Черный Гиппократ
— Да… беда! — сказал Иванов не то всерьез, не то с иронией.
Фаина, разумеется, не обратила внимания на явную неопределенность в его тоне:
— И вообще, когда он на мне, у него в позвоночнике что-то щелкает.
Иванов улыбнулся:
— В таком случае пусть поищет у себя остеохондроз…
Поделившись своими проблемами, Фаина несколько успокоилась и теперь пребывала опять в состоянии грустной задумчивости. Фаина подошла к Иванову и ласково взъерошила ему волосы, провела рукой по крепкому подбородку, погладила высокий благородный лоб, заглянула в глаза:
— Блох говорит, что ты — гений, что голова твоя дороже золота…
— А что еще говорит Блох? — рука хирурга Иванова привычно легла на нежное бедро Фаины, на то место, где проходит стройная мышца, что так волновала его.
— Блох говорит, что ты придумал какой-то там питательный раствор… И на этом растворе стоит все дело.
Иванов принялся слегка массировать мышцу. Фаина от удовольствия переступила — мышца напряглась и ослабла.
Иванов задышал чаще:
— Слишком много говорит наш Блох.
— Мне же можно, — улыбнулась Фаина, и в улыбке ее что-то было от улыбки львицы, нежащейся на солнце где-нибудь в саванне. — Я ведь своя девочка.
— Да, ты своя девочка. Как это хорошо звучит…
Рука Иванова скользнула вверх по облюбованной мышце, но вдруг вздрогнула и замерла… У красавицы-медсестры под халатиком никакой одежды не было. Это открытие не надолго остановило руку Иванова. Он продолжал массаж — уже значительно выше… Фаина Куртизанова сладко запрокинула голову. Ей так нравилось, что делала под халатиком рука Иванова. Фаина стала к нему вплотную, обхватила руками его голову — и крепко прижала к своей груди. От наслаждения промычала что-то нечленораздельное…
Но Иванов убрал руку:
— Не время, Фаиночка! Попозже…
Медсестра, разочарованно вздохнув, отошла:
— Я не знаю, что более гениально: твоя голова или твоя рука…
— Ты умеешь поднять настроение, я знаю, — Иванов пытался снова обратиться к истории.
Фаина Куртизанова с грациозностью кошки уселась на диван, пошевелила бедрами, чтобы удобнее было сидеть, и со знанием дела закинула ногу на ногу.
Иванов покосился на Фаину.
Она улыбнулась, замурлыкала что-то. Она уже напрочь забыла о семейных невзгодах.
У нее были стройные мраморно-белые нежные бедра и кругленькие колени. Доктор Иванов не в силах был отвести глаз от этих колен.
А Фаина еще дразняще покачивала ножкой…
Покачивала и молчала… Покачивала и поглядывала заискивающе… И мурлыкала, мурлыкала… Кошка.
Иванов не выдержал, сполз со стула и сел на пол у ног Фаины. Нежно поцеловал ей коленку:
— Ты — само совершенство! Тебе без оглядки можно поклоняться — как богине.
Фаина молчала и улыбалась. Она знала силу своей красоты. В этот момент она поглядывала на Иванова несколько даже свысока. Что-то царственное было в ее взгляде. Наверное, так смотрела Клеопатра на своих любовников прежде, чем убить.
А Иванов все целовал ей коленку.
И тогда она, как видно, надумала его «убить» — как убивала Клеопатра. Фаина сняла ножку с колена и развернула бедра…
Однако у Иванова была крепкая воля. И он, несмотря на все прелести Клеопатры, столь доступные ему сейчас, не только не лишился рассудка, но даже вполне владел собой. Он поднялся с пола и вернулся к столу; принялся опять перелистывать историю болезни, так заинтересовавшую его.
А у Фаины-кошки, у грациозной Фаины-львицы, у непревзойденной Фаины-Клеопатры здесь прокисло лицо. Ведь Фаина уже настроилась на любовь. Она уже была как перезревший персик, только возьми — и брызнет сок…
— Ты скотина, Иванов, — она нервно одернула задравшиеся полы халатика.
Иванов улыбнулся:
— Хочешь знать, что я читаю?
— Историю. Я же вижу… — потихоньку давила обиду Фаина.
— Разумеется, историю. Но чью?..
Фаина приподнялась и глянула через Иванова на бланки анализов:
— Нестеров… Ну, и что?
Иванов погладил историю рукой:
— Это очень подходящий клиент, а вернее сказать — донор. Здесь у него никаких родственников — значит, не будут околачивать пороги, добиваться дополнительных консультаций. Он — крепкий молодой парень. Хорошие здоровые почки. Правую возьмем…
— И в твой питательный раствор? — сообразила Фаина. — Но у него же, насколько я помню, другой диагноз.
— Конечно, другой диагноз, — кивнул Иванов. — так и должно быть. У него желчнокаменная болезнь. Камешки кстати совсем небольшие… А в том, что почка якобы плохая, я его уже почти убедил. Остается только немного нажать — настоять на удалении… И все! Мы с Блохом это быстро провернем.
— Нестеров, — повела бровью Фаина. — Симпатичный парень. Не жалко?
— А чего жалеть? — удивился Иванов ее реакции. — Сколько таких было. И сколько еще будет… Страна большая, народу много. Быть может, даже чересчур — не все находят себе место… К тому же и с одной почкой нормально проживет. Знаешь ведь, как говориться: одноглазый — не слепой, одноухий — не глухой…
— А эта девица… что от Башкирова… — поинтересовалась Фаина. — С ней намучились?..
— Вот именно, намучились. Редко кто так цепляется за жизнь. Живого места на ней нет, а она не уходит… Знаешь, почему?
— Очень хотела жить?
— Нет, ее желания тут не играли роли — сознание-то отключено. Дело в другом: по профессии она танцовщица — то же, что и спортсменка. Сильный организм… — Иванов засмеялся. — Ну и, как говорят врачи: мы сделали все, что смогли.
— Ты имеешь в виду сердце и почки? — поняла Фаина.
— Да, они у меня здесь, в холодильнике. Потом заберешь.
— А патологоанатом? Что он скажет?
— Как обычно, — усмехнулся Иванов. — Эта самая Марина Сенькова пойдет через Самойлова. Он и прикроет. Знаешь ведь, ныне патологоанатом пишет акты под диктовку хирурга…
Фаина передернула плечами так, будто ее зазнобило:
— Не нравится мне этот Самойлов. Взгляд у него какой-то стеклянный, остановившийся — мертвый…
— Ничего удивительного — каково окружение!.. — согласился Иванов. — Мне он тоже не нравится — жадный. За каждого донора требует все больше, — Иванов вздохнул. — Но удобный наш Самойлов: из под моего ножа сразу под его нож… и концы в воду; в нашем случае — в холодильник… Самойлов понимает, что удобен нам. Поэтому и жмет.
Фаина переменила ножку:
— Когда приедет Йыги? — и ругнулась: — Дьявол! Никак не дается мне эта фамилия.
Фамилию Йыги, действительно, непросто произносить.
— Через день-другой, я думаю.
— Денежки привезет? — ласково взглянула Фаина.
— Как обычно. А сколько тебе надо?
— Много… Чтобы обустроить личную жизнь, — мечтательно закатив глазки, произнесла Фаина. — Но я не жадная — ты же знаешь. Сколько дашь, столько и возьму. Никогда не скажу, что мало.
Иванов равнодушно пожал плечами:
— Сколько надо, столько и дам. Я тоже не жадный. Лишь бы дело шло.
От этих простых слов Фаина вдруг растрогалась:
— Ты мой хороший! Зачем мне какая-то личная жизнь, если есть ты?.. Иди ко мне… Пожалуйста… — она подтянула чуть выше полы халатика, и взгляд Иванова переместился вниз; Фаина отлично знала, что ее бедра сводили Иванова с ума. — Здесь тебя ждут, — она, озорно улыбаясь, показала глазами под халатик. И даже спрашивали…
Иванов через силу улыбнулся и отвернул голову:
— Не время, Фаиночка. Есть еще работа. А работа — превыше всего…
— Ах, Иванов! — обиделась Фаина. — Если б я не испытала уже твои возможности, то могла бы подумать, что ты импотент. Или это тактика? Разжигаешь меня и отходишь, разжигаешь опять и отходишь… Это кончится когда-нибудь?..
Иванов не ответил. Он улыбался своим мыслям.
Медсестра Фаина Куртизанова, тяжело и продолжительно вздохнув, поднялась с дивана и направилась к выходу. Она очень умело покачивала бедрами — хорошо чувствовала меру. У порога остановилась:
— Будут какие-нибудь указания, доктор?
Иванов с удовольствием оглядел ее точеную фигурку: