Айтишник для кнопки (СИ)

Выпрямляется, останавливая меня, губы мои кусает и встает вместе со мной. Не знаю куда идёт, но вдруг выходит из меня, а я всхлипывают от досады, но ставит меня на ноги и поворачивает к себе спиной. Мне не нужно говорить ничего, я сама вижу кресло перед собой и взбираюсь на него, вставая раком… И снова эта наполненность, снова яростные толчки, вырывающие из горла крики. Боже! Боже! Да! Ах!
Всё тело содрогается в конвульсиях в тот момент, когда он кончает в меня и утыкается лицом в плечо, продавливаясь ещё глубже. Чувствую как он содрогается во мне с каждым таким толчком и ощущаю полную удовлетворённость. Сил нет даже дышать. Тело приятно ломит, внизу блаженно саднит. Сейчас мне особенно хочется сказать, что люблю его, но прикусываю язык. Не сейчас. Рано. Я ещё не уверена.
— Лучше тебе сейчас сбежать от меня, кнопка. Или я не выпущу тебя до утра.
И ведь правда — не выпустит. Выходит из меня, а я выпрямляюсь, чувствуя, как влага по бедрами течёт. Нужно заскочить в туалет, в порядок себя привести. Ага. Заскочить. Ноги подкашиваются на каждом шаге. Подхватываю пиджак с полу, волосы поправляю и на папку указываю.
— Там дополнительная информация по Громову и его компании.
А он меня за шею берёт и губы в жёстком поцелуе сминает. Сволочь. И так ходить не могу, ещё и голову кружит от того, как грубость в нежность переходит и обратно.
— Климов Данил Юрьевич, — выдыхаю, прерывая его, потому что тупо кислород кончился, а сама даже посмотреть на него не могу, — Вы меня в гроб загоните.
— Нет, Милана. Так просто ты не отделаешься.
Распахиваю глаза и в его тигриные янтари смотрю.
— Обещаешь?
— Обещаю. И да, оденься.
Вскидываю бровь, делая вид, что не понимаю. Я специально сняла всё перед походом к нему, чтобы позлить, взбудоражить. И мне удалось.
— Не испытывай меня, кнопка. Одень трусы и лифчик, или растяну тебя на столе в приемной Кубрынина.
Улыбаюсь как дурочка и к двери пячусь, а глазами его грудь шикарную пожираю, на которой он руки скрестил с забавной, но интересной тату на плече. Мне в нём всё нравится. И голос его тихий, мягкий, нежный, и руки сильные, крепкие. А в душе так страшно. Что если папа узнает о нас? Что если Данил узнает что я дочь своего отца? Что так, что этак я могла его потерять. Отец отберёт его, решив в один момент, что наигралась, а Данил может не принять меня. Фамилия Курбынина — это приговор, и никакие мольбы или слова о великой любви тут не помогут. И я так этого боялась.
После посещения уборной вернулась в приёмную, но тут же подскочила от голоса в динамиках.
— Зайди.
Зашла. Сидит, подписывает бумаги как всегда. Ублюдок. Воткнуть бы эту ручку тебе в глаз.
— Почему так долго?
Я фыркнула.
— Сам бы побегал по этажам. С десяток килограммов бы скинул.
Мой отец обычной внешности. Лысина на голове и пузо от сидячей работы. Что такое спортзал люди его возраста не знают, потому что воспитаны иначе. Это сейчас все смотрят на внешность и в зубы заглядывают, чтобы понять здоров ли товар телом. Раньше сделки были проще. Пришёл — заключил. Не вышло — надавил, и дело в кармане. А теперь нужно ещё и голову включать. Наверное поэтому отец выбрал именно девочку себе, а мальчика отдал в приют. Да. Нас было двое. Близнецы. Отец мог выбрать крепкого пацана, но выбрал меня. О судьбе брата я так ничего и не знаю, а отцу всё равно. Он вывел нужную ему инкубаторную крысу и теперь играет её жизнью как хочет. Но я так не могу. Где-то там ходит моя копия. Моя кровь и плоть. И мне не всё равно.
— Это не лишние килограммы, дура, — выплевывает отец, — а авторитет. Подрастешь, поймёшь. А теперь собирайся. У нас встреча в «Континенталь».
Я ненавижу своего отца. Он чудовище. Он не знает жалости или сострадания. Я для него разменная монета. Когда-нибудь на его пути попадётся достойный соперник и не задумываясь отдаст меня за него замуж. Будет это старик с извращенными взглядами или молодой садист, его не волнует. Ему важно, что этот брак сможет принести ему.
Машину отца сопровождают ещё три автомобиля. Мы едем в коротком лимузине. Водитель и охранник спереди вооружены и хорошо обучены. Буйволы в соседних авто тоже, но придурок так сильно озабочен своей безопасностью, что не удивлюсь, если по всему маршруту расставлены снайперы на крышах.
 
