The Мечты. Бес и ребро (СИ)

Это лето было определенно худшим в жизни банкира Панкратова. Со всех сторон его обложили, со всех сторон щемили так, что иногда он просыпался посреди ночи, едва ли не вскрикивая от напряжения, не отпускавшего даже во сне. И сбросить это чертово напряжение простым и всем понятным дедовским способом удавалось лишь от случая к случаю – девочек вокруг было много, но это же не постоянная любовница, которая знала все его привычки и предпочтения и к телу которой он имел абсолютный доступ. Ну... имел – именно в прошедшем времени. Сейчас-то думать об этом Олег себе не позволял. И без того мозг перегружен. Не захотела – черт с ней. Ей же хуже.
Панкратов ступал по коридору собственного коттеджа и убеждал себя, что его идея не такая уж и плохая. Все-таки двадцать лет вместе... И Лилька же терпела.
Он вошел в гостиную, внося перед собой здоровенный веник белоснежных роз, почти как те, что были в ее свадебном букете, и полагал, что выглядит на редкость сентиментальным, хотя это ему не свойственно. И Лиля об этом знает.
- Лиль! – пробубнил Панкратов, поднимая голову над цветами.
Почти таким же движением Лилианна подняла голову от журнала, который уныло просматривала уже часа полтора, и в тон ему пробубнила:
- У?
А потом все же ее идеальные брови, модной в этом сезоне формы, взмыли вверх в явном выражении удивления.
- Ну... Привет, Лилька, - решил поздороваться ее типа благоверный.
- Это что? – кивнула она на букетище в его руках.
- Это? – Панкратов тоже глянул на розочки и, потоптавшись на месте, сообщил: - Эт тебе! – и вытянул прямо перед собой свой гигантский веник.
Жена внимательно осмотрела сие явление и подозрительно спросила:
- С какого вдруг перепугу? Ты мне цветов лет десять не тягал.
- Ну, а по-твоему, я тебе уже не могу, что ли?
- Да я уж давно не знаю, что ты можешь. Если вообще можешь.
- Вот всё-таки не любишь ты меня, Лилька, - расхохотался Панкратов, - я со всей душой, а ты передёргиваешь. А я ж, придурок, в тебя когда-то за твой язык и втюрился. 
- Когда-то… - протянула Лилианна. – Когда-то все было по-другому. Колись уже, что надо? Не просто ж так ты этот веник приволок.
Вот можно подумать, ему только что-то и надо. А то, что он бескорыстно тут распинается, так в это никто и не поверит. Даже собственная жена, с которой жизнь прожил и ребенка воспитал. Ребенок, конечно, воспитался как смог, но они же пытались...
- Решил попробовать дать нам ещё один шанс, - угрюмо провозгласил Олег Станиславович. Ну правда. Не говорить же, что Стешка больше не даёт?
Лилианна аж хрюкнула от его заявления.
- Ты – мне? – постаралась она внести ясность.
- Я – нам! Если б тебе, я б не с цветами пришел, а со списком требований.
- И как ты себе это представляешь? – Лилианна отбросила в сторону свой журнал и, переплетя в замок крупноватые, но удивительным образом изящные пальцы, откинулась на спинку кресла в стиле какого-то там Бонапарта.
- Ну к примеру, мы могли бы возобновить традицию собираться за одним столом и спать в одной спальне, м-м?
- А в ресторан слабо?
- Это значит – да?
- А что эта твоя?.. – не сдавалась Лилианна.
- Ликвидировал! – решительно сообщил Олег Станиславович. – Я чёт подумал... у нас же много хорошего было раньше, да?
Она некоторое время очень внимательно разглядывала собственного мужа, словно взвешивала все «за» и «против». И в конце концов спросила:
- Совсем ликвидировал?
- В пентхаусе она больше не живет. Я думаю, мы там Ульку поселим.
Лилианна снова недолго помолчала, обдумывая услышанное и не иначе взвешивая все «за» и «против».
- Ну хорошо, - согласилась наконец госпожа Панкратова, и тон ее голоса стал мягче. – Давай попробуем сначала.
И каждый из них вкладывал свое в это самое «сначала», едва ли задумываясь над тем, что оно значит для другого. Правда ли второй шанс? Действительно ли надежду вернуть хорошее? Или окончательную точку, после которой за спиной останется что-то светлое?
Но в ресторан они пошли. Самый модный на побережье с заморским названием «Соль мёньер», где вращались все шишки Солнечногорска и близлежащих городов. Да таких, как Панкратовы, куда ни плюнь – в знакомую рожу попадешь. Словом, всех перевидали. Сидели по центру, как на ладони, на всеобщем обозрении. Олег Станиславович потребовал зажечь свечи и даже заказал любимую песню жены у ресторанной певички. Лилианна на это мило улыбалась и сдержанно ужинала. Исподволь наблюдала за мужем. Панкратов пошел в разгуляй, не зная ни в чем меры.
 
