Пуля для невесты. На карусели чувств (СИ)

— Ждана?
Видимо, эта девушка, кем бы она ни была, действительно значила для него многое. Раз именно ее имя оказалось первым, что мужчина произнес, придя в сознание.
— Нет, — поспешила с ответом я. — Не Ждана.
Взгляд дворецкого потускнел. Слишком быстро из него исчезли мечтательная дымка, отблески радости — все сменилось… осознанием.
Петру не удалось скрыть разочарования, которое исказило мужественные черты его лица болезненной гримасой.
Подобная уязвимость не продлилась долго. Всего несколько секунд. А после дворецкий вернул себе привычное спокойствие — маску непоколебимости, видеть которую я уже давно привыкла. Правда, сейчас преследовало настойчивое ощущение, будто подглядывала в щелку за чем-то интимным, сокровенным, а потом вдруг получила… по носу.
— Катерина? — я кивнула. — Что ты здесь делаешь?
— Что ты последним помнишь? — перебил меня с ответом Илларион.
Петр ответил не сразу. Я уже успела почувствовать смутную тревогу, испугавшись, что действие яда нанесло гораздо серьезные повреждения, чем мы могли предполагать. Но стоило мужчине заговорить, как волнение меня отпустило. С его памятью все было в порядке.
— Предательство кентавров, — ответил дворецкий. — Бой. Нападение на главу…
Мужчина замолк, переведя встревоженный взгляд на меня:
— С тобой все в порядке? Не пострадала?
Я сжала его руку в знак успокоения и отрицательно мотнула головой.
— Все хорошо.
— Как ты себя чувствуешь? — Илларион не тратил времени зря, заново принявшись проверять основные показатели здоровья пациента.
— Будто на спор выхлебал три бочонка бормотухи, а похмелиться нечем, — пробормотал дворецкий, морщась. — Все в тумане.
— Скоро должно полегчать. Могу даже рассольчику принести по доброте душевной.
Петр скривился:
— Лучше расскажи, что произошло. Хочу заполнить пробелы.
Ученый кратко пересказал произошедшее, сознательно упустив инцидент с носовым кровотечением и мою предполагаемую роль в выздоровлении дворецкого. Лишь упомянул в своей привычной саркастической манере, что я, не щадя нервную систему «светила медицины», самоутвердилась на роль сиделки Петра и здорово облегчила сатиру задачу по уходу за больным.
— Спасибо, — тут же поблагодарил меня дворецкий.
Я лишь смущенно улыбнулась и пожала плечами. Ведь прекрасно понимала, что мою роль в этом всем ученый значительно преувеличил. Ничего особенного не совершила, еще и напилась вечером, вместо того, чтобы действительно помочь мужчине в ночном уходе за пациентом. Судя по довольно темным синякам под глазами Иллариона, эта ночка действительно оказалась… тем еще испытанием. Так стыдно за собственную непутевость, как сейчас, мне уже давно не было.
Немногим ранее мы успели договориться и сойтись на мысли, что пока Илларион не докопается до истины, кто я на самом деле и что происходит с организмом, никого в это посвящать не будем. Так и мне, и ему оказалось спокойнее. Тем более что мужчина до сих пор не избавился от подозрений, что предатель ордена является одним из приближенных к главе. Еще и поэтому сатир настаивал, что осторожность — лишней не будет. Я же сопротивляться не собиралась. Особо откровенничать с кем-то на тему собственного возможного… «уродства» не хотелось.
Состоянием здоровья Петра Илларион остался доволен, но как только тот стал порываться встать и побыстрее покинуть медотсек — категорически воспротивился.
Протестов от дворецкого в ответ он не услышал, хотя я заметила, что мужчина не чувствовал себя комфортно продолжая голышом валяться на кушетке, прикрытый лишь тонкой простынкой. Для такой ситуации Петр вообще отлично держал невозмутимое лицо. Будь на мне лишь простыня — заалела бы я, как маков цвет.
А вот желудок дворецкого молчать не собирался. Он залился такой громкой голодной руладой, что не услышать этот «призыв» мог только глухой.
Взяв кровь на повторный анализ, Илларион облагодетельствовал Петра разрешением сесть на кушетке, что мужчина поспешил сделать, поплотнее завернувшись ниже пояса в простыню. Сам же сатир направился на кухню за поздним завтраком для обоих. На меня же возложил ответственную миссию, присмотреть за пациентом до своего скорого, как обещалось, возвращения.
 
