Археолог: заветный ключ (СИ)

А русских крестьян заставить работать на господина, как и положено крестьянину.
Вот тогда и он, барон Андреас фон Вельвен, мог бы выезжать на горячем жеребце, держа на левой руке дорогого ловчего сокола!
У Ливонского ордена пока не хватает сил, чтобы покорить эти богатые земли. Но недавно магистр фон Балк по секрету сказал Андреасу, что скоро Папа Римский объявит новый крестовый поход. И не против далёких турок и арабов, а против язычников-финнов и русских.
Вот тогда-то нищие авантюристы со всей Европы и потекут в ряды Ливонского ордена! Бродяги и прощелыги, у которых из богатства только пустой титул и дедовский меч, соберутся в войско и пойдут добывать себе землю и богатство.
И он, Андреас фон Вельвен, не упустит своего.
А пока нужно было договориться с молодым князем, чтобы он отказал в помощи восставшим эстам. Пусть лучше поможет войском Ливонскому ордену. В крайнем случае — останется в стороне.
Очень важно убедить этого подростка, что Ливонский орден не представляет опасности для Новгорода и русских земель. А самим пока — копить и копить силы!
Сокол поднялся над лесом так высоко, что превратился в крохотную, едва заметную точку в глубокой синеве неба. Там сапсан сложил крылья и молнией бросился вниз.
Соколиная сила — в его огромной скорости и точности. Если сапсан промахивается мимо добычи, он погибает — на такой скорости птица не успевает расправить крылья и разбивается о землю.
Александр, задрав голову, следил за падением сокола.
Андреас фон Вельвен, помимо своей воли тоже впился глазами в падающую точку и даже затаил дыхание.
Сокол слёту точно ударил в спину утки. В воздухе закружились перья. Крылья утки подломились, крутясь волчком, она полетела вниз. Но сокол догнал её, подхватил острыми крючковатыми когтями и понёс к радостному хозяину.
Александр возбуждённо обернулся на гостя.
Фон Вельвен успел натянуть на лицо улыбку, добродушно прищурил глаза и громко сказал на латыни:
— Прекрасный удар, Ваше Высочество! У вас отличный сокол!
Александр хорошо понимал латынь — в детстве младших княжичей Сашу и Андрея учили наравне со старшим братом Федей.
Он успел заметить фальшь на лице фон Вельвена и разозлился на себя за то, что показал свою радость и азарт.
Александр подъехал к соколу, который сидел на убитой утке. Протянул левую руку в крепкой рукавице из собачьей кожи, а правой достал из привязанного к седлу мешочка угощение — кусочек зайчатины.
Сокол оставил утку и легко вспорхнул на руку хозяина. Крепкие кривые когти обхватили запястье.
Александр скормил соколу угощение и одной рукой завязал вокруг птичьей ноги кожаные путы.
— Спасибо! — на латыни ответил он фон Вельвену и улыбнулся. Пусть гость думает, что провёл хозяина.
Подъехавший дружинник соскочил с седла и подобрал утку. Бросил её в мешок с общей добычей — потом добытую дичь увезут на княжескую поварню.
— Ваше Высочество, — решил продолжить разговор фон Вельвен. — Ливонский орден заинтересован в мире со всеми соседями.
Александр пожал плечами.
— Ну, так и живите в мире. Зачем вы эстов под себя подминаете? Пришли на земли жмуди, воюете с ними. Но жмудь — свободное племя. А эсты — новгородские данники. Разве может новгородский князь дать их в обиду?
Разговор закончился, не начавшись. Фон Вельвен поклонился князю и отъехал в сторону. Барон не отчаивался. Вечером его звали на ужин к новгородскому посаднику Степану. Вот там-то он и выложит предложение магистра фон Балка.
А этот недоросль пусть гоняет уток! Куда ему решать государственные дела.
Посольство Ливонского ордена пробыло в Новгороде неделю и уехало, так ни о чём и не договорившись.
Новгородские бояре жаловались на то, что немецкие купцы не дают хорошую цену на товары — слишком много кладут в свои карманы. Прямо и криво намекали на то, чтобы орден повлиял на купцов и помог пересмотреть условия торговли. Тогда и о союзе можно будет поговорить.
Александр знал об этих переговорах от подкупленных слуг. Точнее, знал Гаврила Олексич и исправно докладывал князю.
 
Посольство уехало ни с чем. А через месяц с юго-восточных окраин Руси пришло страшное известие. Огромное войско монголов под командованием Бату-хана разбило на реке Воронеж дружины рязанских и пронских князей.
Затем монголы разорили рязанское княжество, взяли приступом и сожгли Рязань, вырезав всех горожан.
  
Глава 4
 
Июль 1970-го года. Ленинград
Рано утром я спустился с нашего этажа и вымолил у вахтёрши тёти Ани доступ к телефону.
Тётя Аня охраняла телефон не хуже, чем инкассаторы охраняют брезентовые мешки с деньгами. Пожалуй, тётя Аня была даже эффективнее инкассаторов — ей не требовалось оружие. Пронзительный крик, который вахтёрша поднимала при каждом вопросе «а можно позвонить?», отбивал у студентов всякое желание использовать служебный телефон общежития в личных целях.
— Девке звонить собрался? — грозно спросила меня тётя Аня, набирая запас воздуха в широкую грудь.
— Девке, — честно ответил я и протянул вахтёрше бумажный кулёк с настоящим твёрдым сахаром. — Это вам к чаю.
Тётя Аня растерянно захлопала глазами.
— Ишь ты, смелый, — наконец, сказала она.
Взяла сахар и пододвинула ко мне аппарат, перемотанный синей изолентой.
— Ну, пользуйся. Только другим скажи, что у тебя родственник болеет — дядя, или там двоюродный брат. Вот я и разрешила звонить. А то набегут с сахаром — потом диабет не вылечишь.
— Может, тёща? — задумчиво предложил я.
Тётя Аня с подозрением уставилась на меня.
— Ты женатый, что ли? И девкам звонишь?
Её сухая рука потянулась к телефонному аппарату.
— Шучу, — поспешно сказал я. — Жить не могу без шуток.
— Жить без денег нельзя! — глубокомысленно сказала тётя Аня — И без хорошего мужика. А без шуток — можно. У меня первый муж шутник был. Напьётся — и давай шутить. Один раз в шутку поспорил, что час на морозе без одежды просидит. Ну, и выскочил в окно в одних трусах.
Тётя Аня горько вздохнула.
— И что? — спросил я, надеясь услышать продолжение истории.
— А ничего, — махнула рукой вахтёрша. — Восьмой этаж, вот что. И сугроб не помог. Дошутился. Ты звонить-то будешь?
— Буду, — ответил я и набрал номер Светы.
В трубке послышались длинные гудки.
После третьей неудачной попытки я повесил трубку и вздохнул. Голова после вчерашнего нападения сильно болела. Тошнота к утру, вроде бы, прошла. Но стоило мне выпить кружку чая — как она вернулась и принялась терзать мой желудок рвотными позывами. Пришлось идти в туалет, и чай пропал без пользы.
Немного подумав, я набрал номер деканата.
— Слушаю, — ответил мне равнодушный женский голос.
Я улыбнулся, хотя собеседница никак не могла меня видеть. Но я верил, что искренняя весёлая улыбка делает разговор легче. Даже если эту улыбку видишь только ты, и то в зеркале.
— Это студент второго курса Гореликов. Скажите, пожалуйста, как я могу поговорить с Валентином Ивановичем Миропольским? У меня для него важная информация.
— Декана сейчас нет — голос в трубке был холоден, словно каменный валун за Полярным кругом.
— А вы можете позвонить ему домой? — упорствовал я. — Или дайте мне его домашний номер. Это очень важная и срочная информация.
— Номера преподавателей студентам не даём! — отрезала сотрудница.
— Позвоните ему сами и передайте, что дело касается Ганзейского союза. Валентин Иванович поймёт. Если не позвоните — я скажу Валентину Ивановичу, что пытался с ним связаться, но вы мне помешали.
Бывают такие люди, в общении с которыми лёгкая угроза просто необходима. Иначе они пропускают слова собеседника мимо ушей.
— Ждите у телефона и никуда не уходите, — велел мне женский голос в трубке. Его температура понизилась до уровня космического холода. У меня даже озноб по коже пробежал.
В трубке раздались короткие гудки. Я повесил трубку на рычаги и облокотился на стойку.