А потому вторая часть его плана – спать в одной постели – завершилась тем, что до самого главного он так и не дошел. Заснул, едва прислонив голову к подушке. А Лилька, глядя на знакомую всю жизнь тушу, после некоторых раздумий осторожно легла рядом, на самый краешек кровати, и всю ночь слушала его пьяный храп, думая над тем, что он там вещал про отпуск, про яхту и про «увезу на край земли».
  
Стало пусто
 
* * *
Стало пусто.
Сначала стало пусто, и это было первым, что она почувствовала еще прежде, чем до ее кожи дотронулся поток воздуха, отчего та покрылась гусиной кожей. Не от холода, которого на самом деле не было, а от этого дуновения. Стеша вздрогнула во сне и инстинктивно забарахталась, заранее протестуя против того, чтобы остаться одной. Сквозь густые ресницы до сих пор сомкнутых век она видела лишь очертания комнаты, а когда раздался тихий щелчок, все еще не соображала, что происходит, кроме единственного – ей пусто.
В следующее мгновение чьи-то руки накрыли ее простыней, заботливо пряча под ней обнаженное женское тело, и Стефания порывисто вскочила, сама не понимая, куда подевались остатки неподъемной, тяжелой дремоты, которая владела ею еще миг назад.
Бра в изголовье – не горит и не слепит. Утреннего света, проникавшего сквозь шторы, хватало, чтобы выключить дополнительный, электрический. 
Над нею – Андрей. Такой же бесстыже голый, вот только куда бодрее ее. И его бодрость тоже наверняка была проявлением бесстыдства, когда в его постели со сна едва помнившая собственное имя женщина.
- Ты куда? – перепугано спросила эта женщина, ухватив его, уходящего, за руку.
- Рано еще, спи, - обернулся он и улыбнулся, разглядывая взъерошенную Стешу.
- А ты?
- А я пошел плавать.
- В ванной? – не поняла она.
- В море, - рассмеялся Андрей. – Спи, я недолго.
Но Стефания уже совсем не собиралась спать. Да и как спать? Одной?! Это ее категорически не устраивало. Потому она, суетливо завозившись, села на постели, поправив за спиной подушку, и озадаченно спросила:
- Какое море? Сам же говоришь – рано.
- Обыкновенное, - пояснил прописную истину Малич. – Я всю жизнь плаваю. По утрам. Кто-то бегает, а я вот плаваю.
- По утрам? – уточнила она очевидное, озадаченно разглядывая его.
- По утрам.
Стефания тоже улыбнулась, потом пригладила волосы, заведя взъерошенные, перепутанные прядки за уши, и спросила. Так. На всякий случай:
- То есть времяпровождению со мной в постели до обеда ты предпочитаешь... плавать?
- Во-первых, я не плаваю до обеда, - усмехнулся он, не поведя ухом на ее воинственный выпад. – Во-вторых, подразумевалось, что ты будешь спать. А в-третьих, до обеда все равно не выйдет. Это ты себе устроила отпуск. А мне такое счастье пока не светит.
- Откуда знаешь? – опешила она. – Ну, про отпуск? 
- Мне любезно сообщили в твоем театре, - Андрей наклонился и быстро поцеловал ее. – Все, я пошел. Поспи еще.
Однако озадаченность из ее взгляда никуда не делась, сменившись чем-то новым, что, должно быть, могло называться нежностью, и едва он отстранился, она, неожиданно даже для самой себя, спросила:
- А можно с тобой?
Пауза была очень короткой, но достаточной, чтобы понять: сейчас, в это самое утро они приглядываются друг к другу и то, что видят, им нравится.