Когда-то там были волки
Когда-то там были волки
Шарлотта Макконахи
Моей малышке
ONCE THERE WERE WOLVES
Charlotte McConaghy
Один-единственный зверь воет в лесу по ночам.
1
Когда нам было восемь лет, отец раскроил меня сверху донизу.
В лесу в дебрях Британской Колумбии стояла его мастерская, пыльная и воняющая кровью. Там сушились шкуры, и, пробираясь между ними, мы задевали их лбами. Я дрожала от каждого прикосновения, в то время как, шедшая впереди меня Эгги, которая была гораздо смелее меня, дьявольски скалилась. Несколько летних сезонов я мучилась от любопытства, что же происходит в том сарае, однако сейчас мне внезапно отчаянно захотелось сбежать оттуда.
Отец поймал кролика. Хотя он и позволял нам рыскать вместе с ним за добычей по лесу, но раньше никогда не показывал, как забивают животных.
Эгги сгорала от нетерпения и в суете опрокинула бочку с рассолом, ненароком пнув ее с низким гулким стуком, который отразился и в моей ноге. Отец поднял глаза и вздохнул.
— Вы действительно хотите посмотреть?
Эгги кивнула.
— И вы готовы к этому?
Снова кивок.
Я видела пушистого кролика и разнообразные ножи. Жертва не шевелилась; она уже умерла.
— Тогда подойдите.
Мы встали с двух сторон от верстака, выставив вперед носы.
Вблизи были хорошо видны приятные оттенки кроличьей шкурки: красновато-коричневый, и темно-оранжевый, и теплый кремовый, и серый, и белый, и черный. Целая палитра цветов, созданная природой, как я полагала, для маскировки, чтобы предотвратить именно такую судьбу. Бедный кролик.
— Вы понимаете, почему я это делаю? — спросил нас отец.
Мы обе кивнули.
— Только для поддержания жизни, — сказала Эгги.
— А что это значит? Инти?
— Мы охотимся, исключительно чтобы прокормиться, и вносим свой вклад в экосистему, а еще выращиваем пищу, мы живем по возможности на самообеспечении, — ответила я.
— Правильно. Поэтому мы выражаем уважение этому созданию и благодарим его за то, что оно помогает нам выжить.
— Спасибо, — монотонно произнесли мы с Эгги. Меня посетило чувство, что кролик на нашу благодарность плевать хотел. Я мысленно принесла ему печальные извинения. Но в животе, в самом низу, тем временем что-то трепетало. Мне захотелось сбежать. Это были отцовские владения, шкуры, и ножи, и кровь, и он постоянно носил с собой особый запах, здесь всегда было его царство, и пускай бы так оно и оставалось; казалось, вот-вот откроется дверь в какое-то более мрачное пространство, более жестокое, взрослое, и я не знала, почему Эгги решила тут присутствовать, но если это так, если она решила, значит, и я никуда не уйду. Я следовала за сестрой повсюду.
— Прежде чем есть мясо, нужно снять шкуру. Я обработаю ее, чтобы можно было использовать или продать, а потом мы съедим все части тушки, чтобы…
— …Ничего не пропало, — привычно закончили мы фразу.
— А почему это важно?
— Потому что пустая трата ресурсов наносит непоправимый вред планете, — хором сказали мы.
— Давай уже, папа, — капризно поторопила отца Эгги.
— Хорошо. Сначала разрезаем от горла до живота.
Кончик ножа вошел в шерсть, и я поняла, что совершила ошибку. Прежде чем я закрыла глаза, нож вскрыл мне горло и одним быстрым ловким движением разрезал грудную клетку.
Я рухнула на пол, распоротая и кровоточащая. Ощущения были такими реальными, что я не сомневалась — из меня течет кровь, и кричала, кричала, и отец теперь тоже кричал, и нож упал, и Эгги упала и крепко прижала меня к себе. Ее сердце билось вплотную с моим. Пальцы выстукивали ритм на моем позвоночнике. И в ее щуплых руках я снова стала невредимой. Самой собой, без крови и даже без малейшей ранки.
