Дело о посрамителе воронов

Дальше минут десять друзья ехали в тишине. Корсаков не хотел раньше времени пугать Теплова своими догадками. Защитное кольцо не было пустым суеверием – оно действительно работало. По крайней мере, корсаковский дар оно обрезало так же эффективно, как и фигуры в доме Ридигеров. Но их старательно рисовали несколько опытных оккультистов, вооружившиеся всеми доступными трактатами. В таком случае, кто же сотни лет назад создал это огромное каменное кольцо посреди глухих болот? А главное – от чего они спасались или что пытались запереть?
Внезапно туман и нависшие над ними крючковатые ветви деревьев расступились. Всадники выехали из чащи леса на огромную, в полверсты диаметром, почти идеально круглую поляну. В её центре, на небольшой возвышенности (не холме даже, кочке) стоял барский дом. После рассказов друга Корсаков ожидал жалкую развалюху или мрачный замок, но вместо этого его встретила обыкновенная старая усадьба. Небольшая, в два этажа – второй был значительно меньше и явно надстроен позже. Парадное крыльцо с обязательными колоннами, удивительно низкими, почти приплюснутыми – складывалось ощущение, что сама архитектурная деталь встраивалась скорее из чистого упорства и следования традициям, чем из необходимости. От края леса к дому вела тропка, обсаженная со всех сторон чахлыми яблонями в человеческий рост. За домом виднелись амбары. В стороне, на задах поместья, на берегу мелководного ручейка, расположилась деревенька – с десяток грубых изб, скотный двор, одна высокая ветряная мельница на выселках. Правее дома в ряд стояли несколько амбаров.
Когда всадники подъехали к дому из-за угла показалась поразительная пара – светловолосая девушка вела под руку согбенную старуху, закутанную в черное, с чепцом на голове и грубой клюкой. Корсаков не сомневался – прекрасное юное создание звалось Татьяной. Одного взгляда хватило, чтобы понять, отчего его друг потерял голову и сердце. Окажись здесь заезжий столичный художник – мигом бы предложил написать с девушки Елену Троянскую, столь поразительной и естественной была ее красота.
Увидев гостей, женщины остановились. Владимир внимательно разглядывал их, поэтому от него не укрылась разительная перемена, произошедшая с хозяйками поместья. Татьяна словно бы озарилась внутренним светом – она улыбалась, а Корсакова, похоже, просто не заметила. Её волновал лишь Теплов. А вот старушечий взгляд перебегал от одного всадника к другому. Женщина поджала губы, а её костлявые пальцы впились в руку Татьяны, отчего девушка вздрогнула.
Дмитрий соскочил с коня и бросился ей на встречу. Татьяна деликатно освободилась от руки старухи и будто бы порхнула в объятья возлюбленного. Теплов прижал её к груди, шепча что-то на ушко.
– Что здесь происходит?! – раздался грозный окрик с крыльца. Татьяна отпрянула от Теплова и метнулась назад. По ступенькам спускался крепкий коренастый мужчина средних лет с густой каштановой бородой. Лицо его в обычных обстоятельствах можно было бы счесть добродушным, но сейчас глаза незнакомца метали громы и молнии. Корсаков спешился, готовый быстро перебросить ружье в руки если придется. Но Дмитрий лишь сделал шаг навстречу мужчине, опустился перед ним на колено и громко произнес:
– Андрей Константинович, как и обещал, я прибыл вновь просить руки вашей дочери!
 
VII
 
7 мая 1881 года, суббота, вечер, усадьба Маевских
Маевский провел гостей в комнату на втором этаже и пригласил их на поздний ужин.
– О, благодарю… – начал отвечать Дмитрий, но Корсаков перебил друга и елейным голосом продолжил:
– Да, мы польщены столь заманчивым предложением, но, увы, не голодны с дороги! Однако с величайшим удовольствием составим компанию. Прошу, лишь – не сочтите отказ за оскорбление!
Андрей Константинович неопределенно кивнул и исчез в коридоре.
– Я, вообще-то, проголодался! – сварливым голосом отчитал друга Теплов.
– Понимаю, что внезапное исцеление и встреча с возлюбленной привели тебя в благостное расположение духа, но не мешало бы и головой подумать, – ответил ему тем же Корсаков. – Позволь вопрос: если принять, как данность, что твоя хворь прицепилась к тебе именно здесь, и, возможно, не без участия Маевских, то каким образом им это удалось?
 
Теплов сглотнул и побледнел, отчего сделался похож на утреннего болезного себя.
– Думаешь, меня отравили?
– Думаю, что ничего нельзя исключать. Поэтому, пока мы столовались в Судогде, я запасся вяленым мясом, хлебом и сухарями. В связи с чем приглашаю разделить со мной сию скромную трапезу, дабы не смущать хозяев урчащими животами.
– И как долго ты намереваешься избегать их приглашений к столу? – с набитым ртом спросил Дмитрий.
– Лучше спроси, как долго я намереваюсь здесь задерживаться, – криво усмехнулся Владимир. Его не покидало чувство смутного беспокойства, хотя усадьба и выглядела вполне обыкновенной.
Пока Дмитрий бросался к любимой и объяснялся с ее отцом, Корсаков внимательно осматривался, стараясь не пропустить ни одной детали. То же самое он проделал, когда лакей пригласил их проследовать за ним на ужин.
Дом смахивал на множество других усадеб мелкопоместного дворянства, в том числе соседей Корсаковых по Смоленской губернии. Выглядел он потрепанным, но крепким. С внутренним убранством дело обстояло хуже. Полы в парадной части дома были устланы тканью работы деревенской мануфактуры, очевидно, уже порядком потрепанной и протертой. То же самое можно было сказать про сюртучок молчаливого лакея – явно доставшийся с барского плеча, поэтому на худом слуге смотревшийся, как на вешалке. Ткань на левом локте сильно истончилась, а на правом красовалась заплатка.
Владимиру вообще показалось, что вещи в усадьбе делились на две категории – старые, потрепанные, словно дошедшие до наших дней с начала века, и грубоватые, надежные, сделанные местными умельцами из подручных материалов. Похоже, Теплов был прав, говоря, что Маевские не покидают усадьбу. В результате вещи, которых было не достать в глуши муромских лесов, либо служили до полной негодности, либо береглись, как зеница ока.
Маевские, собравшиеся за чаем в гостиной, полностью вписывались в эту картину. Семейство оделось со всей приличествующей торжественностью. Судя по состоянию костюмов и платьев, а также по висевшему в воздухе характерному запаху, не ношенные и тщательно оберегаемые одеяния были извлечены из сундуков за несколько минут до встречи в гостиной. Фасоны вышли из моды еще во времена Николая Павловича, если не при его августейшем старшем брате.
Владимир и Дмитрий чуть сконфуженно уселись за стол, сопровождаемые пристальными взглядами хозяев. В гостиной повисла тишина, нарушаемая только тихим бурлением самовара. Перед хозяевами стояли чайные чашки и несколько блюдечек со сладостями и баранками, но сидящие не спешили к ним притрагиваться. Всем своими видом старшие Маевские словно укоряли гостей, отказавшихся разделить с ними трапезу. Корсаков очень не любил, когда его ставили в подобные обстоятельства, поэтому изобразил преувеличенно вежливую улыбку и уставился на хозяев в ответ. А посмотреть было на что.
Во главе стола восседал Андрей Константинович. Вблизи и среди домашних он выглядел более расслабленным, но вокруг глаз его пролегли множественные морщины. Хозяин усадьбы старался выглядеть властным и уверенным в себе, но Владимиру чудился в нем некий надлом, причину которого молодой человек пока не мог понять.
Слева от него расположилась светловолосая дама средних лет, которую Маевский представил, как свою жену, Ольгу Сергеевну. Очевидно – та самая сирота из Мурома, о которой рассказывал Теплов. В ее чертах угадывались следы той же красоты, каковой блистала Татьяна, но их скрадывали болезненная бледнота и настороженность. Ольга Маевская напоминала испуганного зверька, в любой момент ожидающего нападения хищника.
Сидящая напротив нее дочь, наоборот, казалась абсолютно спокойной, словно заботы, тяжким грузом лежащие на плечах родителей, ее миновали. Таня украдкой бросала смущенные взгляды на Дмитрия (который отвечал тем же).