Берег тысячи зеркал (СИ)
В какой-то момент, ощущаю, как ее губы уверенно двигаются навстречу, а язык отвечает на ласку. Сперва нежно, а потом все сильнее сплетаясь с моим, смело, вызывая ощущение силы. Я был прав во всем, когда сказал, что это предательство. Самое жестокое, и самое желанное. Ведь я пью ее выдох, а кажется, слышу настоящий стон. Слышу, как Вера переводит дыхание, чувствую прикосновение крохотных пальцев к шее, понимаю, что хочу быть предателем. Я голову потерял, я превратился в безвольного, и буду превращаться снова и снова.
Предавать, потому что назад дороги нет.
Мы все-таки врезаемся в стену. Горячее дыхание обжигает горло, а я резко отстраняюсь, отпускаю ее губы, а мои горят.
— Вот поэтому, я говорю, что должен уйти, Вера. Прямо сейчас.
Она поднимает испуганный взгляд, ее глаза блестят, щеки раскраснелись, а губы, проклятье, они выглядят еще соблазнительнее теперь, когда их мягкая кожа похожа на ужаленную.
Мы даже не заметили, как появился свет. Не заметили ничего, и продолжили бы. Это ошарашивает, а потому я быстро спрашиваю, прежде, чем уйти:
— Значит… ты не боишься меня? Вопрос дурацкий, но мне важно знать. Ответь.
— Нет, — Вера отвечает сразу, с дрожью качает головой, а поджав губы, вынуждает убраться скорее.
Она и не знает, каких усилий, мне стоит остановиться. Вера и не подозревает, какой жалкий извращенец перед ней, какой дурак. Ведь мог же заговорить с ней раньше. Мог прояснить все и сейчас, а не поступать импульсивно. Видимо, я напрочь лишился рассудка.
Отступив на шаг, хватаю с небольшого комода кепку, а повернувшись к двери, понимаю, что теперь точно должен уйти. Иначе мы окажемся там, где я выспался впервые за долгое время, как младенец.
— Сан… постой. Я должна сказать тебе… — Вера хватает меня за руку, но я тихо и сипло произношу, не узнавая голоса:
— Мне действительно нужно идти, Вера.
Она медленно отпускает, а я выхожу за дверь. Несколько минут ощущаю необъяснимую легкость. Правильно ли я поступил? Поздно думать. Что сделано, то сделано. Я сам переступил черту. Видит небо, не хотел срываться, не хотел трогать ее вот так — агрессивно, на эмоциях, — но, увы, не сдержался.
Выхожу из-за поворота, и сразу замечаю знакомый внедорожник. Не успев дойти до него, вижу, как дверцы открываются. Встретив хмурый взгляд Джеха, сажусь в салон.
— Поехали, — отрывисто чеканит, а как только я оказываюсь на сидении, трогается с места.
— Пару стаканов опрокинем? — сухо спрашивает, даже не смотря на меня, а следя за дорогой.
— Вряд ли сейчас мне поможет выпивка, — отвечаю, улавливая, как Джеха поджимает губы. — Говори. Хватит тянуть.
— Я сперва выпью. А потом, так уж и быть, мы поговорим, майор Кан.
— Непременно, — хмыкаю, продолжая: — Майор Пак.
— Надеюсь, она того стоит, — вдруг бросает друг, вызывая укол злости.
— Она стоит большего, Джеха. На этом разговор окончен.
— Если парня убрали не глазах гражданского лица. Она — свидетель, Сан. Мы бы ее не трогали, а вот британцы разыграют эту карту.
— Знаю. Потому и оставили нас в живых, — соглашаюсь, отбрасывая эти мысли.
Сейчас ничего не сделать. Нужно ждать их первого шага.
— Рад, что твои мозги еще в привычном месте дислокации. Думал, все вниз спустилось.
— Рули, юморист.
Зло и холодно пресекаю дальнейшие расспросы. Не собираюсь обсуждать свои отношения с Верой ни с кем. Отношения… Понимая, что употребил именно это слово, достаю сотовый. Найдя нужный флористический салон с доставкой, тихо произношу:
— Наличка с собой?
— Да, — отвечая, Джеха все же ухмыляется.
— Не скалься, — зло бросаю.
— Даже в мыслях не было. Но позволь дать совет. Не дари банальные розы. Это уже давно устарело.
Палец замирает на изображении букета красных роз. Подняв взгляд на Джеха, ловлю его злорадный в ответ.
— Как знал, что ты полный профан в этом. Поехали, сами выберем, у нас все равно отгул до завтра, а тебя надо подлатать. По дороге посмотрим цветочки для твоей дамы сердца.