Я всегда знала, что отличаюсь от других, но в тот день впервые поняла, что это опасная особенность. И в тот же день, когда я, шатаясь, вышла из сарая в долгие фиолетовые сумерки и взглянула на край леса, я увидела своего первого волка, а он увидел меня.
Теперь, в другой части света, стоит тяжелая темнота и их дыхание чувствуется повсюду. Запах изменился. Он по-прежнему теплый, землистый, но более мускусный — а это означает присутствие страха, а это означает, что один из них не спит. Самка.
Ее золотые глаза тускло светятся в темноте.
«Спокойно», — без слов говорю я ей.
Это Номер Шесть, волчица-мать, и она наблюдает за мной из металлической клетки. Шкура у нее бледная, как зимнее небо. Ее лапы до сих пор еще не касались стали. Будь моя воля, я бы забрала у нее этот безрадостный опыт. Интуиция подсказывает мне, что нужно попытаться утешить волчицу добрым словом или ласковым прикосновением, но больше всего ее пугает мое присутствие, а потому я оставляю зверя в покое.
Я осторожно пробираюсь мимо остальных клеток в заднюю часть фургона. Петли скользящих дверей скрежещут, выпуская меня. Сапоги с хрустом касаются земли. Жуткое место этот ночной мир. Снежный ковер тянется к луне, сверкая для нее. Нагие деревья отлиты в серебре. Я выдыхаю в воздух облачка пара.
Стучу в окно кабины, чтобы разбудить остальных. Они поднимают головы, сонно моргая. Эван укутан в одеяло; я чувствую шеей его шершавый край.
— Шестая не спит, — говорю я, и они понимают, что это значит.
— Нас по головке не погладят, если узнают, — замечает Эван.
— Никто не узнает, — отмахиваюсь я.
— Энн взбесится, Инти.
— К черту Энн.
Ожидалось присутствие прессы, чиновников и глав ведомств, вооруженной охраны; ожидались фанфары. Однако в действительности все обернулось иначе. Мы оказались связаны по рукам и ногам решениями, которые принимались в последнюю минуту; это повлекло за собой проволочку, путешествие затянулось, и теперь нашим подопечным угрожает смерть в результате переутомления. Наши враги заставят нас держать зверей в клетках, пока у волков не откажет сердце. Но я на это не поддамся. Итак, мы вчетвером — три биолога и один ветеринар — тайком при свете луны пробрались в лес со своим ценным грузом. Молча и незаметно. Без разрешения. Именно так и следовало действовать с самого начала.
Дальше для фургона дороги нет, а потому придется идти пешком. Первым делом мы достаем клетку с Номером Шесть, Нильс и я беремся сзади, а спереди здоровяк Эван жилится один. Амелия, наш ветеринар и единственная среди нас местная жительница, останется здесь охранять другие два контейнера.
До загона чуть меньше километра, а снег глубокий. Шестая молчит, только часто дышит — она в панике.
Кричит гагара, отчетливо и чудесно.
Не вспугнет ли волчицу этот одинокий крик в ночи, такой же древний зов, как ее собственный вой? Но понятным для меня способом она своих чувств не выражает.
До загона мы добираемся, кажется, целую вечность, и вот наконец впереди маячит ограждение из сетки-рабицы. Мы ставим клетку с Шестой за ворота и направляемся за двумя другими животными. Мне не нравится, что приходится оставлять ее без присмотра, но о местонахождении загона в лесу мало кто знает.
Следующим мы несем самца Номер Девять. Он очень крупный, а потому второй заход труднее, чем первый, но слава богу, что зверь хотя бы не просыпается. Третий волк — годовалая самка, Номер Тринадцать, дочь Шестой. Она легче, чем два других животных, и в это последнее путешествие мы берем с собой Амелию. Когда мы приносим Тринадцатую в загон, уже начинает светать, и, хотя все мое тело ноет от утомления, я чувствую и душевный подъем, и волнение. Самка Номер Шесть и самец Номер Девять никогда не встречались. Они из разных стай. Однако мы селим их в одном загоне в надежде, что они понравятся друг другу. Чтобы наши намерения осуществились, нам нужна размножающаяся пара.
