Добро пожаловать в прайд, Тео! (СИ)

- Вы посмотрите, какой храбрый мальчик! – фыркнул Кавальери. Он не сдвинулся с места, но с некоторым напряжением следил за рукой Фёдора. И голос его звучал почти нормально, без истеричного визга. – Ну а что ж ты раньше-то молчал, весь из себя такой недовольный, ранимый и нервный? Значит, нам надо поговорить. – А потом уже привычным визгливым фальцетом проорал. – На сегодня репетиция окончена. Завтра работаем с оркестром! - Артисты стали спешно покидать сцену, а Кавальери кивнул Фёдору. – Пошли.
Шагая за долговязым и немного нескладным Кавальери, Фёдор думал о том, что лучше уж пусть его выгонит режиссер постановки, нежели самому облажаться на сцене. Хотя один хрен на карьере в этом случае можно поставить крест.
***
Пришли они, как оказалось, в ресторан, находившийся в двух шагах от театра.
- Значит так, - Кавальери снял свои смешные круглые очки, которые придавали ему ложный вид милого и интеллигентного человека. За очками обнаружились такие же круглые глаза с тяжелыми веками. Глаза эти смотрели внимательно и немного устало. А еще они выдавали умного и проницательного человека – запоздало вдруг понял Фёдор. А орет он, наверное, потому, что ему просто так, без крика, работать скучно. Или по какой-то еще причине. Мало ли… - Значит, так, - повторил режиссер, возвращая Фёдора из размышлений к разговору. – Сейчас я скажу тебе крайне неприятную вещь. Постарайся держать себя в руках.
- Можно подумать, вы умеете говорить другие вещи, - процедил Фёдор. Непонятная, только что зародившаяся если не симпатия, то понимание к этому человеку, начали испаряться.
- Это будет неприятно особенно. Особенно – тебе, - Кавальери явно было плевать на тон Фёдора. Наверное, он привык, что его не очень-то любят. - Я хочу, чтобы ты поклялся мне памятью своей матери, что на премьере ты споешь как надо.
Фёдору чудом удалось не вздрогнуть. Да как смеет этот… даже упоминать…
- Я предупреждал, что буду говорить неприятные вещи, - итальянец невозмутимо отпил вина.
- Я не могу вам этого пообещать, - резко ответил Фёдор.
- Значит, я снимаю тебя со спектакля.
Фёдор лишь пожал плечами. Они оба понимали, что это не так-то просто. В дело вступит Сол, будет трясти контрактом, а Браннеру даже Кавальери по зубам. Нужны веские, очень веские причины для такого решения. Другое дело, что и сам Фёдор чувствовал, что… Нет, это даже не чувство, это страх… липкий, удушающий, подминающий под себя все его нутро. Страх не справиться. И где взять силы, чтобы сопротивляться этому страху?..
- Я могу вам это пообещать при одном условии.
- Я слушаю.
- Отстаньте от меня до генерального прогона. Совсем. Если на генеральном вам не понравится, как я пою – снимайте.
Они молча смотрели друг на друга. Принесли заказ. Кавальери одобрительно посмотрел на заказанное Фёдором мясо.
- Я рискую, - наконец проговорил режиссер.
- Я тоже.
Они молча сделали по глотку вина. А потом Кавальери взялся за вилку с ножом – и со вздохом и звоном отложил столовые приборы.
- Самое ужасное во всем этом знаешь, что?
- Что?
- Лучше тебя никто это не споет! – раздраженно признал Кавальери. – Ты единственный, кто споет и сделает так, как надо МНЕ. Моя жена видела тебя на паре конкурсов и в спектаклях, она считает, что у тебя огромный потенциал. Я это и сам вижу – ведь в юности я тоже пел.
 
- Правда? – почему-то удивился Фёдор. Ему вообще казалось, что он сейчас сидит за столиком ресторана с каким-то другим Кавальери. Не с тем, который изводил всю труппу и с которым он сам все эти дни никак не мог ужиться на репетициях.
- Я же итальянец, мы все поем, - вдруг улыбнулся Кавальери. Улыбка совершенно преобразила его лицо, сделав даже симпатичным. – А я не просто итальянец, я неаполитанец. Меня даже назвали в честь Карузо. Но не обо мне речь. Я точно знаю, что лучше тебя не споет никто. Но с тобой творится какая-то непонятная хрень.