Я оказалась не прочь составить компанию дворецкому. О том, что в отсутствии ученого Петру может стать хуже — старалась не думать. Ведь, если такое случится, то я буду совершенно беспомощна и бесполезна в оказании помощи.
— Спасибо, что возишься со мной.
— Перестань, — отмахнулась улыбкой я. — Мне посидеть рядом с тобой не составляет совершенно никакого труда.
Ответная улыбка Петра была искренней. Его взгляд потеплел.
— Можно задать вопрос? — проиграла в борьбе с любопытством. — Личный.
Дворецкий насторожился, но кивнул в знак согласия.
— Ждана — она твоя…
Я замялась, пытаясь подобрать нужное определение. Девушка? Любовница? Жена? Приятельница? Знакомая? Возлюбленная?
— Почему ты спрашиваешь?
— Ты звал ее, — смутилась я под его тяжелым, пристальным взглядом. — Когда был в бреду.
Я же до сих, как наяву слышала отчаянье, что пронизывало этот мужской зов.
Петр сцепил пальцы в замок. Нахмурился.
Молчание, повисшее в комнате, становилось напряженнее и напряженнее. Казалось, еще чуть-чуть и неловкость можно будет резать ножом, как масло.
— Не то чтобы я пытаюсь влезть в твою личную жизнь… Просто…
«Ох, мамочки! Ведь, правда, пытаюсь! Причем же в наглую, Катя! — прикусила губу я, мысленно жалея, что вообще решилась задать это вопрос. — Как стыдно!».
— Просто, вдруг, ты хочешь, чтобы… — пыталась оправдаться, чувствуя, как с каждым произнесенным словом жар сильнее разливается по щекам. — Я могу позвонить и позвать ее.
Дворецкий не отвечал. Даже не смотрел больше в мою сторону. Отчего хотелось вжать голову в плечи и побыстрее ретироваться из лаборатории. Ведь Илларион предупреждал, что члены ордена не суются в личную жизнь друг друга. Вон как резко сатир отреагировал на мою попытку… найтись с «советом».
Кто знает, чего ждать от вечно угрюмого Петра?! Все же реакции существ на простые вещи и ситуации, как я уже научилась замечать, значительно отличаются от человеческих.
Ох… Совсем ничему не научилась! Недаром же говорят, что любопытство сгубило кошку. Я хоть и не кошка, но…
— Прости, — повинилась я. — Можешь не отвечать. Это было некрасиво с моей стороны попытаться влезть тебе в душу со своим дурацким любопытством. Больше не буду.
— Дочь, — прохрипел дворецкий.
Ответ прозвучал так тихо, что мне показалось, будто и вовсе ослышалась:
— Что?
— Ждана — моя дочь, — откашлявшись, повторил Петр Иванович.
— Оу.
— Была, — добавил мужчина, потемнев лицом. — Она погибла.
— Мне очень жаль, Петр…
Дворецкий сжал мою руку.
— Спасибо.
Мгновенье и мужчина приласкал свободной ладонью мою щеку. В этом жесте заключалось столько невыразимой нежности и боли одновременно, что у меня защемило в груди.
— Знаешь, девочка, — шепотом обратился он. — Ты мне ее очень напоминаешь.
Я не знала, что можно сказать на такое. Лишь пыталась сдержать подступившие слезы. Но опекающее поведение Петра сразу стало понятнее.
— Я рад, что ты вернулась, Катенька.
Горло сдавило.
— Переживал, что некому станет портить нервы Егору? — сквозь слезы улыбнулась я.
Петр погладил меня по волосам. Сложилось впечатление, что меня вновь пустили подглядеть в истинное лицо дворецкого, на печаль, что скрывалась под маской невозмутимости и спокойствия.
— Не улыбалось вновь приниматься за его воспитание. Как видишь, особых успехов я не достиг, — усмехнулся мужчина. — У тебя это гораздо лучше получается. А проверить этого мальчишку на выдержку никогда не бывает лишним. Пусть не расслабляется.
 
— Я вижу тебе уже гораздо лучше, — послышался ледяной голос того, кого, видимо, не стоит лишний раз упоминать всуе.
Ибо он сразу появляется — не сотрешь. Да еще и с такой недовольной миной, будто все смертные грехи соединены в моем лице, а сие смертельно оскорбляет сущую «праведность» главы ордена существ.