Сборник забытой фантастики №7. Субспутник

– В этом секрет вашего ребенка. Она похожа на сестру вашего прадеда. Сто лет назад эта леди погибла, но не последовала всеобщей моде. Вы сами говорите, что эта малышка чуть не умерла от истерики, когда ее пытались посадить ее в автомобиль. Это явный случай наследственности. Если вы попытаетесь отучить ребенка от этой привычки, вы, вероятно, убьете ее. Единственное, что нужно сделать, это оставить ее в покое. Позвольте ей развиваться так, как она хочет. Она ваша дочь. Ее воля – ваша воля. Вероятность такова, что ни один из вас не сможет изменить другого. Пусть она использует свои ноги. Она, вероятно, будет лазить по деревьям, бегать, плавать и бродить, где захочет.
– Так вот в чем дело, – вздохнул Хейслер. – Это означает конец нашей семьи. Никто не захочет жениться на обезьяне, какой бы умной она ни была. Так вы думаете, что однажды она залезет на дерево? Если вы правы, то ад будет рядом со мной.
– Но она счастлива!
– Да, если смех – это показатель. Но останется ли она такой же, когда вырастет? Она будет другой. Откуда у нее могут появиться друзья? Конечно, никто не применит закон об уничтожении пешеходов в ее случае – мой авторитет предотвратит это. Я мог бы даже отменить его. Но ей будет одиноко… так одиноко!
– Возможно, когда она научится читать – ей не будет одиноко.
Они оба посмотрели на ребенка.
– Что она сейчас делает? – спросил Хейслер. – Кажется, вы знаете о таких вещах больше, чем кто-либо, кого я когда-либо встречал.
– Да ведь она прыгает. Разве это не замечательно? Она никогда не видела, чтобы кто-то прыгал, и все же она это делает. Я никогда не видел, чтобы ребенок делал это, и все же я могу распознать это и дать название. На иллюстрациях Кейт Гринуэй я видел изображения прыгающих детей.
– Проклятье на Миллеров! – прорычал Хейслер.
После этого разговора Хейслер нанял старика, единственной обязанностью которого стало исследовать тему детей-пешеходов и выяснить, как они играют и используют свои ноги. Изучив это, он должен был обучить маленькую девочку.
Все, касающееся ее обучения, было оставлено на его усмотрение. Таким образом, с того дня любопытный зритель с самолета мог видеть, как старик, сидящий на лужайке, показывает золотоволосому ребенку картинки из очень старых книг и что-то рассказывает. Затем ребенок делал то, чего не делал ни один ребенок в течение ста лет – прыгал с мячом, прыгал через скакалку, танцевал народные танцы и перепрыгивал через бамбуковую палку, поддерживаемую двумя вертикальными перекладинами. Долгие часы были потрачены на чтение, и всегда старик начинал со слов:
– Это о том, что было давно.
Иногда в ее честь устраивали вечеринки, и другие маленькие дочери соседей- богачей приходили и проводили с ней время. Они были вежливы, как и Маргаретта Хейслер, но вечеринки выходили скомканными. Гостьи не могли передвигаться иначе, как на своих автомобилях, и они смотрели на свою хозяйку с любопытством и презрением. У них не было ничего общего с "любопытным бегающим ребенком", и эти вечеринки всегда оставляли Маргаретту в слезах.
– Почему я не могу быть такой, как другие девочки? – спрашивала она своего отца. – Теперь так будет всегда? Ты знаешь, что девушки смеются надо мной, потому что я хожу?
Хейслер был хорошим отцом. Он придерживался своей клятвы посвящать один час в день своей дочери и в течение этого времени делился своим опытом с охотой и всерьез также, как в другое время занимался своим бизнесом. Часто он разговаривал с Маргареттой так, как будто она была ему ровней, взрослым человеком с соответствующим умственным развитием.
