем по гравиевой дороге следом за Стюартом и Лэйни. Хозяева исчезают в доме, а мы проезжаем мимо. Но вместо того, чтобы ехать дальше, Дункан останавливает пикап и выключает двигатель и фары.
— Что вы делаете?
Он не отвечает, просто устраивается поудобнее, словно готовится к засаде.
Я в недоумении.
Потом оно испаряется.
Потому что есть способ существования, нашептанный страхом, а есть такой, которым движет изрядная доля гнева, и сегодня вечером я наблюдала оба. Со времен жизни на Аляске я ощущаю их лучше, чем собственное дыхание.
— Ей угрожает опасность? — спрашиваю я.
Дункан молчит.
— Если Стюарт нас заметит, будет еще хуже. Снова получив в ответ тишину, я говорю:
— Я пойду в дом.
Моя рука на ремне безопасности, его рука на моей. Я шарю глазами по его лицу в поисках ответа. Зачем ждать здесь, если он не собирается ничего делать? Однако мы все равно молча сидим в темноте, довольно долго. Я напряженно прислушиваюсь к доносящимся из дома звукам, но ничего особенного не слышу. Только когда свет гаснет и дом проглатывает темнота, мы предполагаем, что супруги легли спать и можно спокойно уезжать. Но я боюсь, что они услышат, как мотор снова заработал, увидят фары и узнают, что мы тайком следили за фермой. Стюарта это заденет.
Я жестами показываю: развернись, подай назад.
Но Дункану эти знаки неизвестны.
— Что это значит?
— Да так, ничего.
Я обещала больше никогда так не делать. Прикусить язык. Не высовываться.
Дункан высаживает меня у моей машины в городе. Из-за вони разлагающейся крысы меня тошнит, и я с облегчением выбираюсь из пикапа.
— Я живу чуть дальше от вас по дороге, — говорит он мне. — Собственно, я ваш единственный сосед, если что.
— Спасибо. — Я невольно замечаю, что слова его прозвучали жутковато. — Вы домой?
— Заскочу на работу на пару часиков. — Он уже отвернулся и сосредоточился на темноте впереди.
— А кем вы работаете? — спрашиваю я.
— Шефом полиции.
У меня отвисает челюсть. Потом я смеюсь.