Гремучий Коктейль 2 (СИ)

— А что будет, если я тебя прогоню? — поинтересовался я у тихо сидящего Мао Хана.
— Тогда этот недостойный будет вынужден бежать из города, а затем бродяжничать, — ни дрогнув ни мускулом, поведал мне парень, — Я не могу вернуться в клан, моя судьба предрешена.
— Понятно. А хочешь ли ты бежать из города, а затем начать бродяжничать? — задал я гадкий и каверзный вопрос.
— Нет, господин. Я не желаю себе подобной участи.
— А какой желаешь? — гадко издевался я под внимательным взглядом брюнетки.
— Мечтаю стать первым среди слуг в вашем роду, господин! — вновь уткнулся в пол парень.
— Годится! Я принимаю тебя, как своего слугу, Мао Хан!
Опрометчиво? Конечно! Но с моим количеством недругов и прочих злоумышленников любая игра в долгую от товарища Рао Тана (даже если она есть по отношению к бедному студенту-ревнителю) — не имеет значения. А вот руки, способные держать автомат, очень пригодятся.
Глядя как встает на ноги довольно высокий, хоть и худой юноша, спрашивая разрешения переменить одежду с «подарочной»-праздничной на обыденную, я невольно покосился на свое левое бедро, где с цепей свисала Книга Вермиллиона. Я не понимаю этот мир, нарушаю неписанные правила, смотрюсь белой вороной. Не зная многочисленных нюансов и полутонов, естественных для большинства, то и дело попадаю впросак. Да, пока без особых потерь, даже с приобретениями, но…
Всё это может решить моя книга. Разрубить гордиев узел. Разрушить эти хитросплетения, опутывающие три подрасы человечества. Она может… а смогу ли я? Не просто так я запретил себе думать о гримуаре с тех пор, как Фелиция ответила на мои вопросы, заданные после удивительной смерти князя Ренеева.
Соблазн, овладевший мной тем утром, был удивительно велик.
Некоторое время тому назад
Бытие вечным существом, лишенных оков плоти, есть дар и проклятие. Ты вечен, твой разум неугасаем и остёр, а душа крепче с каждым прожитым столетием, но… она тоскует по утраченной плоти. Взывает к ней. Жаждет вновь обрести жизнь. Настоящим же проклятием служит именно отсутствие этого жалкого скоротечного тела, ведь нечему умереть, когда тебя переполняют чувства. Они становятся бесконечны.
Фелиция Краммер дель Фиорра Вертадантос, глядя на стоящего перед ней (ними!) зеленоглазого брюнета, отчаянно, просто безумно хотела, чтобы он не слушал разные там слова, а ринулся как бешеный зверь к ней, а затем, задрав юбку, овладел. Не один раз, а много, много, много, много!
В скрытом от всех желании даймона не было ни грана похоти, ни капли приязни к хозяину, ни крошки распущенности и ни намека на какие-либо другие чувства. Просто только так она, бывшая смертная, могла бы снова почувствовать себя живой. Воля хозяина гримуара, соединенная с его искренним подспудным желанием, воплотила бы её в этой комнате полностью. Но… нет. Для этого не пришло время, оно, может быть, не придёт никогда, пока книга в руках у этого странного сумасбродного парня, буквально только что окропившего руки жизнями целой благородной фамилии.
Она подождёт. Тем более, что вопрос, по которому Кейн стоит сегодня перед ней и лордом Эмберхартом, куда серьезнее криков истомившейся по плоти души.
Фелиция рассказывает истинную историю своей книги.
Это случилось в древние времена, когда маги, волшебники и колдуны только начали познавать истинную силу гримуаров, позволяющим им создавать и направлять заклинания за считанные мгновения.
Разумеется, они направили эту силу против других…
— А покороче нельзя? — хмуро осведомился парень, поворачиваясь вокруг своей оси, — Или стул дайте, хотя бы.
«Ты можешь всё тут создать силой мысли, придурок!», — тут же гневно (и про себя) проорала даймон, но внешне сохранила полную невозмутимость. Лучше не доверять пока этому бешеному типу такую информацию. Она, конечно, с громадным бы удовольствием ему отдалась, но оказаться внезапно подвешенной на веревках и с кактусом в каком-нибудь нежном месте Фелиция не желает. Совсем не желает! Дайхард Кейн не должен знать о своей власти над этим местом и ей самой!
