Не буди Лихо (СИ)

Девушка снова потянулась к виску и пробормотала:
— Она и после смерти за нами присматривает. Там, где она похоронена, место хорошее. Лечит, когда душа болит…
— Я подозревал про Охотников. Прости, — извинился Нитхи.
— Может, чаю хочешь? — примирительно предложил Диметриуш. — И это, прости за наезд, ладно? Можешь в любое время воспользоваться моей библиотекой…
— У нас в доме тоже есть такая комната, — язвительно перебил Стэфан. — И именно моё умение пользоваться ею по назначению привело к тому, что я знаю: культ Светлой Матери ничего и никогда не забывает. Если они побывали в Луках однажды, то где гарантия, что они не нанесли повторный визит?
— О, Боже! — вскрикнула Мария.
— Не паникуй раньше времени, Машунь, — поторопился успокоить сестру Нитхи. — Мы уже выяснили, что Василиса жива. Осталось узнать, у них она или нет. И если у них, то зачем она им живая? — бросил на девушку виноватый взгляд. — Прости, но я не припомню случая, чтобы Охотники брали пленных.
Диметриуш задумчиво постучал указательным пальцем по столу, вдруг вспомнив странное происшествие, доклад о котором лёг ему на стол два или три месяца назад. Дело касалось не ведьмы, а одного из эмигрантов на Тринадцатый. Парень был родом с Водного мезонина, Лифт там не останавливался, да и вообще мир находился на такой отдалённости от основной трассы, что воднику пришлось четыре года копить деньги, чтобы купить билет в один конец. Пожалуй, цена проезда была единственным сдерживающим фактором, иначе из перенаселённого Мезонина на огромный, богатый океанами Тринадцатый аборигены хлынули бы рекой.
Так вот, означенный парень, молодой, лет восемнадцати по местному летоисчислению — на вид, конечно, об истинной продолжительности жизни обитателей других этажей здесь, где жизнь была краткотечна, как полёт бабочки-однодневки, было принято не распространяться — исчез без следа. И ладно бы исчез, в эмигрантской среде это не было редкостью — тот, кто лёгок на подъём, без труда снимался с якоря в поисках более сладкой жизни — тут, как раз, и была странность.
— Мы же только-только магазин свой открыли! — заламывая руки, рассказывала невеста пропавшего. — Так долго помещение искали — всё не то. Либо в плохом состоянии, либо не на туристической тропе, либо аренда такая высокая, что нам ни за что не потянуть, а тут такой хороший вариант предложили! Валерка вне себя от радости был! Представляете, прямо на побережье, пятьдесят квадратных метров, после ремонта, витрина на улицу… Не мог он всё бро-о-осить! — некрасиво искривив рот, вдруг завыла она. — Не мог!
— Я ей говорю, — докладывал следователь, ободрённый заинтересованным взглядом начальства, — ты по порядку-то расскажи, что к чему. А она, дура, только воет, да талдычит: «Не мог!» да «Не мог!». Говорит, мол, утром за хлебом выскочила, минут пятнадцать её не было. Вернулась — окна нараспашку, кофейный столик перевёрнут, а жениха и след простыл.
— Следака вызывали?
— А как же! — важно кивнул головой докладывающий. — Побегал, понюхал, похрюкал чего-то своему Оз-Ха, ну, тот и намекнул, что типа неясное что-то. Пиган, мол, говорит, тут ведьма наследила, а сам Оз-Ха Охотника отчётливо чувствует… Шеф, но бред же полный! Где ведьмы, а где Охотники!
И вот теперь, вспоминая тот случай, Диметриуш призадумался. Вот неспроста сначала ведьма появилась в Машкиной квартире, потом Василиса пропала. Чёрт! Раньше бы её пропажу обнаружить, пока следы ещё были свежими, пока ещё можно было уловить остаточный Охотничий след, витающий в воздухе едва заметной серебристой паутинкой, готовой раствориться без следа даже не от прикосновения — от одного неосторожного взгляда.
— Есть у меня некоторые сомнения насчет того, что Охотники пленных не берут, — проговорил, наконец, Димон, заметив, что и Маша, и Стэфан нетерпеливо на него смотрят. — Но тут сначала всё обмозговать надо. И проверить. И, увы, подождать, пока Савелий с анализами закончит. Если же в них будет то, что я думаю… Сержант, помнится, ты года три назад трепался, что у тебя есть выход на одну послушницу культа. Не пи…ликал? Нет?
 
— Не пиликал, — проворчал Стэфан и коротко посмотрел на сестру. — Выход есть, а что надо?
— Пока не уверен. Подождём, что завтра Савелий скажет.
— А сегодня? — Маша перевела взволнованный взгляд с брата на Бьёри и обратно. — Может, можно что-то сделать сегодня.
— Можно, — покладисто согласился Нитхи, и Димон недоверчиво приподнял одну бровь. — Сегодня можно хорошо поужинать, бокалом вина помянуть проблемы и неприятности минувшего дня и лечь спать, чтобы завтра с новыми силами ринуться в бой… Народ, а давайте в пиццерию какую-нибудь, что ли, позвоним. А то во мне из еды сегодня был только чай. Пакетированный, сладкий…
Маша брезгливо передёрнула плечами, а Диметриуш одобрительно подумал: «Хороший план. Только звонить мы никуда не будем».
Нитхи отрубился сразу после того, как уничтожил недельный запас продуктов в квартире своего соседа. «Я б ему и двухнедельный простил», — мысленно хмыкнул Бьёри, наблюдая за тем, как сорок минут спустя Маша довольно жмурится, потягивая горячее вино из прозрачной кружки. Благодаря ли тому, что их объединила общая проблема, или просто она себя увереннее чувствовала рядом с братом — даже если он спит! — но за последние полтора часа она больше открылась, чем за всё предыдущее время знакомства.
«Парадоксально! — удивился Диметриуш. — Мы вроде и знаем друг друга семнадцать лет, и вместе с тем только-только познакомились».
— Маш, а тебе твоя работа нравится?
— Ну, как тебе сказать? — задумалась она. — Я же на литературного критика поступала, а эту специальность два года назад упразднили, и нас в учителей переквалифицировали. Хорошо еще, что наш декан отстоял у правительства право хоть немножко нас… персонифицировать.
— Это что значит?
— Ну, в дипломе-то у меня написано «Преподаватель русского языка и литературы», но в скобочках всё-таки значится (Литературный критик). Так что вот так вот…
— А почему упразднили-то?
— Так не нужны стране критики… Ты не помнишь просто. Такой скандал был жуткий, Дом Литераторов с маршем протеста выходил, Союзов драматургов перфоманс устраивал. Да и мы с остальным филфаком… Не помнишь?
— Не-а, — Димон пожал плечами. — Не помню. Жалко.
У Маши заблестели глаза, и она торопливо и сбивчиво начала рассказывать о том, как они шли по проспекту, вытянувшись в цепь неравнодушных людей, как убегали от полиции, как носили потом в кутузку мальчишкам апельсины, в которые шприцем закачивали водку… («Они не пьяницы, не подумай! Просто для поднятия настроения».)
Бьёри слушал, внимательно наблюдая за полностью расслабившейся девушкой и улыбался, искренне сожалея о том, что всё у них происходит не по-человечески. Ведь встреться они в другое время и при других обстоятельствах, всё могло сложиться совсем-совсем иначе…
«Это что за мысли такие?» — отругал себя Димон и немедленно спросил, перебивая и заглушая какой-то непонятный внутренний зуд:
— А ты какая была студентка?
Маша театрально округлила глаза и хмыкнула:
— Будто ты не знаешь.
— Откуда?
— Ну, подумай!
— Подумать? — хмыкнул, окинул девушку долгим взглядом, отмечая, как она порозовела, как лукаво дрожат смешливые губы и предположил:
— Думаю, ты была хохотушкой и насмешницей и на завтрак съедала сердца тех неудачников, которые не умели достойно выразить своё восхищение твоей красоте.
Она громко прыснула, а затем погрозила Диметриушу пальчиком.
— Я как посмотрю, из нас двоих ты намного более опытный сердцеед. «Восхищение моей красоте»! Надо же… — она сделала осторожный глоток и снова рассмеялась:
 
— А вообще приятно, спасибо! — и тут же добавила:
— Ты мне что-то в вино подсыпал? Признавайся, как-то я вдруг опьянела и разговорилась…
— Подсыпать неизвестно что в пищу своим гостям — это твоя прерогатива, — хмыкнул Димон. — А я тебе подсыпал не что-то, а корицу с гвоздикой, чуть-чуть имбиря, чуть-чуть кардамона да перцу чили на кончике ножа.