Чернила (СИ)

Конечно, ей все еще было немного не по себе.
— Я не считаю тебя плохим.
Он медленно встал с надгробия и прошел к ней. Его бедра двигались соблазнительно. Мышцы живота сжимались, отбрасывая тени на татуировки.
Она могла отойти от него. Должна была хоть попытаться убежать, потому что он явно задумал что-то темное. То, что испортит ее сильнее татуировок.
Но она не бежала. Ирен затаила дыхание и стояла на месте.
Она хотела знать, что он сделает. Хотела увидеть причину такого опасного взгляда. Потому что он точно что-то задумал. Он не мог отпустить ее с кладбища, а теперь она была в зоне досягаемости.
Букер остановился перед ней. Он смотрел, почти прикрыв глаза, медленные движения казались ленивыми, пока он поднимал руку и убирал прядь волос за ее ухо. Он не говорил. Не словами.
Змея на его шее подвинулась на плечи, открывая цепь. Она слышала тихий лязг, пока он сдерживал себя. Этот звук и означал его борьбу с чем-то. С тем, что было внутри него и говорило ему действовать. Он не хотел что-то делать.
Она должна была что-то сказать? Выпустить зверя внутри него, который хотел… чего?
Она молчала. Букер скользнул ладонью ниже. Легкие пальцы обвели ее шею, плечо, добрались до запястья, и он осторожно поднял ее руку. Он медленно расстегнул манжету.
— Ты пришла этой ночью, потому что я так сказал, — прошептал он. — Это так?
Слова бросили ее. Она едва могла думать, пока он задирал ткань по ее рукам, чтобы увидеть черные линии на ее коже. Ирен с дрожью кивнула.
— Уверена, Ангел? — Букер поднял ее руку выше, лунный свет ласкал татуировку. — Ты точно пришла сюда не по своему желанию?
— Не знаю.
— Подумай, Ангел. Мне нужно, чтобы ты сказала, почему ты сегодня тут.
Почему она пришла? Стояла в логове демона, глядящего на нее томно.
Ирен придвинулась ближе. Он был теплым, такой жар, как от него, она еще не ощущала.
— Не знаю.
— Ответь, Ангел.
Она сглотнула.
— Я скучала по тебе.
— Скучала? Ты меня не знаешь.
— И это смущает. Я не знаю, почему скучала по тебе. Я была в своей комнате все это время. Но было приятно знать, что ты в доме, если понадобишься. Ты уходил на неделе, и мне было больно, я боялась из-за того, что будет с татуировками, и я не могла даже задать тебе вопросы.
Ирен вдруг поняла с пугающей ясностью, что она очень сильно злилась. Он сделал это с ней. Он настоял, что только так мог ее оставить, и она согласилась, но это не означало, что она не боялась. Не означало, что он не мог пропасть, когда захочет.
Вспышка гнева наполнила ее, и она ударила кулаками по его груди, толкая его. С силой.
— Тебя там не было.
Тени ожили за ним. Ирен узнала темное облако. Страх льдом пробежал по ее венам.
За ним следовал не дух. Это было нечто большее.
Энергия трещала, мелкие молнии мелькали в черной массе. Она не думала, что это был демон, но иначе назвать это Ирен не могла. Она знала, что это окутывало его, когда что-то случалось, тьма шептала ему на ухо даже сейчас.
— Я не буду приглядывать за тобой, — прорычал Букер. — Ты пришла к нам, помнишь? Ты пришла с болот в поисках помощи, и я помог.
— Помог? — она покачала головой. — Не смей так говорить. Ты отметил меня, да. Изменил меня, да. Но не помог.
— Но ты же еще тут?
— Крыша над головой — не безопасность. Я не знаю, что может выйти ко мне из леса! Ты ничего не знаешь обо мне. Ты просто нанес чернила на мою кожу.
Он бросился. Сильная рука обвила ее талию, притянула ее к нему. Она зашипела, ее ладони прижались к его теплой широкой груди.
Букер склонился, его губы оказались возле ее уха, и она ощущала их жар.
— Думаешь, это просто чернила?
Она судорожно выдохнула, задевая дыханием его шею. Сильные связки были так близко, она могла прижаться к ним губами, если бы хотела. И она хотела. Хотела сделать это всей душой, хоть не понимала желание.
— Что еще это может быть? — спросила она.
— Ты-то знаешь, что на моем плече дьявол, — он сжал ее талию. — Те татуировки — то, чем я хотел их сделать.
— Ты не можешь заключать за меня сделку с дьяволом.
 
— Я могу заключать сделки, с чем хочу, — прорычал он. — А теперь замолчи, Ангел. Я понял, что Бог не знает, что я не мертв. Я получу семь минут рая, пока мою душу не заберут.
Она едва успела вдохнуть, не смогла подумать, а он накрыл ее губы своими.
Жар окутал ее, стал горящей болью со вкусом виски и корицы, которой он всегда пах. Его ладони сжались на ее спине, но она сосредоточилась на том, как он поглощал ее.
Так люди должны были целоваться. Он прижимался своим ртом к ее с медленной уверенностью. Каждое движение вело ее к этому мигу. Он ловил зубами ее нижнюю губу, прикусывал так, что она вздрагивала, а потом прогонял боль языком.
Ирен прижалась к его груди, старалась не отставать, не позволять ему проглотить ее целиком. Всю.
В этом бою он победил. Он растворил края ее потрепанной души и притянул к себе. Он создавал в ней другое существо.
Или он что-то выпустил. Женщину, о которой она не знала, но которой всегда хотела быть.
Эта женщина знала, что с ним делать. Как впиться ногтями в его грудь, чтобы он застонал в ее рот. Она знала, как шагнуть еще ближе к нему, тереться об его грудь, потому что это ощущалось приятно.
И Ирен вдруг поняла, что была свободна. Она могла дышать и не ощущать, что ее осуждают. Она брала, что хотела. И хоть он в этот раз целовал ее, они оба получали, что хотели. В чем нуждались их души.
Наконец, он отодвинулся от нее. Его рот был красным и опухшим, цепи на лбу тряслись, словно кто-то дергал за них, вырываясь на свободу.
— Не стоило этого делать, — прошептал он, облизывая губы. — Но я не буду извиняться за то, что украл тебя с небес, ангел.
— Кто сказал, что я вообще была там?
Словно солнце выбралось из-за туч, она поняла, что он считал ее ангелом. Он поставил ее на пьедестал, а она не хотела там быть.
Она отпрянула на шаг, ее мутило от радости поцелуя и недовольства, что он не знал ее. Никто из них не знал ее.
— Спокойной ночи, Букер, — прошептала она и повернулась, чтобы уйти. — Я приду завтра за татуировкой.
Пылающая боль в его глазах заставляла ее сердце биться чаще, но она не дала себе оглянуться. Она смотрела на дом, пока не скрылась за дверью.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Букер прижал ладони к глазам. Кто стучал в его дверь в такое время? Еще и после прошлой ночи. Все знали, что его нельзя трогать хотя бы до часу дня, но и потом лучше оставить его своим делам.
Но стук продолжался. В дверь не колотили. Стук был, наверное, самым вежливым в его жизни. Другие артисты стучали бы тяжелыми ладонями, кричали ему вылезать из кровати, потому что он не мог превращать день в ночь, живя с остальными.