Лекарь-воин, или одна душа, два тела (СИ)
Парение прекратилось мгновенно, я оказался посреди безграничного пространства. Повертел головой — нигде и ничего. Странно, говорят, что нормальные люди попадают в рай, ну это если верить священнослужителям, а неправильные — попадают в ад, или может я что-то не так запомнил. Каюсь, с религией я не был дружен.
— И чего головой вертишь, а, Васька? — неожиданно услышал я знакомый мне с детства резкий голос деда.
Повернулся на голос, и если бы мог, то точно бы рухнул на пятую точку. Передо мной за очень длинным столом безмолвно сидели все мои усопшие родственники. Отец в полковничьем мундире, дед в генеральской форме, прадед тоже в военном мундире, правда, звание определить не могу, видел его только на старинной фотокарточке. Все при орденах и медалях. Остальных я не знал, но был уверен: здесь сидят все поколения моей семьи, и все причастны к армии. Самым первым слева, сидел молодой мужчина в боевом доспехе скифского воина, я такой в музее видел, потому запомнил. У каждого сидящего мужчины за спиной стояла женщина. Маму и бабушку я узнал, с другими видеться не приходилось. А за скифом стояло три женщины — интересно предок устроился, целый гарем завел.
Но главное, главное — опершись левой рукой на спинку пустующего стула до побелевших от напряжения костяшек пальцев, в умоляющем жесте прижав ладонь правой руки к сердцу, на меня молча смотрела моя любимая жена. Глаза ее передавали мне сложную гамму чувств и постепенно наполнялись слезами. В этих бесконечно грустных глазах была вся моя жена. Я, окаменев, во все глаза глядел на нее и не мог вымолвить ни слова. Опять увидеть свою половинку — наяву, не в постоянных мыслях и воспоминаниях, а в, казалось бы, безвыходной ситуации с ее переходом в мир иной — это дорогого стоит. Только по одной такой причине стоило умереть или попасть в состояние клинической смерти или где я там нахожусь. Тело, исполняя мою мечту, дернулось к ней, к моей Полине, но было остановлено грубым восклицанием.
— Хватит разглядывать все тут, — вновь заговорил дед и строго рявкнул — Сказывай, с какой целью сюда направился?
— Деда, если честно, то я не знаю, куда и зачем попал. Но попасть сюда стоило хотя бы по одной причине, и за это я готов отдать жизнь или что вы захотите, — автоматически произнес я в ответ, продолжая смотреть на самое светлое, что было в моей жизни.
— Преставился ты, оттого и нас видишь, что ж тут непонятного.
— Видел я, как меня на каталке повезли оживлять, может, получится, недаром же я их этому самолично учил.
— Видел он. Оживить может только Господь.
— Отец, ты не прав и несправедлив, — решительно заявив, встал с места мой отец Сергей Петрович, — Василий многих спас.
— Цыц, Сергуня, — строго глянул на отца дед, — перечить родителю негоже. — Вот Васька тебе перечил, и что из него вышло?
— Хорошим врачом, профессором медицины стал, — ответил деду спокойно и уверенно отец.
— Прахвесором, — передразнил отца дед. — Изменщик он нашей семейной традиции и профессии, лекарь. Ты глянь, Сергуня, все наши люди как люди, верой и правдой отдали свои жизни армии, один Васька шалопай в дохтура пошел.
— Отец, Василий окончил артиллерийское училище, — возмутился мой отец.
— Ага-ага, окончил, а толку? Побегал годик офицериком, и давай ему медицинский университет.
— Институт, — поправил я деда.
— Поговори у меня, — возмутился дед, — ты пока здеся весу не имеешь, слушай, что старшие говорят. Я говорю, ты, Васька, изменщик и шалопай. То, что он на дохтура вышел, это хорошо, но урон нашему воинскому роду. Сергунь, на весь наш род один я генерал. И Васька мог стать им, но не захотел, а ты не смог заставить.
— Деда, я хотел спасать людей, а не убивать, — пытался я переключить внимание деда на себя.
— И много ли спас? — с ехидством поинтересовался дед.
— У меня семь тысяч успешных операций.
— Семь тыщ, аай! А загубил сколь, сказывай перед нами всеми?
— Были летальные исходы. У каждого хирурга имеется личное кладбище, я не исключение.
— Так сколько? — не унимался дед.
— Триста сорок.
— Слышишь, Сергунь? — повернулся дед к отцу. — Две полные роты нашего народу погубил Васька своими руками.
— Не погубил, а не смог спасти! — возмутился я.
— Не смог, значит, не достиг такого мастерства, чтобы от людей смертушку отводить. Тебя тоже могут не спасти, и ты припрешься к нам. Что тебе, штатской штафирке, среди могучих и отважных воинов делать? Я тебя спрашиваю, что замолчал?
— Не знаю.
— Вот и я не знаю. Но, думаю, что тебе надо в другое место, где ты можешь принести пользу своим умением лечить людей или все-таки достойно продолжить семейную традицию ратными подвигами.
— Деда, так я уже не молод, девяносто два стукнуло как никак, и, похоже, мой земной путь закончился.
— Не тебе решать, что закончилось, а что только начинается. Сергунь, я предлагаю обратиться к Создателю, Господу нашему, с нижайшей просьбой Ваське нашему, непутевому, дать еще одну возможность поврачевать людей, а еще лучше все-таки отличиться по военной линии, как все мы.
— Будет польза, согласен с твоим предложением, — поддержал деда отец.
— А мне слово сказать можно? — я робко, начисто забыв о своем возрасте, ведь я постарше всех здесь присутствующих буду, пытался привлечь к себе внимание деда.
— Сказать можно, но кто тебя слушать-то будет, — ухмыльнулся дед, — ты окончательно еще не здесь, но уже и не там. — Вот мы с твоим отцом и решаем, как умолять Бога, куда тебе, или дать ли еще один шанс прожить новую жизнь для того, чтобы ратными подвигами доказать, что ты достоин своих предков, достоин быть членом нашей семьи, испокон веков с оружием в руках защищавших Родину.
— Что решили, деда?
— Что решили, что решили? Скорый какой. Я по глазам вижу, что Сергуня тебе шанс хочет вымолить, и я, похоже, с ним соглашусь. Я бы сказал, будь у меня право: иди, Васька, с Богом, да не забывай свое главное, ратное предназначение, но решать будем не мы, как ты понимаешь, или ты, как атеист, чего-то не разумеешь? Мы с твоим отцом молим о тебе Создателя нашего при всей семье, дать еще один шанс тебе, неразумному, доказать, что ты отважный воин, а не просто лекарь знаменитый.
— Так тому и быть! — незамедлительно прозвучал мощный голос в пространстве, басовито вещая о моей дальнейшей судьбе.
Боль и сильный жар окутали меня, свет и родственники исчезли, вместе с моим, то ли сознанием, то ли видением. Меня втянуло в воронку божественного вихря, закрутило — завертело и…
Глава 1
…В сознание приходил с трудом, будто протискивался всем своим избитым телом сквозь узкий проход в каких-то катакомбах, который ко всему прочему еще и пророс цепкими вековыми корнями, представлявшими дополнительное препятствие во время моего движения к новой жизни.
Все тело болело и ныло, такое впечатление, что меня пропустили через вальцы для отжима белья в старой стиральной машине, что эти воображаемые крючковатые, замшелые, покрытые паутиной корни повытягивали из меня все сухожилия и порвали все 640 мышц, имеющиеся в теле любого человека.
С трудом, ценой неимоверных усилий разлепив воспаленные глаза, обнаружил себя лежащим в большой грязной луже на берегу какого-то неизвестного водоема. Осторожно, превозмогая неприятные болевые ощущения, повертев головой в разные стороны убедился, что она все-таки вращается нормально, как и положено этой анатомической части тела. Шатаясь, «со скрипом», попытался встать и тут же разразился бранью, с плеском упав обратно.
Оказалось, в вонючей луже неуклюже ворочался не я, профессор Иванов Василий Сергеевич, а какой-то худющий, в край отощавший малец, да вдобавок совсем голый. В районе изможденных, костлявых бедер сохранилась узкая бахромчатая полоска обгоревшей ткани. «Вот те раз, вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» — недоуменно подумал я мозгами неизвестного мне ребенка и от крайнего удивления резко и мелко потряс головой из стороны в сторону, будто вытряхивая из головы дурные предчувствия. Думал-то, да, я, Василий, сын Сергеев, но в мутном зеркале испорченной воды при этом видел синхронно двигавшегося испуганного мальчугана.