Когда-то там были волки

— Мне нужно похоронить его, Дункан, — слышим мы ее слова. — Я хочу, чтобы все это закончилось.
Они исчезают в спальне Дункана, дверь закрывается, и их голоса больше не слышны. Мне кажется, это появление значит, что не Лэйни убила мужа, если только она не чертовски хорошая актриса.
Я отхлебываю вино, о котором уже забыла.
— Бедняга, — говорит Фергюс.
— Ей так лучше, — возражает Амелия.
— Слушай, нельзя ли проявить немного уважения к бывшему другу? — возмущается Фергюс.
— Он не был моим другом.
— Может, и так, но никто не заслуживает того, чтобы его съели заживо.
В комнате повисает неловкое молчание. Все тщательно избегают смотреть на меня.
— Мы ведь все так думаем, правда? — вступает Бонни. — Нечего искать, потому что человека сожрали проклятые волки, которых мы все как будто не слышим. Вы сами сказали, Инти: они хищники, и их ничто не изменит.
Я встаю.
— Инти, — пытается удержать меня Амелия.
— Мне нужно в туалет, — говорю я.
Это правда, и я иду в другой конец коридора. Но, дойдя до двери спальни, я останавливаюсь и прислушиваюсь. Отсюда я слышу их слова и интонации, и меня поражает, как тихо, задушевно эти двое беседуют. Я вспоминаю, как он взял ее за руку, когда повел по коридору, как она смело вошла в его спальню. Они, конечно, друзья и знакомы сто лет, но чутье подсказывает мне, что здесь нечто большее. Когда их голоса совсем стихают, мои подозрения только укрепляются: такое долгое молчание говорит о тесной близости.
Я возвращаюсь в гостиную, так и не зайдя в туалет, сажусь на диван около Фергюса и спрашиваю тихо, чтобы никто больше не слышал:
— Это Дункан, да? С ним у нее роман?
— Нет, конечно нет, — говорит пилот, но он так пьян, что я вижу его насквозь. — Слушай, кто знает? — пытается он объяснить. — У них была любовь, давно, в старшей школе, еще до того, как она связалась со Стюартом. Неразлучная была парочка, и все ждали, что они поженятся, но ничего не получилось, учитывая, что ему тогда пришлось пережить. Сейчас ходят кое-какие слухи, но ты же знаешь, сплетни есть сплетни.
Я беру свою куртку и направляюсь к двери. Не хочу больше здесь находиться. Быстро прощаюсь со всеми, не обращая внимания на крики с просьбами остаться подольше, и ухожу. Ночной воздух холодит мне горячие щеки. Я дохожу только до деревьев, когда слышу, как открывается дверь и низкий голос окликает меня:
— Инти!
Не нужно останавливаться. Свет из окон сюда уже не падает, и я могу уйти, прежде чем он увидит меня. Но внутри вздымается какая-то волна, слишком знакомый гнев, а под ним что-то еще более зловещее. Медленное, ужасающее осознание, что я была слепа.
— Я здесь, — говорю я и жду, когда Дункан подойдет ко мне в темноте.
Он двигается медленно, как всегда.
— Ты хотела поговорить со мной.
— Почему Бонни не беседовала со мной? Почему не просила подтвердить твое алиби?
Он отвечает не сразу, размышляет.
— Потому что она поверила мне, когда я сказал, что мы с тобой провели ночь вместе. Не сочла нужным смущать тебя.
— С какой стати мне смущаться?
Он пожимает плечами.
Я смотрю ему в лицо.
— А ей стоит доверять тебе?
В полутьме глаза у Дункана черные. Я различаю только очертания его лица, нос, рот.
— Мы ведь не провели ночь вместе, правда? Вернее, провели, но не всю. Когда я проснулась, тебя не было, Дункан.
Молчание накаляется.
— Куда ты ходил?
— Я уже говорил тебе.
— На прогулку.
Ты ходил на прогулку как раз в то время, когда около твоего дома был убит человек, чью жену ты трахал. 
В ушах у меня стучит кровь.
— Я отвезу тебя домой, — говорит он.
— Я лучше пройдусь пешком, — отвечаю я.
Ни за что не сяду в его машину. Я не знаю этого человека. Он сам это сказал. Он признался мне в том, что сделал, а я не услышала: мы все способны на убийство.
  
16
 
Прошло всего около года после моего знакомства с Гасом. Я опоздала на встречу с Эгги, из чего она раздула трагедию.
— И надо же, именно сегодня, — повторяла она, намазывая мне губы помадой и таща за руку по улице.
 
— А разве сегодня какой-то особенный день? — спросила я, но она тянула меня дальше.
Сестра была в платье-футболке, в котором казалась тощей и голенастой, волосы пострижены модным каре с челкой, доходящей до огромных глаз, обведенных черными тенями. Выглядела она изумительно, роскошно до боли и совсем не походила на тех девочек, которыми мы были в лесу.
— Подожди, куда мы идем? — настойчиво спросила наконец я.
Эгги только улыбнулась и потащила меня в загс.
Роль свидетеля со стороны жениха выполнял Джеймс, двоюродный брат Гаса. Между ними существовало поразительное сходство, хотя Джеймс был чуть ниже и сухощавее и представлял собой менее привлекательную копию своего старшего кузена. В нашем квартете ходила шутка, что, если мы с ним вдруг влюбимся друг в друга, это облегчит жизнь нам всем. А что, вполне логичный последний фрагмент пазла.
Пока Эгги и Гас вступали в законный брак, Джеймс улыбался мне. Я старалась отвечать тем же. Я так думаю. На самом деле меня бил озноб, и я опасалась, что вырвет.
Потом мы пошли есть пельмени. Заведение было скорее баром, чем рестораном, с изрисованными граффити черными стенами, тусклым красным светом и уютными бархатными диванчиками. Гас и Джеймс взяли «Файербол» — они всегда пили только этот виски. Мы с Эгги ненавидели его, но сестра пребывала в таком хорошем настроении, что тоже опрокинула парочку шотов. Между ней и Га-сом искрило потрясающе; в компании друг друга они оживали, и я замечала, какие чары новобрачные расточают друг другу. Он взял ее руку, лежащую на столе, и поскольку я смотрела на них, то почувствовала, что взял и мою.
Мне пришлось оторвать взгляд от этого прикосновения, потому что оно было не мое, предназначалось не для меня. Я была всего лишь воровкой.
Пришлось идти в туалет, чтобы брызнуть холодной воды себе в лицо. Эгги прибежала следом и села на раковину, нисколько не смущаясь, что та мокрая.
— Давай, выкладывай, что у тебя на душе, — проговорила она.
Я покачала головой.
— Не волнуйся, — сказала сестра, — я из него веревки могу вить.
— Повезло тебе.
— А что не так?
— Ничего.
— Колись, Инти.
Я посмотрела на ее отражение в зеркале.
— Ты совсем с ума сошла?
Эгги сложила руки на груди.
— Что ты вытворяешь? — уточнила я. — И какого, спрашивается, черта?
— Остынь.
— Что ты пытаешься доказать?
— Ничего! Что ты так взъерепенилась?
— Ты вдруг без предупреждения тащишь меня в загс и даже не приглашаешь маму, потому что сама понимаешь, что порешь горячку, и знаешь — он ей не понравится. Все это заставляет меня думать, что ты съехала с катушек.
— Что плохого в том, чтобы съехать с катушек?
— Ты губишь свою жизнь.
Она посмотрела мне в глаза и спросила:
— Ты что, не догадывалась, что однажды он с тобой порвет?
Мне стало трудно дышать. Иногда я забывала, что Эгги порой становится вспыльчивой. Я подошла к ней и положила ладони ей на щеки, такие горячие в моих руках.
— Нет, идиотка. Ты — природная стихия. Никто никогда не предпочтет тебя мне.
— Заткнись, Инти! — рявкнула она и оттолкнула мои руки. — Перестань это говорить.
— Да не нужен он мне. — Я и на самом деле, по правде так считала. Я не хотела его для себя и не хотела его для нее. Я вообще не желала, чтобы Гас присутствовал в нашей жизни, и вот пожалуйста — теперь он связан с нами законными узами. — Ты могла бы предупредить меня, — тихо сказала я. — Не могу поверить, что ты так безрассудно бросилась в омут головой.
Я не хотела, чтобы ты меня отговаривала.
— Мне предложили работу, — жалким голосом произнесла я.
Сестра удивленно уставилась на меня.
— Значит, мы переезжаем на Аляску?