Я молчу, но отец и не думает.
— Что у тебя с тем мальчишкой?
Вопрос выбивает из лёгких воздух. Изо всех сил стараюсь не подать виду, что напугана. Неужели узнал? Но как? Глупый вопрос. По всему зданию камеры расставлены, а за мной постоянно следят. Он не мог просто не узнать.
— С каким?
Дура! Дура! Дура! Включи свои куриные мозги!
— С Климовым.
— Н… ничего серьёзного. Только пастель.
Он кивает.
— Хорошо. Присмотри за ним. У меня на него виды. Мальчик способный.
Мальчик. Он не мальчик. Он мужчина. Настоящий мужчина в отличии от тебя, жирная ты свинья!
— Хорошо.
Он усмехается.
— Не надейся на большее. Ты знаешь свою судьбу.
О. Я отлично это знала. Ты напоминаешь мне об этом каждый день.
— Хорошо.
Снова смотрю в окно. На дворе весна. Скоро будут распускаться почки на деревьях. Дождь уже мелко моросит. А в голове вместо радости мантра. Не люби, не надейся, помни. А я не могу. Я люблю его. Люблю. С Андреем всё было иначе. Да, я злилась на несправедливость, потому что слышала те же слова, но моё сердце не замирало от его взгляда Козлова, кожа не горела от пальцев, а по телу не бежали мурашки от его голоса.
Зажмурилась крепко, чтобы не разреветься. Только поэтому не крашусь, лишь губы, потому что знаю как отец любит бить в самое больное. Это единственное что он любит — мучить, пытать, убивать, уничтожать, унижать. А значит чем меньше Данил знает, тем безопаснее ему рядом со мной. Я понимала что мне лучше оставить его в покое, не рисковать его жизнью, но тупая женская эгоистичность и жадность не давали покоя. Он мой. Этот мужчина мой!
Лимузин отца остановился на заброшенной стройке, где нас ждала ещё одна машина. Напротив открытого багажника стояли ещё четверо людей отца. Они окружили довольно глубокую яму, которую до сих пор кто-то копал. Я вышла из салона и один из телозранителей сразу распахнул надо мной зонт. Я даже не обратила внимание кто, мой взгляд был обращен только к багажнику внедорожника. Я узнала эту машину. Мерс Козлова. Ай-си, один, два, восемь, три, пи-кью. Он часто подвозил меня до дому в надежде, что приглашу к себе. Только я его не хотела, поэтому держала на расстоянии. Тогда мне казалось я защищаю его, но сейчас понимала — он просто отвратителен и не было у меня к нему никаких чувств.
Но одно дело отношения, другое то, что сейчас его на моих глазах убьют. В этом нет сомнений. Нужно быть идиотом, чтобы не понять в чём тут дело. И чем ближе мы подходили, тем отчетливее я понимала, что в этой яме сейчас Андрей. Избитый, весь в крови и в той самой одежде, когда я видела его в последний раз, только теперь она изодрана в клочья. Он копал яму одной рукой, вторая была неестественно изогнута вперёд, но он молчал, потому что во рту была граната. Это ужасно. К наполовину вытащенной чеке была привязана нитка, которая огибала его голову вокруг. Второй конец нити был привязан к запалу, поэтому стоит Андрею заговорить или закричать, как она тут же выпадет и углубит яму без его помощи.
— Андрейка-копейка, — слишком весело начал отец, опускаясь на корточки у самого края. — Как дела твои? Озолотился уже?
Андрей перестал копать и что-то замычал, а потом увидел меня. В глазах ужас и мольба, которую даже не нужно озвучивать. Но я не могу помочь.
 
— Смотри как он рад тебя видеть, Мила. Хороший мальчик, не правда ли? Послушный стал, когда по морде получил несколько раз. А с таким аксессуаром ещё и сил у него прибавилось, да?
Охранники вокруг нас заржали, будто выбор у них есть, а отец поднялся на ноги и взял у одного из них пистолет.
— Видишь эту рожу, Мила?
— Да, папа.