Берег тысячи зеркал (СИ)
— Что происходит? Что? Что, я вас спрашиваю? — за спиной раздается мышиный писк Ким Дже Сопа.
Повернувшись, я зверею. Кто его пустил в кабину? Какого черта?
— Немедленно вернитесь на место, — чеканит Джеха, багровея от злости.
— Ты мне еще указывать будешь? Сейчас же говори, что происходит?
Дже Соп напирает, а во мне кипит каждая клетка. Если бы не то, что пытаюсь удержать баланс, и пройти эту чертову грозу, я бы выкинул его из кабины в тот самый момент, как он рот раскрыл. Его даже двое наших парней урезонить не способны.
— Вернись, мать твою, на свое место, и пристегни свои потроха к креслу, — холодно отрезаю его вопли, цепко наблюдая за приборами. — Младший сержант Ки.
— Да, командир? — тут же отвечает парень.
— Шкуру сниму. Понял меня? Чтобы все сели немедленно на свои места и пристегнулись. Вы какого хрена устроили? Уберите гражданского отсюда. Немедленно. Выполняй. Разрешаю применить силу.
— Есть, — отвечают уже оба бойца, а Дже Соп явно не собирается униматься.
Однако, спустя несколько секунд за спиной хлопает дверь, и, наконец, дебил вернется на место. Джеха витиевато изъясняется отборным потоком ругани, а я лишь холодно прищуриваюсь в поисках полосы. Ее до сих пор не видно. Проклятье.
— …пес плешивый, — заканчивает сквозь зубы друг.
— Успокоился? — спрашиваю, наконец, улавливая просвет впереди. Джеха, зло, кивает, а я продолжаю. — Тогда снижаемся. Выпускай закрылки.
— Есть. Механизация положения три.
— Балансируем до последнего. Высота принятия решения.
— Закрылки и шаси выпущены, — чеканит Джеха, а все, что чувствую — движение тонких струек пота по затылку, спине, и лицу.
— Диспетчерская. Говорит командир борта "147". Заходим на посадку.
— Вас понял. Готовим спасателей.
— Джеха, — быстро скосив взгляд от огней взлетной полосы, тихо произношу, с неким облегчением: — Соберись. Ты в порядке?
— В порядке, пупсик.
— Рад слышать, — пытаюсь подбодрить друга, а вернувшись взглядом к полосе, крепче сжимаю штурвал. — Давай. Давай, моя хорошая.
Как только борт достигает полосы, мы с Джеха встречаемся взглядами.
— Гаси скорость, — чеканит, а я только ухмыляюсь. — Гаси, мать твою, полосы не хватит. Скорость слишком высокая.
— Хватит, — отрезаю, балансируя. — Удерживай ее. Если я дам ногу, ветер может нас перевернуть. Доверься мне.
— Псих, — припечатывает, продолжая удерживать штурвал ровно.
Плавно машина начинает торможение, и вскоре останавливается. Дождь барабанит по корпусу, а вдалеке видны проблесковые маячки спасательных служб. Отпуская штурвал, я выдыхаю, а закрыв глаза, сухо говорю:
— Диспетчерская. Говорит командир борта "147" Кан Чжи Сан. Посадка совершена согласно инструкции по внештатным ситуациям в "23:38" по местному времени. Жертв и травмированных нет.
— Говорит начальник аэродрома "Ин Чхон" Пак Мин Гу. Спасибо за работу, парни.
Опустив голову, молча, киваю. Не знаю, что ответить. Я давно не ощущал такого странного страха. Примерно несколько минут, пытаюсь прийти в себя. Давно не боялся разбиться. А вернее никогда. Рука сама тянется к крестику. Сняв его со щитка, крепко сжимаю украшение в руке. Не знаю, судьба ли это. Беда ли это. А может, и вовсе, рок… Однако, уверен, Вера сейчас здесь со мной. Это глупость, но я даже чувствую запах ее духов, ощущаю его так явно, что это пугает. Будто она стоит за спиной, а ее рука лежит на плече, и лежала там весь проклятый полет.
— Псих, — зло шепчет Джеха, а встретив мой взгляд, качает головой.
— Это вместо "спасибо"? — спрашиваю, изогнув бровь.
— Я тоже, знаешь ли, не одно место пинал, — он огрызается, но в глазах Джеха, все равно видна благодарность. — Надо доложить командованию. Это не простой внештатный инцидент. Машину намеренно вывели из строя.
