Добро пожаловать в прайд, Тео! (СИ)

Наверное, надо пойти к режиссеру. И сказать. До начала спектакля три часа. Чуда не случится. Да, точно, так и надо сделать. Но он медлил.
Это же значит – подвести. Не выполнить свою работу. Не сдержать взятых на себя обязательств. Это просто… стыдно! Мысль об этом была болезненно-острой, невыносимой. Именно она не давала сдвинуться с места.
Раздался стук в дверь, и через секунду она открылась. За дверью стоял Кьезе.
- Тео, я хотел бы поговорить. Если…
Он замолчал на середине фразы. Внимательно посмотрел на Фёдора, шагнул через порог и, обернувшись, запер за собой дверь.
- Что случилось? – требовательно спросил итальянец.
- У меня пропал голос.
Смысла скрывать уже не было. Рано или поздно об этом узнают все. Но по иронии судьбы первый об этом узнал его соперник. Хотя сам Фёдор его таковым не считал. Он уже и забыл Джессику.
Кьезе подошел на пару шагов.
- Вчера все было нормально?
- Еще сегодня утром все было нормально!
Итальянец наморщил лоб, о чем-то раздумывая. А потом нацелил указательный палец на Фёдора.
- Так, стой тут, никуда не уходи!
Фёдор не успел сказать и слова – как за итальянцем уже захлопнулась дверь. Дягилев замер посреди грим-уборной в задумчивости. Какой смысл оттягивать неизбежное? Нет, к черту Кьезе, что бы он там ни придумал. Надо идти к режиссеру. Надо спасать спектакль. Но Фёдор снова медлил. И снова дверь отворилась.
В нее споро протиснулся не отличающийся особой худобой Кьезе. К груди левой рукой он прижимал бокал для бордо - таких размеров, что в него войдет целая бутылка вина. Каковая, кстати, обнаружилась в правой руке тенора, которой тот ловко запер дверь. Фёдор слегка ошалевшим взглядом наблюдал за манипуляциями Кьезе. А тот, осознав, что получил заинтригованную публику, эффектным жестом вытащил зубами пробку из бутылки и мастерским плевком отправил ее в корзину для мусора.
Как и ожидалось, все содержимое бутылки аккуратно поместилось в бокал. Его итальянец и протянул Фёдору.
- Пей.
Фёдор переводил взгляд с бокала на лицо Кьезе и обратно. Он это что, предлагает всерьез?!
- Ты хочешь, чтобы я вышел на сцену пьяным?
- Да кто говорит про «пьяный»? – фыркнул Кьезе. – Тебе с одного бокальчика вина ничего не будет! Тем более, при твоих габаритах!
Фёдор не знал, то ли смеяться, то ли вытолкать итальянца вместе с его реквизитом за дверь. Может, он таким образом хочет отомстить бывшему своей женщины? Напоить и опорочить репутацию. Нет, это уже откровенная чушь. Надо идти к режиссеру…
- Пей! – повторил Кьезе и сунул бокал Фёдору под нос. – Выпей весь. Ну или сколько сможешь. И ложись спать. Через два часа будешь как новый. И с голосом. На себе проверено.
Фёдор внимательно смотрел на тенора. А тот выдержал взгляд спокойно и кивнул утвердительно. Сам не понимая толком, что делает, Фёдор взял протянутый ему бокал. И выпил до дна.
Опьянения он не почувствовал. Но почти сразу ощутил, как его стало клонить в сон. С каждой секундой все неудержимее.
- Ты плохо спал в последнее время? Бессонница? – спросил Кьезе, внимательно наблюдавший за его лицом.
- Совсем не спал, - честно признался Фёдор. Желание принять горизонтальное положение становилось практически непреодолимым.
 
- Дверь запри. Я предупрежу, чтобы тебя не трогали. Приду через два часа. Но ты на всякий случай будильник тоже поставь.
Фёдор дослушивал уже словно сквозь вату. Но будильник на телефоне все же успел поставить.
***
Голос вернулся только ко второму действию. Первое Фёдор отмучил кое-как, распевался. А потом – оп! Вернулось знакомое тепло в шею, в горло, в связки. Словно снова стала чувствовать онемевшая рука, на которой проспал всю ночь. Нет, сильнее, гораздо более сильные ощущения. Ну а в целом спектакль был спет на тройку, не выше. Но главное, что Фёдор не сорвал спектакль, работу свою выполнил и публика довольна. Хотя эксперты и критики – если таковые были в зале – наверняка нашли бы, к чему придраться. Да Фёдор и сам к себе был строг. Но он подумает обо всем этом после. А сейчас, сжимая в своей ладони руку Массимо, которая неожиданно оказалась рукой дружеской поддержки, Фёдор вместе со всей труппой раз за разом выходил на поклон. А публика… что публика… она непритязательна. Она рукоплещет.
***
Подумать сразу после спектакля не получилось. Потому что Кьезе потащил его в ресторан, а отказать человеку, который его сегодня спас, у Фёдора не хватило духу.
Как ни странно, они провели вдвоем с Массимо неплохой вечер. Тенор оказался весьма неглуп, дружелюбен и экспрессивно-общителен - как и все итальянцы. А когда Фёдор, который все же чувствовал себя в обществе Кьезе несколько неловко, особенно поначалу, от этой самой неловкости умудрился брякнуть: «Тенора - товар скоропортящийся», Массимо лишь расхохотался и парировал: «Поэтому мы торопимся жить!».
Они пили вино, ели мясо и разговаривали. Разумеется, про профессию. Фёдор отбросил свою предвзятость к тенорам, и разговор вышел интересный и даже поучительный. А в конце под влиянием выпитого Массимо пожаловался, что Джессика его постоянно сравнивает с Дягилевым. Причем не в лучшую для итальянца сторону. Фёдор сочувственно похлопал Кьезе по плечу и рассмеялся.
Но смех этот был невеселый. Потому что вспомнил в этот момент Фёдор совсем другую девушку.
***
Спектакли в Лондоне отыграны. Его ждет Италия. Но перед тем, как лететь в Милан, Фёдор решил завернуть еще в одно место. Ему нужна передышка.
Ему нужно в Ригу.
***
Здесь всегда чисто убрано. Фёдор сам ежегодно вносит деньги на то, чтобы за этим местом ухаживали. Чистый белый мрамор. Чистый черный гранит. Два памятника.
Свежие цветы. Темно-бордовые розы. На обоих надгробиях.
Фёдор подошел, присел на корточки, но брать в руки цветы не стал. Не ему их принесли. Но цветы совсем свежие, они пахнут – до него доносится слабый аромат роз. С человеком – или людьми – которые принесли эти цветы, Фёдор разминулся совсем ненамного. Впрочем, хорошо, что разминулся. Наверное, это кто-то из почитателей таланта Анны Петерсон – таковые еще помнят своего кумира. Странно, что розы положили на обе могилы. Обычно цветы приносили только ей. Одной из величайших сопрано двадцатого века.
Фёдор присовокупил к розам ирисы – любимые цветы матери. И отцу - гвоздики.
Белый мрамор был холодный. А черный полированный гранит – неожиданно теплый, нагретый солнцем.
Фёдор вспомнил отца: невысокий, худощавый – а ростом и породой Фёдор уродился не в отца, а в деда по линии матери - с всегда сосредоточенным лицом, вечно занятый тем, что кому-то звонил, что-то записывал, что-то согласовывал. Почти как Сол. Но Браннер зарабатывает на Фёдоре деньги. А Михаил Дягилев делал все это из любви.