Фёдор вздохнул. «Непонятная хрень» - это самое мягкое описание того, что с ним происходило. Мягкое, но емкое.
- Впрочем, я знаю, как это называется. Эта напасть бывает трех видов.
- Да? - снова изумился Фёдор. А еще поймал себя на мысли, что он, кажется, уже второй раз за недолгое время фатально ошибается в людях. Сначала Кьезе, теперь Кавальери. Или он только в итальянцах совершенно не шарит?
- Конечно. Блондинки, брюнетки и рыжие. У тебя какого типа беда?
После паузы Фёдор рассмеялся – несколько принужденно.
- Вы итальянец. Вам все через женщин понятнее мерить.
Кавальери снова лишь фыркнул. А потом вдруг протянул через стол руку.
- Значит, договариваемся мы так. Я тебя не трогаю до генерального прогона, а ты на генеральном поешь так, чтобы я лишился дара речи. Идет?
- Идет, - пожал Фёдор протянутую руку.
- А иначе уже я развлекусь примерно на пять тысяч евро.
И на это тоже пришлось соглашаться.
- А теперь - ешь, - кивнул Кавальери. – Ешь и слушай меня. Если спрашиваю – отвечай.
Тиран в режиссера вернулся. Но теперь Фёдора это не слишком беспокоило. Он увидел в Кавальери человека.
- Сколько тебе лет, Тео?
- Тридцать четыре.
- Бас только-только в этом возрасте как следует раскрывается, а ты уже успел загнать себя в угол, - покачал головой Кавальери. – И ладно бы только из-за женщины – это как раз простительно.
- Да я не…
- Хочешь, я скажу, как ее зовут? – обманчиво ласково спросил Кавальери. И Фёдор вдруг почувствовал, что сейчас отчаянно, как мальчишка, покраснеет. Неужели этот человек мог каким-то образом догадаться… Да это же невозможно…
- Не надо!
- Она красивая, - бессердечно продолжил Кавальери. – Но до премьеры о ней забудь. А теперь слушай умного человека.
Фёдор кивнул и принялся за мясо. И вино тут очень вкусное.
- Я буду сейчас тебе говорить очевидные вещи, - принялся, между тем, вещать Кавальери, – которые тебе по каким-то причинам либо не сказали, либо – что более вероятно – ты из-за своего бараньего упрямства не пожелал их услышать и принять к сведению.
Фёдор резал стейк и без особого раздражения думал о том, что, наверное, настал такой период в его жизни. Когда его все учат. А он думал, что уже всему выучился, наивный. А на самом деле похоже на то, что у жизни только-только дошли руки до его воспитания.
- Жадность – это ужасно, - провозгласил Кавальери. Начало разговора не предвещало ничего хорошего, и Фёдор на всякий случай отложил вилку с ножом. – Я понимаю, что хочется всего и сразу. Правда, понимаю. Сам был такой же. Но нельзя, ни в коем случае нельзя петь партии, которые тебе не по голосу. Даже в начале карьеры и даже если слегка. – Фёдор вдохнул поглубже, чтобы возразить – и промолчал. Кавальери одобрительно хмыкнул и продолжил: - Вообще, странно, что это говорю тебе я, а не твой педагог. Но Джульетта была всегда слишком добра к своим ученикам. А я тебя в достаточной степени бешу, поэтому меня ты выслушаешь. Ты же должен знать, что такое перенапряжение, не так ли? Голос просто начинает стираться, мышцы и связки не выдерживают. У них есть запас прочности, и он заканчивается. И что в итоге? Раннее завершение вокальной карьеры. Ты этого хочешь? – Фёдор резко замотал головой. – А если это случится, что тебя ждет? Мир вокального искусства вышвырнет тебя, как пустую обертку от конфетки. В лучшем случае ты уйдешь в педагоги. А чему ты сможешь научить своих воспитанников, если сам в свое время свалял дурака? Вот и получается… - вздохнул Кавальери, - замкнутый круг. Чертов замкнутый круг. Идиоты воспитывают идиотов. Послушай, парень. Тебе так много дано. Я скажу это один раз, повторять не буду. Ты – наследник дара Анны Петерсон. Не скажу, что ты лучше ее. Но не хуже - это точно. Она ушла слишком рано, а ведь могла бы воспитать плеяду прекрасных учеников, я уверен. Не смей повторять ее судьбы, понял меня?! Ты должен взять себя в руки и делать все правильно!