Берег тысячи зеркал (СИ)
В последний момент он хватается за стул, а устояв на коленях, встряхивает головой и быстро шепчет:
— Не звони никому. Поняла меня? Не звони, иначе пострадают все. Просто… Мне надо…
Он почти теряет сознание, а меня накрывает паника. Быстро осматриваюсь, закидываю его руку себе на плечо, и цежу, помогая Сану подняться:
— Что… Что нужно сделать?
Он кое-как встает, но я вижу, что держится из последних сил.
— Все в порядке. Сейчас мне станет лучше.
— В каком, к черту, порядке? Ты себя видел? Ты весь бледный и холодный, — не выдержав, я переступаю грань, а Сан замирает.
Он слишком плавно осматривает мое лицо, следом шепча:
— Мне нужно уходить.
— Никуда ты не пойдешь в таком виде, — понимаю, что перешла уже все рамки, но не могу остановиться. — Ты спас мне жизнь, Сан. Я обязана тебе помочь.
— Не обязана… — он холодно отвечает. — Это я… обязан… тебе.
Я замираю, но снова не успеваю ничего сказать. Благо, мы сумели дойти до кровати, иначе не представляю, как бы я смогла справиться с мужиком весом в добрый центнер. Понимая, что иного выхода нет, быстро расстегиваю его куртку, а перетянув ноги мужчины на кровать, выхватываю сотовый. Единственный, кто способен объяснить, что делать — Женька.
Но он не отвечает ни на первый, ни на последующие звонки.
Продолжая слушать гудки и набат в груди, я нащупываю сотовый в кармане Сана. Он вибрирует, а на экране светятся непонятные иероглифы. Быстро достав его, не глядя, отвечаю на звонок.
— Сан-ши? Кэнчана? Оди со е? *(Сан? Ты в порядке? Где ты?) — мужской голос отрывисто задает вопросы на корейском.
— Это не Кан Чжи Сан. Вы слышите меня? — быстро и с неким облегчением отвечаю.
— Агашши с Монмартра? Это вы? — мужчина явно знаком со мной. — Где вы? Почему у вас телефон Сан-ши?
Я бросаю взгляд на Сана, а приложив руку к его щеке, делаю глубокий вдох и говорю:
— Он сказал, что звонить в неотложку нельзя. Но я не понимаю, что с ним. Он весь бледен, в холодном поту и без сознания. Крови нет, и кажется, он не ранен. Как… Как мне ему помочь? — последние слова я едва произношу, чувствуя, что проваливаюсь в собственные воспоминания.
Холодно… Такой же холодный, как мой Лешка.
— Успокойтесь, агашши. Найдите в его карманах бумажный крохотный сверток. В нем несколько таблеток. Заставьте его выпить их. Вы слышите меня? Агашши?
Я слышу, но едва осмыслив, что надо делать, тут же бросаюсь на поиски искомого. Сверток оказывается в том же кармане, что и сотовый.
Достав его, отрывисто отвечаю:
— Есть. Я их нашла.
— Хорошо, — уже спокойнее говорит мужчина. — Пусть выпьет их, и немного отлежится. С ним все будет в порядке. Как только придет в себя, передайте, чтобы немедленно вышел на связь. И еще… Не звоните никому. Вы меня понимаете? Никому. Вы же видели, что случилось? Если вы не хотите проблем и лишних вопросов от французских жандармов, просто забудьте все. Вам ясно?
— Ясно… — ответив, закрываю с дрожью глаза.
Звонок обрывается, а короткие гудки бьют прямо по нервам, возвращая в далекое утро. Моя реакция на смерть Поля закономерна, ведь я уже видела, как убивают человека. Видела, и это стало причиной гнусного шантажа собственного мужа. На нас напали во время отпуска в Одессе. Впервые после свадьбы Лешка сумел выбраться со мной на отдых, и получил увольнение. Мы приехали своим ходом, на машине. Все выглядело, как обычная поездка на две недели к морю. Да только вот, не думала я, что утром, почти у пляжа, по нашей машине станут стрелять.
На все вопросы о том, почему в машине оказалось оружие, и кто те люди, которые стреляли, — я получила холодное молчание, и хмурый взгляд. Настолько темный, как грозовое небо. Он испугал, заставил опомниться, и понять: мой муж только что убил человека.
Алексей сумел обезопасить нас, защитить, и остановить убийц. Но какой ценой? Для этого ему пришлось убить, защищаясь. Сперва я не думала, что это связано с работой. Однако, много позже, узнав, что нападение совершено из-за его службы, потребовала остановиться. Наплевав на все, что обещала, нагло выставила требования бросить такую работу. Бросить все, чтобы больше никогда не убивать.
В немой дрожи, лихорадочно ищу воду. Стаканы все еще стоят на столешнице не тронутыми. Подбежав к ним, смотрю на сверток, а следом на Сана. Он дышит отрывисто, и явно потерял сознание. В такой ситуации, придется растворить таблетки в воде, иначе он их не проглотит. Быстро достав ложку, с помощью еще одной, растираю таблетку в порошок. Добавив воды, аккуратно возвращаюсь к кровати, а приподняв голову мужчины, не спеша вливаю лекарство в рот. Проходит несколько секунд, после которых Сан заходится в кашле, а всего на мгновение открыв глаза, тут же закрывает их, расслабляясь.
Его голова лежит на моей руке, а все, что я чувствую — ужасное дежавю. Оно настолько пугает, что вызывает ступор. Не могу пошевелиться, так и сижу на краешке, удерживая его затылок. Короткий ежик волос колет подушечки пальцев, а кожа отдает холодом. Он весь холодный. Плавно приложив ладонь к щеке Сана, ощущаю, как он мелко дрожит.
Внезапно появляется желание уйти. Отнять руки, и не прикасаться к нему, так же, как Леше. Не предавать…
Отняв ладонь, сжимаю ее в кулак, а сердце болит. Внутри так нестерпимо больно, что хочется снова разрыдаться. Усилием воли, беру себя в руки. Надо хотя бы снять с него куртку и обувь. Поднявшись, хватаюсь за голову, зарываю пальцы в волосы и делаю глубокий вдох. Надо собраться. Очевидно же, что Сан спас мне жизнь. Я обязана помочь ему, хотя бы по этой причине.
Нет, это как раз и есть причина, почему он лежит в моей постели. Снимая его ботинки, я продолжаю убеждать себя в том, что просто играю роль доброго самаритянина. Помогаю человеку в беде, и не важно, что снимая с него куртку, слишком медленно осматриваю крепкую грудь, обтянутую чертовой водолазкой, как второй кожей. Это не причина. Он не должен мне нравиться.
Вытащив плед со шкафа, бережно накрываю Сана, а смочив полотенце теплой водой, вытираю его лицо, с облегчением замечая, что бледность ушла. Его дыхание стало ровным, а черты лица во сне приобрели совершенно иной вид. Настолько живой, что кажется вот сейчас мужчина настоящий, — тот, кем есть на самом деле.
Смотрю на часы. Время перевалило за полдень. Оставлять его одного в квартире, чтобы поехать к Жене, слишком странно. Да и опасно. Вдруг ему станет хуже. Потому ничего не остается, кроме как, усесться на диван, а поджав под себя ноги, смотреть перед собой и думать.
Я обязана узнать, что на накопителе. Ведь если это опасно, то может пострадать Женька и Вадим Геннадьевич. Взгляд падает на пистолет, лежащий на столешнице, и на накопитель, который остался там же. Должна ли я узнать, как Сан попал в тот проулок, и что украл Поль? Очевидно, что это не просто исследования, которые знакомы мне. Скорее всего, дела обстоят намного серьезнее, если человека застрелили прямо на улице и средь бела дня. Это ведь не девяностые и разборки бандитов. Случившееся — резонанс, для такой страны, как Франция. И если жандармы не стучат в мои двери, то мужчина, который лежит на моей кровати, — далеко не обычный охранник, или военный в отставке.
Он работает на спецслужбы… Мелькнувшая мысль, толкает подняться, а взяв накопитель со стола, раскрыть ноутбук. Сев за рабочий стол, я вновь осматриваю Сана. Мужчина спит неподвижно, а значит, у меня есть время узнать, что пытался украсть Поль. Пальцы вздрагивают, я замираю в нерешительности. Выходит, я обману Сана. Он просил забыть все, что я видела. Не зря же спрашивал, известны ли мне подробности.
По-хорошему, закрыть бы ноутбук, проверить самочувствие мужчины, и не лезть не в свое дело. Однако же я все равно вставляю флешку в слот, а на экране всплывает диалоговое окно. Открываю папку, ожидая увидеть там знакомые расчеты, графики, и программу для прогнозирования извержения, но натыкаюсь на нечто, что вызывает дрожь по всему телу.
Пододвинув ближе ноутбук, листаю страницу за страницей, а открыв картографическую съемку острова, понимаю, что смотрю совершенно иной документ. На тех картах, что подготовили мы, нанесены все зоны, однако же, на конкретной карте указана совершенно "белая" зона. Обычно такими пятнами на картографическую карту наносят режимные объекты. Все, конечно, зависит от предназначения карты, ее использования и масштаба. Однако же, наши карты не военные. Мы не картографы, а геологи, что значит, подобное вообще не могло оказаться в исследовании Вадима Геннадьевича.