Черный Гиппократ
Нестеров хотел есть. Необыкновенно хотел есть. Он хотел есть страшно. Он ловил себя на том, что сегодня с утра все чаще возвращается к мысли о еде — любой. А у Вики так много вкусного было в пакете. Она перечисляла: молоко, кефир, бутерброды с колбасой, бульон, вареная рыба… Сил не было терпеть этот лютый голод. От голода, кажется, и боль совершенно прошла… Нет, боль конечно, была, но как-то притупилась, запряталась куда-то под ребра. На нее подействовал атропин: боль сидела под ребрами расслабленным дремлющим зверьком. А вот на голод атропин не действовал. Голод-зверь рос на глазах…
Владимир, тяжело вздохнув, повернулся на правый бок и увидел, что «преподаватель» уже уложил свои вещи и теперь сидит и смотрит на него.
Наверное, удивление отразилось в глазах Владимира.
«Преподаватель» дружески кивнул ему и сказал:
— Не спешите оперироваться, — он сказал это очень тихо — так, чтобы не слышали другие. — И не верьте тому, что этот умник говорит про Иванова.
— Вы что-то такое знаете? — Владимир тоже старался говорить тихо.
— Я врач, — признался сосед по койке. — Но только этого никому не говорю. Я отказался от операции. Мне показалось, что, как и вам, Иванов «клеил» не тот диагноз…
— Вы думаете… — Нестеров с тревожными глазами замолчал на полуслове.
— Я думаю, Иванов раз за разом вершит одну и ту же врачебную ошибку… Быть может, он чересчур увлечен бизнесом и импортной аппаратурой?.. Не могу сказать!.. Но полагаю, что ваши дела не так уж плохи. Поверьте, с камушком в желчном пузыре люди живут до ста лет — и ничего. Сделайте выводы насчет диеты и, быть может, все будет нормально…
Нестеров был обескуражен. По двум причинам. Во-первых, его поразило такое совпадение, что рядом с ним лечится еще один доктор-инкогнито. А во-вторых, у него самого возникали сомнения на счет компетенции доктора Иванова. Хотя Нестеров и пытался кое-чему найти оправдания.
И Владимир повторил свой вопрос:
— Вы, наверное, что-то знаете?..
Сосед по койке с сумрачным видом развел руками:
— Я ничего не могу сказать. Ведь подозрения — не факты. Но обстановка в отделении мне не нравится. И не симпатичен сам Иванов… Несмотря на все дифирамбы Виталия Сергеевича. Что-то воспротивилось во мне. Не смог я со спокойной душой отдаться под нож Иванова…
Здесь в палату заглянула Маргарита и как-то прохладно посмотрела на соседа Нестерова:
— Вы уже собрались?
— Да, это недолго.
— Вот ваша выписка, — она протянула ему листок бумаги. — Заведующий уже подписал и поставил печать.
Сосед по койке глянул в выписку и удовлетворенно кивнул:
— Как я и предполагал.
— Что вы предполагали? — не поняла Маргарита.
— Диагноз правильный…
— Ну, конечно!.. А как же еще!.. — Маргарита была патриотом своего отделения.
— Нет, ничего! — доктор-инкогнито неопределенно повел рукой и подхватил с тумбочки сумку, поднялся: — Всем желаю скорейшего выздоровления.
Выходя из палаты, он со значением посмотрел в глаза Нестерову…
Глава девятая
Как уже догадался читатель, в этом же здании на первом этаже располагалась кафедра судебной медицины. А в подвале — обширном, глубоком, с толстыми стенами (как в бомбоубежище), и с окнами под самым потолком, выходящими во двор больницы на уровне тротуара, — был морг. Помимо основной своей деятельности — учебной, кафедра занималась еще судебной экспертизой, в компетенцию которой, как известно, входит: освидетельствование лиц, исследование трупов, исследование вещественных доказательств и экспертизы по делам следственных и судебных дел. Разумеется, освидетельствование живых лиц это и есть то снятие побоев — столь широко известный и печально популярный в народе акт. Исследование трупов — это понятно, что такое; особенно пристальным вниманием пользуется смерть наступившая в результате травмы или отравления, а также скоропостижная и внезапная смерть. Ну, а исследование вещдоков и экспертизы по материалам следственных и судебных дел — это как раз те тонкости, на которых мы не будем останавливаться здесь.