 
— Нету стула, — хмуро пробормотала даймон, поджимая свои длинные ноги, — Можешь взять пуфик.
Ну кто позарится на её пуфик⁈ Он розовый, низенький, совсем смешной для этого громилы! Нет, не подходи! Я пошутила! Не надо!
Запах живого, невозмутимо подошедшего за предложенным, окутывает девушку, заставляет её одуреть даже несмотря на железный самоконтроль старого даймона, которому много сотен лет. К счастью, юноша долго возится с неудобным ему предметом мебели, пытаясь умастить на него седалище, достаточно долго, чтобы она смогла хоть немного успокоить бурлящую внутри неё бурю, требующую пойти на всё, что угодно, признаться в чем угодно, отдаться хозяину, умолять его взять её здесь и сейчас! Сколько сотен лет она не была… живой! Но нельзя, никак нельзя. Если Фелиция Краммер дель Фиорра Вертадантос даст слабину, то она может забыть о уважении лорда. Навсегда. А он, этот сидящий на троне гигант, он…
…только он может дать ей настоящее будущее.
— Проще? — хрипло спрашивает она, — Хорошо, пусть будет проще. Колдуны с гримуарами начали бить друг друга. За места Силы, за удобные дома и крепости, за знания и ингредиенты. За всё. Прямо как люди. Вместе с этим они начали развиваться, объединяться, договариваться…
— Прямо как люди! — с ухмылкой перебивает её парень.
— Да помолчи уже! — рычит она, нервно одёргивая юбку, — Так вот, Кейн, волшебники обнаружили, что места Силы позволяют им выпускать заклинания намного чаще, делают их гораздо сильнее. Обещание безопасности, понимаешь? Но было кое-что еще. Точнее, кое-кто.
В те времена не было никакого различия между аристократами и простолюдинами. Все были одинаковы с точки зрения магии, с уравновешенной и неразвитой энергетической сетью внутри тела. Сами же пользователи магии в те древние времена еще недостаточно изменились алхимией и специальными практиками, поэтому многое из человеческого им было не чуждо. В том числе и дела постельные. Последнее и привело к тому, что начали рождаться живые Источники.
— Что это было, — говорила вновь оседлавшая конька даймон, — Никто не выяснил до сих пор, но иногда, довольно редко, от союза волшебника и человека рождается живой Источник. Человек, поглощающий огромное количество магии и превращающий её в ману. Сейчас подобного, конечно, нет, потом что простолюдины все как один имеют слишком сильный перекос в развитии, но раньше…
За живыми Источниками охотились. За них конкурировали, убивали, их похищали, покупали и продавали. Такая же судьба ждала маленького трехлетнего мальчика по имени Верм, которого судьба обделила дважды — сделав одним из самых сильных Источников в истории, но не даровав разума. Говоря простым языком и ругаясь на полезшего уточнять Кейна, Фелиция нехотя согласилась, что лучшим словом для определения Верма стало бы «даун». Или «дурачок».
Первый из хозяев Верма не прожил после встречи с трехлетним ребенком и одного года, а вот второй, чье имя стёрлось в веках, отметился тем, что дал бесценному для волшебников дитю малахитовую ладанку с выбитым на ней заклинанием щита, научив направлять в неё силу, которой у того была прорва. Это помогло малышу выжить в бесконечной череде магических дуэлей, нападений и даже войн среди волшебников, пока он, в возрасте шести с половиной лет, не попал к магу Пардусу, хозяину Малого Печатного Зала, великой башни, расположенной на горе Атхамат.
— Место Силы, крепость, Печатный Зал гримуаров и живой Источник. Представляешь, Кейн, что это значило тогда?
— Приблизительно, — скривился брюнет, сверкнув отчаянной зеленью глаз, — Драка началась мама не горюй.
— Именно, — довольно кивнула Фелиция, — Семьдесят два года между волшебниками шла война за обладание горой Атхамат. За обладание Залом. За власть над несчастным дурачком Вермом, которого очень быстро прозвали Вермиллион. Думаю, особенно за то, что он, послушный воле каждого нового хозяина, обрушивал свою мощь на любого, подошедшего к горе слишком близко. Дурачок, но с волшебными предметами и простенькими гримуарами, позволяющими ему запускать заклинания. А еще, благодаря ему, магии вокруг горы было настолько мало, что мощь любого мага ослаблялась троекратно.