Дело о посрамителе воронов

В последний раз они с Дмитрием встретились ранним утром в понедельник, на гребне холма у древних соборов. В город пришло лето – сияло рано взошедшее солнце, в садах пели птицы, а воздух был напоен ароматом цветов. Столь тихий и безмятежный день делал расставание еще больнее.
– Уезжаете? – спросил Владимир, стараясь не глядеть на друга.
– Уезжаем, – подтвердил Теплов. Он еще не вернулся к состоянию разбитого болезнью старца, в котором Корсаков застал его несколько недель назад, но бледность, худоба и слезящиеся глаза буквально кричали о болезни.
– Ты же понимаешь, что со смертью Каафа и целительные для вас свойства острова могли исчезнуть?
– Понимаю, конечно, – кивнул Теплов. – Может, и стоило бы провести последние дни здесь, или даже рискнуть и вернуться в Москву, но не уверен, что это доставит мне хоть какое-то облегчение. Не говоря уже о Тане и Ольге Сергеевне. Нет, дружище, уж лучше мы рискнем.
– Хочешь, я поеду с вами? – голос Корсакова дрогнул.
– Нет уж, уволь, – рассмеялся Дмитрий, и тут же согнулся от скрутившего приступа кашля. – Не гоже тебе снова видеть меня таким развалиной. Уж лучше запомни нас с Таней на венчании – красивыми и беззаботно счастливыми.
Он оглядел панораму, открывающуюся с холма, и неуверенно продолжил:
– К тому же, мы уже знаем, что неделю протянуть вне усадьбы мы можем. Так что поверь: если нам станет легче, я найду способ дать тебе знать.
– А что скажешь родным?
– Уже отписал письма. Сказал, что влюбился в циркачку, сбегаю с ней в Европу и прошу сильно меня не бранить…
– Ты всегда был оригиналом, – против воли улыбнулся Корсаков.
– Это да… Со службы я тоже уволился. Так что стану затворником. Приведу в порядок усадьбу. Займусь яблоньками. Мог ли ты меня представить провинциальным помещиком, а?
– Никогда.
Теплов обошел Корсакова и встал прямо перед ним, не давая другу отвести глаза.
– Я хотел еще раз поблагодарить тебя.
– За что?! – вскричал Владимир. – За убитого Маевского? За вырезанную деревню? За то, что не смог спасти вас от чертовой болезни?
– Чушь, – спокойно ответил Дмитрий. – Никто бы не смог сделать большего. Если бы не ты, то мы бы были уже мертвы, а Кааф разгуливал по болотам в надежде выбраться с острова и утопить весь мир в крови. Нет уж. Для большего требовалось бы чудо, а ты, уж прости, не тянешь на святого чудотворца. Но я никогда не забуду, что ты сделал для нас с Таней!
Он порывисто обнял Владимира и быстрым шагом заспешил прочь.
– Дмитрий! – крикнул ему вслед Владимир. Теплов остановился, но не повернулся.
– Ты всегда будешь моим другом! – сказал Корсаков. – Я обязан тебе кое-что сказать. Ты же слышал от старухи Маевской об ином способе продлить себе жизнь, так?
Дмитрий кивнул, все еще стоя спиной к Владимиру. Корсаков мрачно продолжил:
– Тогда ты понимаешь, что я обязательно узнаю, если в муромских топях начали пропадать люди, и у меня не будет иного выбора, кроме как проведать тебя и твою новую семью. Случись так, что я найду вас… – он осекся, но заставил себя продолжить. – Изменившимися…
– В таком случае, я буду рад, что нас найдешь именно ты, – глухо ответил Теплов. Он скрылся за могучим силуэтом Дмитриевского собора. И на этот раз Владимир не пытался его окликнуть.
 
XIX
 
25 мая 1881 года, среда, день, Москва
– Итак, позволь подвести итог твоего развлекательного вояжа во Владимирскую губернию, дабы отвлечься от мыслей о присосавшейся к тебе хищной сущности из иного мира…
Петр пребывал в наиязвительнешем расположении духа и не считал нужным это скрывать. Братья заняли в плетеные кресла посреди сада в доме на Остоженке, из которого младший Корсаков выехал менее месяца назад. Слуга, поставивший на стол между ними чайник с ароматным травяным отваром и две чашки, бросил на Владимира обеспокоенный взгляд, но предпочел промолчать и скрыться внутри усадьбы.
– Ты встретил хищную кровососущую тварь чуть ли не библейских времен. Чуть не погиб от ее когтей. Позволил в себя вселиться тому самому духу, от которого бежал и который являлся тебе в кошмарах. И – как я мог забыть? – оставил среди болот гнездо упырей, которые, возможно, скоро начнут выходить на охоту. Позволь тебе поаплодировать, ты проделал великолепную работу, всем бы так отдыхать!
 