– У тебя есть своя индивидуальность, – говорил он ей. – Сам факт того, что ты отличаешься от других людей, не обязательно означает, что они правы, а ты ошибаешься. Возможно, обе стороны правы – по крайней мере, вы все следуете своим естественным склонностям. Ты отличаешься по устремлениям и телосложению от остальных, но, возможно, ты более нормальна, чем мы. Профессор показывал нам фотографии древних народов, и у всех у них были такие же развитые ноги, как у тебя. Как я могу определить, деградировал человек или улучшился с тех времен. Иногда, когда я вижу, как ты бегаешь и прыгаешь, я завидую тебе, я и все мы привязаны к земле – зависим от машин каждую минуту нашей повседневной жизни. Ты же можешь идти, куда тебе заблагорассудится. Ты можешь это сделать, и все, что тебе нужно, это еда и сон. В некотором смысле это преимущество. С другой стороны, профессор говорит мне, что ты можете передвигаться лишь со скоростью около четырех миль в час, в то время как я могу ехать более ста.
 
– Но почему я должна хотеть передвигаться так быстро, когда я никуда не хочу спешить?
– Это просто поразительная вещь. Почему ты не хочешь спешить? Кажется, что не только твое тело, но и твой разум, твоя личность, твои желания старомодны, отстали сотни лет. Я стараюсь быть здесь, в доме или в саду, каждый день, хотя бы час, с тобой, но в другие часы бодрствования я хочу куда-нибудь ехать. Ты же делаешь очень странные вещи. Профессор рассказывает мне обо всем этом. Например, твой лук и стрелы. Я купил тебе самое лучшее огнестрельное оружие, и ты никогда им не воспользовалась, но ты получаешь лук и стрелы из какого-то музея и преуспеваешь в убийстве утки, и профессор сказал, что ты развела костер из дерева, поджарил её и съела. Ты даже заставила его съесть немного.
– Но это было вкусно, отец, намного лучше, чем синтетическая пища. Даже профессор сказал, что это заставило его чувствовать себя моложе.
Хейслер рассмеялся:
– Ты дикарка. Не более чем дикарка.
– Но я умею читать и писать!
– Я признаю это. Что ж, продолжай и наслаждайся. Я лишь хотел бы найти другого дикаря, с которым ты мог бы поиграть, но больше их нет.
– Ты уверен?
– Настолько, насколько это возможно. На самом деле, в течение последних пяти лет мои агенты прочесывали весь цивилизованный мир в поисках колонии пешеходов. Есть несколько в Сибири и на плато Тартар, но они невозможные люди. Я бы предпочел, чтобы ты общалась с обезьянами.
– Я мечтаю об одном, отец, – застенчиво прошептала девочка. – Найти хорошего мальчика, и он мог делать тоже, что и я. Мечты ведь когда-нибудь сбываются?
Хейслер улыбнулся.
– Я верю, что это так и будет, а теперь я должен спешить обратно в Нью-Йорк. Могу я что-нибудь для тебя сделать?
– Да, найдите кого-нибудь, кто научит меня делать свечи.
– Свечи? А что это?
Она побежала, принесла старую книгу и прочитала ему. Она называлась "Нежный пират", и герой всегда читал ее в постели при свете свечи.
– Я понимаю, – наконец сказал он, закрывая книгу. – Теперь я вспоминаю, что однажды читал о том, что в католических церквях есть нечто похожее. Итак, ты хочешь сделать их? Обратитесь к профессору и закажите то, что вам понадобиться для этого. Горящие свечи – они были бы удобны ночью, если вдруг отключится электричество, но этого никогда не происходило.
– Но я не хочу электричества. Я хочу свечи и спички, чтобы зажечь их.
– Спички?
– О, отец! В некотором смысле ты невежественен. Я знаю много слов, которых ты не знаешь, несмотря на то, что ты такой богатый.
– Я признаю это. Я признаю что угодно, и мы придумаем, как сделать эти твои свечи. Должен ли я прислать тебе несколько уток?
– О, нет. Гораздо веселее стрелять в них.
– Ты настоящий варвар!
– А ты милый невежда.
Так случилось, что Маргаретта Хейслер достигнув своего семнадцатого дня рождения, стала высокая, сильная, проворная и загорелая от постоянного нахождения на воздухе и солнце, способная бегать, прыгать, метко стрелять из лука, есть мясо, читать книги при свечах, ткать ковры и любить природу. Ее партнерами были в основном пожилые мужчины, лишь изредка она видела женщин рядом. Она терпела слуг, горничных и экономку. Любовь, которую она подарила своему отцу, она также подарила старому профессору, ведь это он научил ее всему, что она знала, но годы сделали его дряхлым и сонным.