Дело о посрамителе воронов
Маевский долго молча смотрел на Корсакова, а потом сказал:
– Вы дьявольски умны, Владимир Николаевич, спору нет. Почти все угадали верно. Только в одном ошиблись. Мы не властелины здешних болот. Мы их проклятые хранители. Позвольте вас просветить…
***
Настоящих истоков этой истории не знает никто. Все, что я вам расскажу, передавалось из уст в уста, и никто не может поручиться, что сказанное – правда. Варсафий, получив над Маевскими полную власть, как-то разоткровенничался с моим дедом, тот – рассказал отцу, а отец – мне. Это вторая тайна, которую мы держим даже от своей семьи. Так что не обессудьте.
Двести лет назад 4 закончился бунташный поход Стеньки Разина, а для соратников его настали тяжкие времена. Частью бежали они на юг, в Астрахань, где дали последний бой. Но то были самые смелые да отчаянные. Другие попытались скрыться, да сидеть тише воды, ниже травы. А некоторые тати сбились в разбойничьи шайки, да начали грабить что людей государевых, что крестьян простых. Завелась такая стая и в муромских лесах. Возглавлял ее атаман, бывший разинский казак, росту огромного и силищи неимоверной. Имени его теперь не помнит уже никто. Даже он сам.
Вольница разбойничья длилась недолго – прибыли солдаты из Владимира, да обложили их, будто волков. Загнали в глухие болота, забили по одному. А кого не нашли – так те сами утопли. Порешили на том и отбыли восвояси.
Только не таков был атаман, чтобы дать себя поймать или в топях пропасть. Гнали его по оврагам и урочищам, по кочкам и тропкам, свистели пули из пищалей над головой, а подчас к горлу подступала тина болотная. Но ушел-таки от погони. Вышел из топей, глянул – а там распятие стоит, жуткое, нечеловечье.
Другой бы испугался, да обратно в болота ушел, но атаман по-другому рассудил. А ну как есть рядом жилище человеческое, где можно будет провизией и вещами нужным разжиться. С теми, кто сопротивляться вздумает, у атамана разговор короткий.
Долго блуждал он, но все-таки вышел к часовне, в чаще сокрытой. А при часовенке – монах, седенький, старенький, крохотный. Не стал его атаман сходу пугать. Наплел, что мол охотник он, заплутавший. А монах и рад гостю. Пригласил в свою келью, да давай угощать и про жизнь вольную расспрашивать.
Задержался у монаха атаман. Жизнь на острове уж больно привольная была. Грибы да ягоды будто под ногами растут. Дичь сама на заклание приходит. И все вокруг воле монашеской подчиняется. «Уж не святого ли я встретил?» подумал себе атаман. И решил задержаться, дабы разузнать секрет старца. Стал дикий казак притворно набожным и смиренным, во всем соглашался с монахом, во всем угождал. Вставал рано утром, молился истово. А сам – глаз да глаз за стариком.
И увидел, что тот нет-нет, да нырнет ночью на лесенку потайную, что рядом с кельей. Атаман его не тревожил, не высматривал, только делал вид, что не замечает ничего, дабы старец спокойно себя чувствовал. А сам улучил случай – и как-то ночью последовал за монахом.
Открылась ему пещера, а в пещере той – крест. Только не обычный. Распята на нем страховидла жуткая, как две капли воды на болотный крест похожая. Да не мертвая, а живая, всамделишная. Дышит, глазами зыркает. И кровь из ран от гвоздей сочится. У подножья креста – две чаши стоят. В одну монах кровь чудовищную собирает и пьет. Во вторую – чирк себя ножичком – и свою сцеживает, да нечисть на кресте поит. Атаман посмотрел-посмотрел на это все, да и вернулся обратно, монаха дожидаться.
Как старец пришел, так разинец ему допрос учинил, лютый, такой, как только разбойники могут. Монах держался-держался, но силы-то у него, что у воробушка. Рассказал все неразумному. Давным-давно чудовище это, прозванное Каафом, наводило ужас в Святой Земле. Жажда крови его была ненасытна, а дела – черны, как безлунная ночь. Убивал он людей сотнями, а кого не трогал – так обращал в себе подобных. Не было на него управы, пока не обратились жители за помощью к монахам из далекого горного монастыря.
Бились они со зверем несколько дней. Многие пали, но удалось-таки монахам Каафа одолеть. Не до конца, правда. Лишили они чудовище сил, но как ни старались – не смогли убить. Порешили на том, что зверя ослабевшего отправят на край света и там в темницу особую поместят, дабы не смог он из нее выбраться даже силы свои вернув. А край света в те времена как раз аккурат на нашу глухомань и пришелся…
Нашли монахи глубокую пещеру, построили над ней часовню, а ее уже обложили заговорами особыми. Да только нельзя супостата бессмертного без присмотра оставлять. Монахи раскрыли, что кровь Каафова особыми свойствами обладает. Кто ее испробует – не будет ни болеть, ни стареть, пока источник не иссякнет.
Кинули монахи жребий, кому выпадет остаться за чудовищем приглядывать. Один, видать, невезучий оказался – и остался стеречь. Обещали ему смену прислать, да только не пришла та смена. Так и коротали они вдвоем столетия – монах и чудовище. Влияние Каафа на весь остров, что в кольце заговоренном, разошлось. А монах его кровью своей подкармливал, дабы самому без средства продления жизни не остаться. Житье из продолжалось, пока атаман не заявился.
Разбойник слушает, да на ус мотает. Кому ж не захочется бессмертным стать? Монах его предостерегает – мол, отведав крови Каафовой не сможешь ты остров покинуть. Но атаману все нипочем. Отшвырнул он старца, спустился в пещеру – да встал перед зверем. Бахвалился, что ему теперь, с силой приобретенной, никто не страшен будет, а уж с острова он найдет способ выбраться. Взял нож, Каафа порезал, крови хлебнул – и вдруг будто свод небесный содрогнулся. Бросился разбойник наверх, глянул – а дверь в часовню обрушилась. Лежит перед ней монах бездыханный. Не знаю уж, что он сделал, но, думаю, смекнул, что не жить ему теперь, да решил выполнить долг до конца – не выпустить ни атамана, ни Каафа. Так и остался разбойник замурованным на сотню лет почти, пока его мой предок не освободил.
Атаман умный был, людей насквозь видел. Быстро смекнул, как Маевскому ключик подобрать. Назвался монахом Варсафием – да начал нашептывать, мол хранитель он древней святыни, мощей Святого Каафа. А дальше – все, как вы сказали. Сначала завладел мои предком, через него – семьей, а дальше уж деревней. Развел вокруг действа этого религию. Причащал Маевских своей кровью, дабы к Каафовой напрямую не пускать. Маевские уже своей делились на службах с крестьянами. А чем дальше от источника – тем меньше свойств чудодейственных. Крестьяне разве что здоровьем могли похвастаться, а срок жизни им обычный был отпущен. Зато лес и болота их слушались, почва плодоносила, хищники стороной обходили, а коль нападали – так тут же падали, словно отравленные. Так и жили.
Варсафий хоть и пробовал с острова уйти, да не мог – настолько с Каафом кровью сплелся, что и его заговоры с острова отпускать перестали. Мы, хозяева, способны выехать на пару недель, прежде, чем хворь заберет, но без крови Варсафия долго нам не протянуть. Крестьяне, быть может, и могли бы дольше протянуть, но так за островом защита Каафова кончается, а куда им бежать? И, главное, зачем?
***
– Вот вам моя история, Владимир Николаевич, – закончил рассказ Маевский. – Так и стал мой род хранителем тайны Каафа и Варсафия, а заодно – и рабами их.
– Любопытно, – констатировал Корсаков, не в состоянии найти других слов. Установилась тишина, которую нарушали лишь скрипы и вздохи старого дома.
– Секретность наша – обоюдоострый меч, – сказал Андрей Константинович. – Да, жить здесь тоскливо, но чем меньше мир за болотами о нас знает, тем лучше. Представьте, что случилось бы, если бы люди прознали о деревне, где живется тихо, сытно и привольно, без неурожаев и рекрутских наборов? Нет уж, пусть лучше мы будем нести бремя и сторожить Каафа с Варсафием.
– И что, способа снять проклятие нет? – спросил Владимир.
– За Дмитрия беспокоитесь? – проницательно прищурился Маевский. – Нет, Владимир Николаевич, раз вкусивший кровь – пленник этого острова. Дмитрий еще в начале пути, но ведь не просто же так он вернулся? Значит, тоже хворь фамильная одолела. Наш он теперь.