Черный Гиппократ
— А дальше?
— Все, — развел руками Иванов. — Позвонил, спросил, ушел. А книга пропала.
— И замки целы? И окна были закрыты? Не разбиты нигде стекла?..
— Да…
Блох недоуменно воззрился на Иванова:
— Так не бывает, Саша.
— Но факт — есть факт.
Блох задумался, бормотал сам себе:
— Замки целы, а в дверь входили… Что-то уже было такое недавно… Ага! Гардероб!.. И парень высокий. Красивый, спокойный, интеллигентный… На начальника похож…
Иванов прислушивался к его бормотанию:
— Что ты хочешь этим сказать?
Блох поднял на него глаза:
— Прослеживаю совпадения… Поздно вечером кое-кто сбежал из отделения, а на следующий день у тебя книга пропала… Мы готовили к операции лопуха, а он врачом оказался и подготовку нашу, конечно же понимал… И в ту ночь… помнишь, я тебе рассказывал?.. в подвале горел свет, и двери в морг были едва не нараспашку… Плюс ко всему приметы совпадают… Бомжу твоему фотографию бы показать, но нет у нас фотографии Нестерова.
— Нестеров, значит, — задумался Иванов. — Все как будто сходится в твоей логической цепочке… Ты, Давид, как будто проходил стажировку в «Мосад»… Но зачем ему это нужно?
— Отомстить захотел! Ты бы, например, мог спокойно отнестись к тому, что кто-то вознамерился изъять твою почку — которая у тебя не лишняя?
Глаза Иванова наполнялись тихой яростью:
— Нестеров — не мент какой-нибудь. Он сумеет разобраться в моих записях. И кому показать ее, сообразит. Он — сообразительный…
— Умные глаза, — поддакнул Блох. — Он опасный противник и, как видишь, опережает нас.
— А что Самойлов говорит? Не вскрывал кто-нибудь до него эту… Марину Сенькову?
— Нет, — покачал головой Блох. — Я его несколько раз спрашивал. Ему так не показалось.
— Не оставляет следов.
— И в доме не оставил?
— Я смотрел. Все на месте: деньги, книги, Коро. К сейфу даже не прикасались…
— Откуда ты знаешь? — выразил удивление Блох.
— Пыль на ручке. Я давно не приглашал уборщицу. И самому не было надобности заглядывать в сейф. Я и так знаю, что в нем лежит… Аккуратный человек был в моем доме.
— Надо делать что-нибудь, — убежденно сказал Блох. — Нельзя оставлять этого просто так. Если не бежать, то следует нападать. Иначе нас раскрутят…
Глава тридцатая
Владимир не хотел называть себя совершенной бездарью, но себе самому мог признаться, что в формулах из книги Иванова практически ничего не понимал. Владимир не был конченным человеком, в нем взыграло здоровое честолюбие. И он решил разобраться в основных выкладках Иванова хотя бы в принципе. Для этого Владимиру, как минимум, нужен был учебник органической химии (о, как он не любил этот предмет в институте!) и не помешала бы фармакология.
Поэтому с утра Нестеров отправился в публичную библиотеку. Примерно через час после его ухода в прихожей три раза прозвонил звонок. Три звонка в коммунальной квартире — значит, пришли к Нестерову. Но поскольку того не было дома, никто открывать дверь не поспешил.
Через некоторое время в прихожей раздались два звонка. Но чета геологов еще не вернулась из очередного своего вояжа. Посему опять же никто не откликнулся на призыв. Гостю, что стоял под дверью и изучал таблички, привернутые к косяку, не оставалось ничего иного, как позвонить один раз. Что неизвестный гость и сделал, — он был очень настойчивый человек и не собирался уходить, поцеловав дверной пробой.
Один звонок, соответственно указаниям на табличках, адресовался в первую комнату, в которой прежде жили бабушка и Вика, а после печальных недавних событий — только бабушка, Ирина Андреевна. Вообще-то бабушкой в привычном значении этого слова Ирину Андреевну можно было назвать лишь с большой натяжкой. Была она женщина еще не старая и до трагических событий выглядела хорошо: больше сорока пяти в ее пятьдесят пять ей никто не давал. Но за последние дни она сильно сдала. Во-первых, совершенно поседела; во-вторых, сразу запали глаза — и залегли под ними полукружья темной одрябшей кожи; в-третьих, совсем по-стариковски у нее начали дрожать руки и подбородок — это нервы, конечно, давали себя знать, в-четвертых… а в-четвертых, Ирина Андреевна, сломленная горем, просто перестала следить за своим внешним видом; завесив зеркала черным, она больше не подходила к ним.
На последний, очень настойчивый, звонок Ирина Андреевна не могла не откликнуться. Горе — горем, а жизнь все-таки продолжалась. Вон жизнелюб какой-то терзает звонок (можно было бы сказать — обрывает — но уже нигде не встретить веревочных звонков)!..
Поднявшись с постели, пригладив растрепанные волосы, Ирина Андреевна отправилась в прихожую открывать. Ах, сколько раз за жизнь она открывала эту дверь. И в радостях, и в горестях… Но, кажется, чаще — в горестях. Чем старше становилась, тем меньше становилось радостей. А вот горестей прибавлялось. Иной раз думалось, что растут они как снежный ком. И вот выросли… в страшную беду. Не стало Вики…
Гостей, терзающих звонок, оказалось, было двое. Высокие крепкие парни в белых халатах; один — с чемоданчиком. На лицах открытые любезные улыбки. Даже чуть-чуть виноватые улыбки — побеспокоили человека…
— Мы вас побеспокоили, извините! — сказал первый парень, наверное, доктор. — Но дело наше серьезное и не терпит отлагательств…
Ирина Андреевна молчала, у нее еще не было сил общаться с людьми. Она только смотрела вопросительно.
Молодой человек продолжал:
— Дело в том, что ваш сосед, Нестеров Владимир Михайлович, самовольно ушел из больницы, пролежав всего несколько дней. И мы посланы администрацией разузнать — как он? Не стало ли ему худо? Диагноз-то у Нестерова серьезный, а он этого как будто не понимает… И вот звоним… — он кивнул на кнопку. — Два раза звоним, а Нестеров не открывает. Может, плохо ему? Может…
Ирина Андреевна сказала слабым голосом:
— Кажется, он ушел…
— А если проверить? — приятно улыбнулся доктор. — Вы разрешите?..
Женщина отошла от двери, разрешая войти.
Они вошли, прикрыли за собой дверь и моментально преобразились. Улыбки сползли с их лиц, глаза стали холодными, злыми.
Ирина Андреевна еще ничего сообразить не успела, а уж тот, что с чемоданчиком, схватил ее жесткой рукой за горло, прижал к стене и прошипел в лицо:
— Ну ты, курва старая, только пикни — по прихожей размажу!..
Женщина была напугана не столько угрозой, сколько этим внезапным преображением. Напугана сильно. Она и не думала сопротивляться, взывать о помощи. Она лишь тихо обратилась к Всевышнему:
— Господи, за что ты насылаешь на меня все кары?..
Пустовит, бросив на пол чемоданчик, потащил Ирину Андреевну в ее комнату, там насильно усадил на стул и накрепко привязал ее к спинке и к ножкам разорванными на полосы простынями. А рот ей залепил пластырем…
Тем временем Башкиров пытался высадить плечом дверь в комнату Нестерова. Но не тут-то было! Дверь оказалась очень крепкой. Ее не смог выбить и Пустовит… Тогда они нашли в кладовке топор и стали рубить дверь в том месте, где в нее был врезан замок. Минут через десять они вышли из этого сражения победителями. Дверь была распахнута и являла собой вид унылый, а пол прихожей устилала щепа.
Башкиров и Пустовит бросились обыскивать комнату.
Доктор начал отодвигать диван, фельдшер устремился к письменному столу. Вытаскивая ящики, Пустовит вытряхивал из них все на пол и сами ящики бросал себе под ноги:
— Что ищем-то, Витек?
Башкиров оглянулся на него:
— Книгу ищи — в зеленом кожаном переплете.
— Такая ценная книга?
— Ценная… — Башкиров обрывал обивку с дивана. Саныч тебе за нее неслабые премиальные даст…
— Ого! — не удержался от восклицания Пустовит, выдвинув средний ящик; в руках фельдшер держал пухлый конверт; при этом Пустовит прикусил губу, он уже пожалел о своем восклицании.
— Что там? — Башкиров взял конверт, вытащил пачку долларов. — Неплохо! Это нам за труды, — он на глазок разделил пачку надвое; половину сунул себе в карман халата, половину вернул Пустовиту. — Конфеты своей девочке ты купить уже сможешь. Найдем книгу — сможешь купить и саму девочку.