Ткущие мрак

– Все важно, Мал…
– Ни к чему имена! – резко оборвал он ее. – Ты должен учиться, парень, и делать это быстро. Скоро мы замолчим навсегда, вернемся в сон до тех пор, пока новый достойный не возьмется за колокольчик. Рисунки дадут тебе силу и подскажут, но этого мало. Даже простая сойка сильнее тебя. Их тренируют годами, а у тебя нет учителя. Светлячки подскажут, но тело должно пробудиться и вспомнить то, чего не знает твоя голова.
И вот Вир здесь, на улице в районе Фехтовальщиц, перед невысоким зданием, потрепанным, с трещинами на бледно-розовой штукатурке, и сомневается, действительно ли он не ошибся и ему нужно именно сюда?
Впрочем, колебался он недолго, толкнул незапертую дверь с хорошо смазанными маслом петлями. Никто не выглянул в коридор, чтобы поинтересоваться незваным гостем, и Вир осторожно пошел, заглядывая в комнаты слева и справа, но так никого и не найдя. Лестницу, ведущую на второй этаж, он проигнорировал, услышал игру сонной лютни где-то впереди.
Как и многие треттинские дома, этот представлял собой квадрат, в центре которого имелся внутренний двор, скрытый стенами от чужих глаз. Здесь не росло деревьев или цветов (в Рионе часто устраивали маленькие садики в собственных жилищах), все вымощено широкими каменными плитами, сильно стертыми тысячами подошв. На плитах вился сложный рисунок из линий, складывающихся в треугольники и круги. Вир с удивлением понял, что эти линии не толще дюйма – сделаны из металла, который влили в канавки, пробитые в камне. И этот металл, вне всякого сомнения – серебро, за которым следят, не давая ему темнеть.
Оно оставалось ярким, блестящим и очень заметным.
По сути, под ногами Вира лежало целое состояние, из которого можно было бы отчеканить множество рен-марок. Довольно оригинально, даже для безумных южан.
По периметру двора стояли грубо сколоченные лавки, в правой части, там, где оказалась еще одна дверь, ведущая в помещения, – каменный колодец в виде черепахи.
Пахло вином, едким потом и вяленой рыбой.
На лавках, за бутылкой и снедью, сидели четверо мужчин с обнаженными торсами. Вся их одежда – широкие короткие пестроцветные штаны, белые гетры и кожаные мягкие туфли со смешными пушистыми бирюзовыми помпонами.
Один, с крепкими узловатыми пальцами, опустив голову, играл на лютне – и Вир не видел лица, длинные волосы, сильно припорошенные сединой, скрывали его. Мелодия из музыкального инструмента звучала незатейливая, но приятная, наполняя неприветливый двор хоть каким-то уютом.
Другой, совсем еще мальчишка, лет четырнадцати, высокий, жилистый, грыз полоски вяленой рыбы и со значением поглядывал на вино, которое пили товарищи. Но ему никто не спешил наполнять стакан или позволить это сделать самому.
Двое оставшихся треттинцев – пожилой, с животиком, густой растительностью на груди и не менее густыми усами, и молодой, с большим длинным носом да смешливыми лучиками морщин у глаз – листали тяжелую книгу, негромко переговаривались, не тревожа мелодию.
Вир помедлил несколько мгновений, решая, как ему следует поступить, и выбрал ожидание. Сел на лавку на противоположной стороне дворика, слушая музыку. Знал, что его заметили. Паренек с рыбой то и дело бросал на него быстрые и немного ироничные взгляды. Пусть треттинец был младше Вира, но держался он, словно считал себя кем-то очень важным.
Лютня замолчала, когда играющий накрыл все струны широкой ладонью и, подняв голову, прямо посмотрел на гостя. Вир выдержал взгляд, все так же продолжая сидеть, разглядывая музыканта. Сухощавое лицо. Темные мешки под зелеными глазами и высокий лоб.
Мужчина поманил его, сказал с некоторой усталостью:
– Полагаю, ты пришел сюда не случайно, сиор. Желаешь познать искусство?
Вир кивнул. На самом деле до сегодняшнего дня он не желал. Пока светлячки ему не сказали. И пришло осознание, что это единственный способ понять, кто он такой. А затем вернуться назад, в Пубир. Как говорила Нэ.
– Все желают. Не ты первый, не ты последний, сиор. – Мужчина бережно отложил лютню и взял стакан с вином. Глотнул, рассматривая гостя. – Ты из Савьята или Соланки?
 
– Я из Пубира.
– Далеко же ты забрался в поисках учителя. Но ошибся дверью. Наша площадка редко принимает новых учеников.
– «Редко» не звучит как «никогда».
Носатый молодой человек усмехнулся, усач так и вовсе рассмеялся низко и рокочуще, словно гром грянул из толстой тучи.
– Упорство – ценный ресурс, а, мессерэ Менлайо?
– Ты, как старший мастер, должен знать, что одного упорства недостаточно. – Лютнист даже не улыбнулся. – Видел вывеску, друг из Пубира?
– Да.
– А две монетки на ней тоже заметил?
– Серебряная и золотая, – подтвердил Вир.
– И что они означают?
– Есть вариант, что обучение стоит больших денег.
Плечи усатого старшего мастера задрожали, и Менлайо произнес с грустной обреченностью судьбе:
– Все-то тебе веселиться, Орсио. Золотая монета говорит о том, сиор, что эта школа в прошлом обучила человека, который получил знак золотого карпа. Полагаю, ты знаешь, кто носит такую татуировку.
Вир знал.
– А серебряная?
– Говорит о том, что мессерэ, владеющий школой фехтования в данный момент, подготовил золотого карпа.
– Самого мастера Алессио! Сейчас он служит да Монтагам, – с пылом произнес подросток, мгновенно смутившийся под резким, недовольным взглядом мессерэ Менлайо из-за того, что влез в разговор.
– Получается, эта школа за свою историю выпустила двух карпов, – подвел итог Вир.
– Да. Когда приходит новый мастер, монета становится золотой, потому что она – история школы. На площадку берут только очень талантливых. Ты из таких?
– Не знаю. Тебе придется самому решать, сиор.
– Скромный, значит. Эннио, еще вина, будь любезен.
Мальчишка исполнил просьбу, наполнив простой глиняный стакан почти до краев.
– И что же тебя интересует? Копье? Благородная алебарда или, быть может, сразу искусство длинного клинка? Тоже не знаешь, судя по твоим глазам. Интересный вы народ, чужаки. Выходит, ты выбрал мою площадку не из-за вывески?
– Она была первой на улице, сиор.
Кивок.
– Кто твой прежний учитель фехтования?
– Никто.
– Ясно. Значит, все же ничего не умеешь. Ну, кроме ножа, дубинки и уличной драки, если оценивать твой вид. Я могу посоветовать хороших мастеров, которые не против принять новых учеников. Сильвестро из «Пляски вуали», например. Скажешь, что от меня. Он научит стойкам и правильно двигаться и объяснит, что это такое… – Кивок в сторону серебряных линий.
– Это «Дорога Тиона», – внезапно для самого себя сказал Вир, название просто всплыло у него в голове. – А раньше ее называли «Путями стали», или «Сентьери д’ачайо».
Ровно так же неожиданно он вспомнил, куда надо поставить ноги, как сделать первый шаг, развернуться и, подняв руки, застыть в позиции «Аист выслеживает лягушку», что в северных школах звучит куда менее красиво и называется просто подвешенной стойкой. Вир моргнул, но не стал произносить этого вслух, лишь посмотрел на круги, понимая, как бы из этой позиции он пересек двор, следуя «Путям стали», и сколько бы ударов нанес.
Восемь.
«Проклятье! Да что со мной?! – подумал он. – Это не мои знания! Это ваши!»
Но светлячки таинственно молчали.
– Сколько стоят занятия?
Всего лишь минуту назад Виру было все равно, куда идти. Он видел, что ему мягко намекают, даже советуют найти более подходящее для его способностей (которых нет) место. Понимал, что мастера правы – ученик должен постигать знания с азов, а не с уровня опытного фехтовальщика. Здесь учили иному. Но эти линии… Они пробуждали в нем нечто забытое и странное.
 
От этого начинала чесаться спина.
Словно Вир вдруг вернулся домой после очень долгой, тысячелетней дороги во мраке и пустоте. А потому он не желал уходить до тех пор, пока ему прямо не укажут на дверь.
– Ты не слушаешь, сиор. Я не беру новичков.