Если освидетельствование живых лиц делается на собственно кафедре — в одном из кабинетов, специально для того оборудованном, то исследование трупов производится в подвале — на одном из секционных столов, специально для того поставленном. В учебное время — осень, зима, весна — вскрытия на кафедре происходит чаще всего в присутствии или при участии студентов медицинского института.
И сегодня было одно из таких, можно сказать, рутинных, ничем не примечательных вскрытий. Труп мужчины средних лет лежал на столе — под окном. Вокруг трупа стояли человек пятнадцать студентов и студенток в белых халатах, в колпачках и масках — совершенно обезличенных этими самыми халатами, колпачками и масками (вероятно, друг друга они узнавали лишь по глазам и голосу, все остальное было спрятано; впрочем девушек можно было узнать по степени прямизны и по конфигурации голеней — в простонародье — ног, а юношей — по обуви). Среди этих склоненных над трупом в дружном порыве школяров от медицины находился человек постарше, лет двадцати восьми (впрочем тоже молодой, и если б не его уверенный, хозяйский, значительный вид, его трудно бы было отличить от студентов), — ассистент кафедры Антон Петрович Самойлов. Он, стоя у стола с острым, как бритва, секционным ножом в руках, говорил скучным голосом о теме занятия, а студенты с весьма впечатлительным видом внимали — смотрели то на Антона Петровича, то на сверкающее лезвие ножа, то на труп, раскинувшийся во всей своей совершенно естественной наготе, то вертели головами, попутно оглядывая подвал. А подвал был очень длинный. Ровным рядом, как солдаты на параде, стояли секционные столы: где-то пустые, а где-то и нет. В полутемной глубине подвала, в дальнем углу почему-то были свалены в кучу три или четыре трупа. Вдоль одной из стен вытянулись холодильные камеры. Тут и там горели, монотонно гудели и подмигивали холодным светом лампы на потолке — из семейства газосветных. На небольших столиках, напоминающих сервировочные, были разложены инструменты.
Антон Петрович, закончив с теорией, приступил к практике:
— Кто из вас, уважаемые доктора (здесь следует оговориться, что студентов мединститутов уже со второго-третьего курса принято называть докторами, на «вы» и по имени-отчеству или просто по фамилии — так воспитывается медицинская элита), лучше всего какая-нибудь девушка с хорошим почерком — будет писать акт. А остальные — деятельно помогать мне, — тут Самойлов указал острием ножа на окно. — В самом начале акта мы обязаны оговорить, при каком освещении производилось вскрытие… В данном случае — при естественном. Окно дает нам достаточно света… А зачем указывать источник?..
Однако студенты-доктора не блистали активностью — быть может, потому, что вокруг было слишком много интересного и на все хотелось посмотреть.
Антон Петрович объяснял:
— Внутренние органы, а также их содержимое, при разном освещении могут давать не только разный цветовой оттенок, но и разный цвет. И между тем в нашем деле цвет органа — это очень важно… Быть может, даже важнее, чем в живописи. Мы должны всегда, по возможности, точнее передавать цвет… Итак! Какое там у нас сегодня ноября?..
Студенты-доктора с именами-отчествами подсказали.
Доктор Цветкова, расположившись в изголовье трупа, принялась писать.
Самойлов диктовал:
— …ноября, в десять часов пятнадцать минут… на кафедре судебной медицины… при естественном освещении… ассистентом кафедры А. П. Самойловым при участии пятьсот восьмой группы педиатрического факультета… произведено вскрытие…
Самойлов провел по воздуху над трупом секционным ножом:
— Будем делать лапаротомический разрез от мочевидного отростка в обход пупка до лона. Будем брать каждого органа по кусочку — и помещать в пробирку. Так и с содержимым желудка, кишечника. На анализ… В нашей работе все — каждая деталь — важно, — Антон Петрович поднял глаза на студентов. — Кто скажет, почему нам важен анализ содержимого желудка?