Владимир достойно выдержал упреки брата, невозмутимо попивая чай. Когда Петр закончил, он наградил старшего Корсакова вежливой улыбкой.
– Конечно, ты абсолютно прав.
– Вот только не надо строить из себя блаженного! – взорвался Петр. – Твое место дома! Вместо этого ты струсил – и это чуть не стоило тебе жизни! Ты хоть подумал, что бы стало с матерью, если бы умер там?!
– Ты закончил? – уточнил Владимир.
– Да! Есть, что сказать?
– Есть, – кивнул Владимир. – И если ты перестанешь кипеть, то сам все поймешь. Я больше не боюсь.
– Да неужели? Может, зря?
– Ну, я же не дурак! – усмехнулся Владимир. – Опасаюсь, конечно. Но пойми – я победил его однажды! Я понял, каким законам он существует! Я точно знаю, чего он хочет!
– И что тебе это дает? – осведомился Петр.
– Оружие, – ответил Владимир. – С помощью которого однажды я смогу выжечь из себя эту заразу. Но до этого – возможно обращу его против наших врагов.
– Ты с ума сошел?! – ужаснулся Петр.
– Нет. И поверь мне, я буду крайне осторожен. Но в одном ты был прав – если бы не он, я бы не выбрался с того острова. В каком-то смысле мне следует быть благодарным…
Петр не нашелся с ответом. Некоторое время они сидели в тишине, наслаждаясь запахами весеннего сада. Владимир потихоньку пил чай. Петр лишь мрачно глядел на него. Но все же не выдержал:
– И что же ты намерен делать теперь?
– Как, «что»? –Владимир выглядел крайне довольным собой. – То, на чем ты настаиваешь уже несколько месяцев. Отправлюсь домой. Сегодня же отправлю слугу за билетами на поезд. В субботу буду в Смоленске. И начну поиск тех, кто заманил отца в западню.
– Что ж, слова не мальчика, но мужа! – одобрительно кивнул Петр.
– Да. Мне кажется, нам задолжали ответы!
Он вернул на блюдце допитую чашку и направился в дом, собирать вещи в дорогу, оставив брата задумчиво смотреть ему вслед.
 
XX
 
Так будет…
Июньское наступление провалилось. Корниловские ударные полки, элита и гордость армии, глубоко врубились в австрийские позиции, но бесстрашные штурмовики погибали один за другим, а идущей следом распропагандированной массе умирать за Временной правительство ой-как не хотелось. И когда немцы нанесли ответный удар – они дрогнули. Отступление переросло в бегство. Банды испуганных оборванцев, недостойных зваться солдатами, убивали офицеров, жгли и грабили все на своем пути, откатываясь обратно к границам бывшей империи.
Унтер Жилин пытался помочь капитану навести порядок в роте, и им даже удалось ненадолго остановить панику. Но затем с опушки леса застучали немецкие пулеметы. Коса смерти косила людей направо и налево. Единственным укрытием стала разоренная церковь на окраине городка. Выжившие закрепились там, отстреливаясь до последнего патрона. Но фрицы подтянули артиллерию – и стены перестали быть защитой.
Грохнуло! Стена взорвалась в осколками кирпичей, погребая под собой солдат. Воздух наполнился дымом и пылью. Жилина бросило на пол, выбив воздух из легких. Сверху навалились горы щебня, не давая шевельнуться. Ему оставалось лишь бессильно наблюдать, как ринувшиеся в пролом немцы и последние из его боевых товарищей схлестнулись в отчаянной рубке. В ход шли шашки, штыки, приклады, кулаки и зубы. Бой был страшен – и безнадежен. Один за другим бойцы Жилина падали, сраженные неприятелем. Пока битва не стихла окончательно.
Немцы были ужасающе дотошны. Они переходили от одного павшего к другому. Если лежащий подавал признаки жизни – добивали. Жестко, быстро, не тратя патронов. Штыками и самодельными палицами.