Война двух королев (ЛП)

"Тогда иди и принеси", - приказала Поппи. "Сейчас же".
Я поборол улыбку. О, как она боролась за меня. "Моя королева", - прошептал я, проводя пальцами по изгибу ее челюсти. "Такая требовательная".
"Да. Она такая", - холодно заявила Кровавая Королева. "Она также покинет твои объятия".
"Нет." Она обхватила меня за плечи. "Я не оставлю его. Я останусь здесь, с ним".
"Это не было частью сделки. Ты обещала, что поговоришь со мной".
"Я обещала поговорить с тобой. Я не соглашалась делать это в каком-то определенном месте", - ответила Поппи.
"Ты, наверное, шутишь", - пробормотала Исбет. "Ты ожидаешь, что я останусь здесь?"
"Мне все равно, что ты будешь делать", - огрызнулась Поппи.
" А тебе бы следовало. Если ты думаешь, что я позволю тебе, моей дочери, остаться здесь внизу, то ты глупо ошибаешься".
" Ты держишь здесь короля", - воскликнула Поппи, ее глаза вспыхнули. "Человека, за которым замужем твоя дочь".
"О, теперь ты узнала себя как мою дочь?" Исбет рассмеялась, и звук был подобен падающему льду. "Ты испытываешь мое терпение, Пенеллаф".
Я знаю, что произойдет. Она не стала бы нападать на Поппи. Кровавая королева набросится на кого-то другого, просто чтобы нанести такую боль, которая никогда не заживает. Я бы этого не позволил. И хотя я не хотел, чтобы Поппи пропадала из моих глаз и рук, я также не хотел, чтобы она находилась здесь, в этом адском месте. Я не хотел, чтобы эти стены, запахи и проклятый холод присоединились к кошмарам, которые уже мучили ее.
"Ты не можешь оставаться здесь", - сказал я ей, проводя большим пальцем по ее губам. "Я не хочу этого".
" Я хочу."
"Поппи". Я держал ее взгляд, ненавидя влажность, которая там росла. Ненавижу больше всего на свете. "Я не могу допустить, чтобы ты спустилась сюда".
Ее нижняя губа дрогнула, когда она прошептала: "Я не хочу оставлять тебя".
"Ты не уйдешь". Я поцеловал ее лоб. "Ты никогда не уходила. И никогда не оставишь".
"Моя дочь, очевидно, все еще отчаянно беспокоится о тебе", - сказала Исбет, насмешка капала, как сироп, из ее слов. "Я заверила ее, что ты жив и здоров".
" В порядке?" повторила Поппи, и это одно слово заставило все мои инстинкты прийти в состояние повышенной готовности. Это был ее голос. Я никогда раньше не слышал, чтобы он звучал так. Как будто он был сделан из теней и дыма.
Обычно болтливая служанка разжала руки и устремила взгляд на Поппи.
Поппи вернула свое внимание ко мне. Ее руки скользнули к моим щекам, затем к плечам. В слабеющем свете свечи ее взгляд прошелся по моему лицу, а затем ниже - по многочисленным, уже потускневшим порезам. Ее рука скользнула вниз по моей левой руке, потянула, пока ее пальцы не достигли края повязки. Ее грудь замерла.
Пульсация статического электричества пронеслась по воздуху, вызвав шипение у золотого Рева. Медленно, ее глаза поднялись к моим, и я увидел это - свечение за ее зрачками. Сила пульсировала, а затем расходилась тонкими серебристыми полосками по прекрасным зеленым радужкам. Зрелище было завораживающим. Ошеломляющим. Ее упрямая челюсть сжалась. Она не моргала, и я знал этот взгляд. Черт. Я был на его стороне, прямо перед тем, как она вонзила кинжал в мою грудь.
Я хотел бы, чтобы мы были в другом месте. Где бы я мог показать ей своими губами, языком и каждой частью себя, насколько невероятно интригующим было это проявление жестокой силы.
Дрожь прошла по Поппи - вибрация, которая послала еще одну пульсацию энергии по камере, когда она оглянулась через плечо. " Ты держишь его прикованным и голодным", - сказала она, и этот голос... Золотой мальчик выпрямился. Кожа вокруг рта Исбет сморщилась. Они тоже слышали его. "Ты причинила ему боль и держала его в месте, не подходящем даже для Жаждущего. И все же ты говоришь, что он здоров?"
 
"Он был бы в гораздо лучших условиях, если бы знал, как себя вести", - заметила Исбет. "Если бы он проявлял хоть йоту уважения".
Это меня очень разозлило, но кожа Поппи теперь имела слабый блеск. Мягкое свечение, как будто она была освещена изнутри. Я замечал это раньше. Но вот чего я не помнил, так это того, что я видел сейчас, скользя и клубясь под ее щекой. Тени. У нее были тени в ее плоти.
"Зачем ему это, если он имеет дело с кем-то, столь недостойным уважения?" спросила Поппи, и я быстро замигал, клянусь, температура в камере упала на несколько градусов.
"Осторожнее, дочка", - предупредила Исбет. "Я уже говорила тебе однажды. Я буду терпеть твое неуважение только до определенного предела. Ты не хочешь переступить эту черту больше, чем уже переступила".
Поппи ничего не ответила, и тени прекратили свою неустанную возню под ее кожей. Все вокруг снова стало неподвижным, но я чувствовал это под своими руками и против себя, нарастающее и усиливающееся. То, что было под ее плотью. Сила. Чистая, ничем не ограниченная сила. Боль поселилась в моей верхней челюсти. Блядь. Ее сущность. Я чувствовал ее.
"Ты очень сильна, дочь. Я чувствую, как она прижимается к моей коже. Она взывает ко всем и ко всему в этой палате и за ее пределами". Кровавая Королева слегка согнулась в талии, ее бледное лицо было лишено выражения. "Ты выросла за то короткое время, что прошло с нашей последней встречи. Но ты все еще не научилась успокаивать свой нрав. На твоем месте я бы научилась делать это быстро. Сдерживай его, пока не стало слишком поздно".
Во всех двух королевствах не было человека, которого я хотел бы видеть мертвым больше, чем Кровавую Королеву. Никого. Но Поппи должна была прислушаться к предупреждению. Исбет была загнанной в угол гадюкой. Она нанесет удар, когда его меньше всего ожидают, и сделает это так, что останутся глубокие, непроходящие шрамы. Она уже сделала это с Йеном.
"Поппи", - тихо произнес я, и эти изломанные глаза вцепились в мои. "Иди".
Она яростно тряхнула головой, распуская по щекам распущенные кудри. "Я не могу..."
"Сможешь". Мне было невыносимо видеть, как ее сила ломается вот так. Черт. Это было больно. Но видеть, как она выдержит любой удар, который нанесет Кровавая Королева, если она продолжит ее не слушаться, убивало меня. "Я люблю тебя, Поппи".
Она задрожала. "Я люблю тебя".
Обхватив ее руками, я притянул ее к себе и поцеловал. Наши языки переплелись. Наши сердца. Я запомнил ее ощущения и вкус, чтобы утонуть в них позже. Она дышала так же тяжело, как и я, когда наши губы наконец разошлись.
"С того самого момента, как я увидел твою улыбку... И услышал твой смех? Боги", - прошептал я, и она вздрогнула, ее прекрасные глаза закрылись. "С первого раза, когда я увидел, как ты накладываешь стрелу и стреляешь без колебаний? Держишь кинжал и сражаешься рядом с другими? Сражаешься со мной? Я был в благоговении. Я никогда не испытываю благоговения перед тобой. Я всегда совершенно заворожен. Я никогда не перестану им быть. Всегда и навеки".
Поппи
Всегда и навеки.
Эти два слова были единственным, что позволило мне держать себя в руках, пока они вели меня обратно по извилистой, бесконечной сети туннелей. С трудом. Дрожь, вызванная гневом, утихла, но злость не уменьшилась. То, как обошлись с Кастилом, будет преследовать меня каждый вздох, как и его выбор не питаться.
Ни одна часть меня не верила, что моего дара было достаточно, чтобы заглушить его голод. Я чувствовала его. Эта грызущая боль была намного хуже того, что я испытала или что чувствовала от него в Нью-Хейвене.