Кривясь, качаю головой, а на лице Джеха расплывается издевательская ухмылка.
— Я знал, что рано или поздно, ваши молчаливые игры приведут именно к этому.
— За дорогой следи, шаман.
Услышав последнее, Джеха заливается смехом. Он режет слух, и похоже, момент испорчен. Лучше бы сам все сделал.
* * *Примерно минуту пытаюсь осмыслить произошедшее. Нахожу себя странно потерянной, с застывшими напрочь мыслями, с застывшим телом. Стою, как идиотка, смотрю на двери, и не понимаю, почему позволила это. Хотя следом приходит четкое осмысление: потому что хотела.
И хочу… Пусть это низко, пусть это неправильно, но я так хочу быть нужной. Только боль моя в том, что нужной своему мужу, мне больше не стать. Алексей никогда больше не поцелует вот так — надрывно, на грани, страстно и с силой. Он не сможет никогда. Не поднимет руку, чтобы пробраться пальцами в мои волосы, и прижать к себе. Не сумеет дышать со мной одним дыханием, не посмотрит так, как смотрел. В его глазах осталась лишь ненависть… И теперь он имеет на нее право.
Медленно опускаясь у дверей, сажусь на пол, а руки дрожат. И надо бы озаботиться тем фактом, что веду себя, как ненормальная и пришибленная малолетка, но не могу. Сейчас я малолетка. В этот самый момент мне не тридцать, и даже далеко не двадцать. Смешно признать, но именно так я ощущала себя после первого робкого поцелуя с парнем. Хотя поцелуй Сана сложно назвать робким. Язык не поворачивается, ведь горю всем телом, а губы пульсируют и зудят. В груди встал комок, горло вяжет и от страха, и от стыда. Похоже, я пропала…
Можно ли поцеловать взрослую женщину так, чтобы превратить ее в робкую юную барышню без царя в голове? Сану хватило всего пары минут, чтобы сделать это. Не переходя черту, не прикасаясь похабно, а просто целуя, этот мужчина оставил на мне след. Оставил, и просто ушел.
Поднимаюсь, а подойдя к кухонной столешнице, наливаю полный стакан воды. В горле образовалась пустыня, а я не могу никак напиться. По-хорошему, надо было объяснить ему все. Не дать произойти подобному, ведь я замужем. Надо было… Но ведь понеслась за ним следом, пытаясь не позволить уйти. Настаивала на том, чтобы незнакомый мужчина остался в моей постели. И после такого, я ищу себе оправдания? Сан ведь не знает ничего обо мне. Я обязана была остановить его, а что сделала? Нагло ответила на поцелуй, совершенно забыв обо всем. Ответила так, что и сама дрожала от возбуждения. Господи, как он целовал меня. Казалось пол под ногами плыл, а голова шла кругом от мягкого, но уверенного движения губ, языка, и рук. Его пальцы двигались в волосах, заставляя бежать горячий озноб по спине. Я слишком давно не чувствовала такого. Возможно, я не чувствовала такого никогда…
— Что же я натворила? — шепчу, а стакан в руке дрожит, и едва не ускользает из пальцев.
Дрожащей рукой стираю капли воды с губ, а пальцы замирают на ужаленной и вспухшей коже. Аромат дыхания возвращается, а с ним по телу пробегает легкость. Она действует, как результат испуга. Я боюсь собственных чувств, ведь обманываю саму себя. Я не хочу возвращаться обратно в омут из страданий.
Несправедливо.
Несправедливо, что даже сейчас, у меня нет права на такие чувства. Нет права, ведь выходит, что я бросила больного мужа, а сама строю свою жизнь. И дело даже не в Сане, не в том, что произошло между нами. Дело во мне самой. Я живу полноценной жизнью, пока Леша лежит прикованный к кровати, и ждет смерти. Имею ли я право на подобное, когда человек, которому обещала любовь и в горе, и в радости, остался один? Алексей одинок в собственной темноте. Он никому не нужен, кроме меня. Никому…
А что делаю я? Что я делаю, взамен того, чтобы быть рядом? Развлекаюсь, играя роль ассистента профессора. Да я едва не погибла вчера, но не это меня волновало, а мужчина. Господи, неужели я одна из тех женщин, которых всегда осуждала? Неужели я способна на такое предательство? Я никогда не была ветреной, но вот уже несколько недель, стала похожа на ветер. Мечусь от мысли, что хочу чувствовать себя живой, к тому, что не нет у меня на подобное никакого права. Видимо, я утратила совесть. Забыла, что такое стыд. Ощутила свободу слишком ярко. Вот и перешла черту.