Я с ним согласен. Однако уверен, командование уже знает. Такая посадка не могла пройти мимо их внимания, учитывая, что полет не был внештатным. Осмотревшись, сжимаю крестик в руке лишь сильнее. Мог ли я только что погибнуть? Никогда не задавался таким вопросом прежде. Просто исполнял приказы, бросался в самое пекло, верил, что поступаю правильно. Не замечал надменного отношения, несправедливости, старался поступать по совести.
Но сегодня она молчит. Внутри кипит негодование и, кажется, боль. Последнее обескураживает. Поступок Веры оставил слишком болезненный отпечаток, и видимо, я не смогу прийти к согласию с самим собой еще долго.
Покидая борт, спускаясь по трапу, все думаю, и мысли не отпускают. Надо бы собраться, привести все в порядок. Однако я странно раздавлен. Небо не помогло. Оно наоборот показало, насколько я хрупкий и ничтожный перед ним.
Кан Мари действительно ждет Джеха в здании терминала "В". Женщина ходит из стороны в сторону, вызывая настороженные взгляды ожидающих пассажиров. Табло расписания до сих пор усыпано надписями "рейс отменен". Я отвожу от него взгляд, застывая всем телом от картины напротив. Мари-ши, только заметив Джеха, срывается с места, игнорируя ошеломленные взгляды толпы. Она бросается к нему, а заключив в объятия, прижимает со всей силы. Лицо женщины вспухло и покраснело от слез, а губы мелко дрожат. Она что-то неистово шепчет на ухо Джеха. Шепчет так нервно, что эта картина возвращает к собственным воспоминаниям пустого терминала. Этого же. Меня всегда встречает одиночество.
Сейчас оно возвращается особенно ярко. Потому, наверное, стыдливо отвожу взгляд в сторону. Едва улавливая движение со стороны выхода для пассажиров, уворачиваюсь от хватки коротких и пухлых пальцев. Ким Дже Соп, не смотря на толпу охраны, которая встретила его у борта, явно пытается расквитаться.
— Ты. Сопляк. Ты едва не убил меня. Едва не убил мою дочь. Я тебя уничтожу, — он хватается за воротник моего пиджака, тянет на себя, и рычит, плюясь слюной прямо в лицо: — Ты пойдешь под трибунал. Я этого добьюсь в любом случае. Слышишь, сопляк? Я этого добьюсь. Ты едва не убил меня, потому что под юбку залез. Твое командование все узнает. Слышишь. И про твою белую девку в первую очередь. Я вас двоих уничтожу. Почему вы не проверили борт? Где ваши хвалебные гарантии безопасности? А? Вы, что же, решили, что вам это с рук сойдет?
— Немедленно прекратите, — Джеха хватается за руки Дже Сопа, но личная охрана чобаля, отпихивает его, не позволяя препятствовать своему господину.
— Джеха, — стальным тоном осекаю друга, продолжая стоять неподвижно и смотреть в глаза Дже Сопа. Еще слово и я не выдержу. Нужно держаться. Нужно. Я военный, человек под присягой, не могу поступать, как гражданский. Не имею права, даже защитить свою женщину. Плевать, что она так не считает. Сейчас ясно вижу, чувствую всем телом, что она моя. Не была бы моей, я бы не реагировал так на слова ублюдка. Но реагирую. Настолько ярко, что дрожат кулаки. Дрожат с такой силой, что причиняют боль. Ее крестик. Он до сих пор в руке…
Сделав глубокий вдох, произношу:
— Уведи Кан Мари, Джеха-ши. Встретимся в штабе командования.
— Кан Чжи Сан-ши, — холодно чеканит Джеха, но встретив мой взгляд, понимает, наконец, с полуслова.
Он прекращает попытки урезонить чобаля, и отходит. Кан Мари наблюдает за всем, прикрыв от шока рот рукой. Женщина удивленно смотрит на Ким Дже Сопа, а обратив взгляд ко мне, ошарашено приподнимает брови. Я знаю, что она слышала все. Вижу, что ей понятны причины моего тихого бешенства. А это так. Я едва ли могу сдержать себя. Усилием воли, не даю выход холодному гневу. Он диктует только одно: размазать грязный рот подонка так, чтобы он харкал кровью. Да, именно так. Именно так, я готов отплатить за слова о Вере. Подобное снова вводит в ступор. Даже в Париже я не реагировал на слова Дже Сопа так ярко. Однако сейчас, мразь перешла черту. И лучше бы ему заткнуться, ведь только взгляд в его сторону, вызывает агонию ярости.
Продолжая кипеть внутри, я обращаюсь к нему, смотря прямо в глаза: