Разбитная разведёнка (СИ)
Поэтому от завтрашнего дня Женя ждала двух вещей: во-первых, знакомства с мальчиком Ваней, который вызвал такой большой интерес у её сына, во-вторых, ей было интересно узнать, поделится ли бывший муж информацией о личной жизни или нет. Евгения смутно помнила единственную встречу с девушкой по имени Софья, но неприязнь к ней ощущала. Она лишь надеялась, что это не глупая ревность, и обед пройдёт без разборок и некрасивых сцен.
У домашней аджики был привкус досады и разочарования в себе.
Обед был вкусным, за столом велась беседа о путешествиях, но Женя была поглощена чувством вины. Высокий и нескладный обладатель картавости, который сидел напротив неё и ел котлету, орудуя вилкой куда аккуратней, чем Гриша, заставил её задуматься о нравственных качествах. При виде этого милого и, кажется, доброго ребенка, Женя непроизвольно подумала о том, какой Гришка симпатичный и, несмотря на стеснительность, обаятельный.
Мальчик Ваня был неказистым. Если при разговоре его смущение можно было понять — он уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что не выговаривает некоторые слова и чувствовать из-за этого дискомфорт. То почему при такой элегантной бабушке, которая пахла магазином косметики и напоминала состарившуюся диснеевскую белоснежку, паренька нарядили в бледно-жёлтую рубашку, благодаря которой цвет его кожи выглядит болезненным, и гелем прилизали челочку мышиного цвета, было непонятно.
«В кого я превращаюсь? Сравнивать детей, отмечая, что твой симпатичней, — недостойно! — говорила себе Женя. — Ты второй год не можешь научить своего сына право и лево не путать, а критиковать чужого ребёнка — запросто!»
А потом Виктор Семёнович вспомнил семейную поезду в Адлер двадцатилетней давности, и над столом разнёсся громкий смех Лёши и Андрея, заставивший Ивана вздрогнуть, вжать шею в плечи и испуганно заозираться. После этого Евгения почувствовала ещё и жалость к мальчику, захотелось обнять его и объяснить, что смеются не над ним.
Когда обед закончился, тётя Оля с подругой уединились посплетничать в кухне, Гриша показывал Ване свою железную дорогу, Виктор Семенович с Алексеем устроились в гостиной перед телевизором, и у Жени выпал шанс побеседовать с бывшим мужем без чужих глаз и ушей.
— Если твоя новая квартира будет больше моей, такса переедет к тебе.
— Моя премия не настолько большая, да и трёх комнат для меня одного будет слишком много. Не завидуй, больше шестидесяти квадратов я не возьму.
— Без ипотеки обойдёшься? Я отжала у тебя квартиру, и если нужно могу подкинуть на ремонт или мебель. — предложила Женя, понимая как трудно ему воспринимать себя взрослым мужчиной и специалистом своего дела, не имея собственного жилья. — Но это не подарок, и ты должен будешь вернуть хотя бы половину.
— Мне хватает. Я полгода жил в этом доме, и у Лёшки тратился только на еду, никаких отпусков и на работе уже предложили ссуду. — рассказал Андрей. — Ты на что-то копишь?
— Подушка безопасности. Раньше ей был папа, — шмыгнула носом Женя. — И ты. А потом он умер, ты меня предал, а я стала откладывать деньги. Не на отпуск и ремонт, а как неприкосновенный запас. Когда накоплю достаточно, уйду от Эльвиры, прикупив напоследок белья по скидке работника.
— Если устала проданные трусы считать, то бросай ты её магазин. Мы семья, я мужчина, и у нас ребёнок. Я был и буду твоей подушкой безопасности. — сказал Андрей, заставив Женю закатить глаза. Слова и интонация, с которой он их произнёс, были верными, но вызывали уже привычное раздражение.
— Речь не о тебе и твоих мужских качествах. Твоя забота — это помогать воспитывать и обеспечивать Гришу. Ты должен был беспокоиться обо мне, когда я числилась твоей женой. Но ты об этом забыл, и с тех пор всё изменилось. Тебе больше не нужно заботиться обо мне, главное, чтобы в твоей новой квартире было спальное место для Гриши на случай, если он останется у тебя на ночь.
— Хорошо. — смерено проговорил мужчина, став похожим на несчастного мальчика Ваню.
— Ох, только не нужно этого вида усталого мученика. Да, это моя вина, что почти все наши разговоры сводятся к невесёлым событиям из нашего семейного прошлого. Я больше не переживаю и не злюсь, но желание ткнуть тебя сдерживать непросто.
— Понимаю. Ты меня тыкала и передразнивала, даже когда у нас всё было идеально. — пожаловался Андрей. — Ты задира.
— А ты нарываешься. — оскалилась Евгения.
Первыми гостеприимный дом Майоровых покинули будущий первоклассник Ваня и его бабушка. Попрощавшись с приятелем, Гриша, наконец, задал вопрос, который ждала его мама:
— А меня-то ты в школу уже записала?
— Нет. Тебе ещё рано. — объявила Евгения.
— Но Владик пойдёт в школу. — начал канючить он.
— Владику шесть лет, а тебе пять.
— Но мне же шесть тоже когда-нибудь будет! — недовольно напомнил ребёнок.
— Вот когда-нибудь в школу и пойдёшь, но точно не этой осенью.
— Подождём годик. Подрастёшь, выучишь что-то новое и будешь самым умным в классе. — предложила тётя Оля, стараясь успокоить внука.
— Ага, быть длинным зубрилой — это круто. — чуть слышно добавил Лёшка.
Но Женя уже поняла, что её любимое чадо настроено хорошенько потрепать ей нервы, поэтому не удивилась, что слова бабушки Гришу не обнадёжили.
— Все идут в школу кроме меня. Всем можно, только мне ещё рано. У всех мамы добрые, а моя мне ничего не разрешает. Я читать умею, а в школу не пойду? Буду, как маленький, в сад ходить?
— Будешь. — подтвердила Женя.
— Почему? Я же умный, ты сама говорила! Не любите меня.
К счастью, развить тему того, как ему не повезло с матерью, Гриша не успел, потому что слушать его жалобы на жизнь не захотел Виктор Семёнович, а ему было достаточно сурово свести брови и рявкнуть:
— Григорий, что за истерики?
После этого Гриша замолчал, глазки увлажнились, нижняя губа и подбородок задрожали, и материнский инстинкт потребовал у Жени немедленно извиниться перед сыном и утешить его. Но делать этого она не стала, потому что, во-первых, была взрослой и идти на поводу каприз ребёнка не собиралась, а во-вторых, в их семьи роль добренького родителя была уже занята Андреем.
— Ещё ничего не решено. Может, есть специальные классы для детей помладше. — подключился к разговору Гришин папа, потом поднял расстроенного мальчика на руки и принялся рассказывать ему о том, какой он замечательный мальчик, и как все его любят.
Евгения могла бы высказать бывшему мужу, что сюсюканьем он не помогает, а его нездоровая потребность быть хорошим, потакая прихотям пятилетнего мальчишки, мешает воспитанию. Что он должен не кормить Гришу несбыточными обещаниями, а поддержать Женину позицию, объяснив ребёнку, что к школе он ещё не готов.
Но вместо этого, она решила быть эгоисткой и получить от этой ситуации что-то положительное.
— Ты обиделся, домой со мной не поедешь, а останешься с папочкой? — спросила у сына Женя.
— Останусь, он же меня любит.
И не дав Андрею и его родным как-то отреагировать и придумать причины, по которым ребёнку не стоит оставаться на ночь, она мгновенно обулась, схватила ветровку с сумкой и, помахав на прощание ручкой, покинула дом Майоровых.
Во время обеда Женя уже поступила дурно, когда сочла чужого ребёнка неказистым, поэтому решила быть плохой до конца. Оказавшись на улице, она позвонила Михаилу и сама пригласила себя остаться у него на ночь.
И они отлично провели время на его диване!
И повторили это на следующих выходных, а потом на следующих и ещё на одних.
Этим летом Гриша научился долго дуться на маму, а Женя научилась пользоваться этим и ловить момент.
38. Лето обид
Обычно Гриша быстро отпускал свои обиды, но его детсадовский друг Владик являлся постоянным напоминанием, не дающим ему перестать дуться на Женю из-за того, что первоклашкой ему в этом году не стать.