Мировая жила (СИ)
- Оставим? – удивился капрал, - А если эти…
- Не оставим, - поморщился командор, - Все, что с собой не унесем, подорвем. Так. Настоя сколько?
- Чуть больше двухсот пятилитровых фляг.
- Заберем весь. Меру выдачи придется урезать. М-да. А в остальном грузи продовольствием, из расчета пятнадцать килограмм на бойца. Больше они не утащат… хлюпики клубные, - командор сплюнул, - Выполнять.
- Есть, - капрал взял под козырек, собрался бежать выполнять, но все-таки решил уточнить, -А палатки?
- Какие к лешему еще палатки? Ты знаешь сколько они весят?
- Хотя бы только ткань. Распорки, леший с ними, всегда можно на месте жердей нарубить, - не сдавался интендант, - Холодно ночами. Перемерзнут…
- Ладно, бери палатки из расчета одну на двадцать человек. Без каркасов. Что еще?
- Котлы, чашки, кружки…
- Котлы бери, а чашки… если кому-то претит из общего котла хлебать, пусть сам для себя… хоть чашку, хоть кружку… мы на войне, сила нифрила, я что, должен заботиться, из чего они жрать будут? Да, и еще перевязочные материалы, и все настои лекарственного назначения: обезболивающие, кровоостанавливающие и прочее…
- В смысле… брать?
- Обязательно.
Сборы затянулись, и вышли имперцы только через два часа. Командор самолично настроил мины и осуществил подрыв. Громкий взрыв ознаменовал новую веху похода, теперь без техники. И новая веха проявила себя незамедлительно. Не прошли и пяти километров, как бойцы начали жаловаться, что лямки трут плечи. Одному нытику командор надавал по роже и сделал капралам внушение, что разбираться с жалобами подчиненных – их непосредственная обязанность, потому как у самого командора на это не хватит ни времени, ни кулаков.
Капралы вняли и осознали. Кулаки у них и самих давно уже чесались на «тупое городское стадо». Правда, в этой «приятной заботе» выпустили из виду, что строй сильно и неуправляемо растянулся, за что тут же последовала расплата. Несколько отставших бойцов были обстреляны из луков. Нападавшие скрылись безнаказанно. Шедшему впереди войска командору пришлось возвращаться в хвост колонны, чтобы засвидетельствовать очередные потери. Шесть мертвых тел с торчащими из них стрелами. Командору пришлось назначить одного из капралов замыкающим.
- Если кто-то еще попробует отстать, пристрелишь его сам, - громко, чтоб слышали бойцы, приказал он.
Ближе к вечеру встретился ручей, и командор объявил привал. Идущие первыми бойцы покидали поклажу и бросились к воде. Один из капралов заорал, чтоб сырую воду не пили, но было уже поздно. Двенадцать человек получили отравление со рвотой, поносом, острыми резями в животе. Оказалось, выше по течению кто-то накидал в воду гнилых животных останков.
Солнце клонилось к закату, идти дальше в этот день командор посчитал неоправданным. И оказался прав. Без готовых каркасов палатки на рубленых жердях ставили слишком долго, даже развести огонь без полевой кухни оказалось той еще задачей, горожане и этого не умели. Когда с горем пополам удалось бойцов накормить и уложить спать, командор думал, что можно выдохнуть, что больше неприятностей в этот день не случится, но ошибся…
Сказалась урезанная мера по выдаче настоев. Трое бойцов после отбоя тайком пробрались к месту хранения припасов и попытались откупорить одну из опечатанных фляг. Воров пришлось повесить на их собственных ремнях, взять с собой веревку не догадались. А ближе к утру войско подверглось еще одному налету.
Двум часовым перерезали глотки до того ловко, что ни звука издать не успели, а следом палатки были обстреляны вымазанными в смоле подожженными стрелами. Кроме часовых никто не погиб, но пять палаток сгорело, сотня бойцов осталась без места для ночлега. Вообще палатки десятиместные, но позволяют набить в себя вдвое больше. Неудобно, зато так теплее. А под утро, будто в издевку, высыпал снежок.
Утро прошло без новых происшествий, если не считать того, что четверо из двенадцати отравившихся чувствовали себя хуже и идти не могли. Командор вынужден был пристрелить их лично. Итого, за первый же день пешего хода войско потеряло пятнадцать человек. Командор понимал, что это только начало и был несомненно прав…
Когда наткнулись на поваленное дерево, перегородившее тракт, решили просто его обойти. Итогом «простого обхода» стало: один боец провалился в волчью яму с торчащими кольями, еще один зацепил ногой растяжку и был проткнут заостренным колом от сработавшей ловушки. Еще один был убит арбалетным болтом, еще шестеро были застрелены из луков.
Бойцы пытались в кого-то стрелять, но ни в кого не попали. Один утратил самообладание и кинулся за кем-то в погоню, паля по целям, зримым ему одному. Больше его никто не видел, искать его командор запретил. Потеряв, на, казалось бы, ровном месте, еще десятерых войско двинулось дальше.
Утренний снег подтаял, но тучи так и не разошлись. Вместо снега полил вялый, но холодный, затяжной и крайне неприятный дождь. На унылых лицах бойцов читалась обреченность. Капралы раздавали зуботычины и непрерывно сыпали руганью. Войско шло «из-под палки». Командор вынужден был отдать приказ на выдачу внеочередной меры настоя.
Во время обеденного привала один из бойцов повесился. Командор, когда вешал трех неудачливых воров, хотел показать остальным пример назидательный, и никак не ожидал, что кто-то воспримет его как пример избавления от страданий и страха. Однако «гаденыш» повесился на ремне, будто бы командор сам «подсказал» способ. А, впрочем, скорее всего именно так и было. У этого скота ума бы не хватило додуматься самостоятельно, что можно лишить себя жизни при помощи ремня.
А после обеда, когда войско пошло дальше, клятые налетчики, уверовав в свою неуязвимость, осмелели и обнаглели. Они стали устраивать засады и набеги чуть не под носом командора. И ведь находили лежки, из которых можно было безнаказанно отстреляться и сбежать. На предложение одного из капралов устроить погоню и покарать диверсантов, командор впервые за последние сутки рассмеялся. Смех, правда, был невеселый.
А ближе к вечеру, когда уставшее войско не только вымоталось от целого дня ходьбы, но и промокло насквозь, налетчики применили новый прием. Обстреляли из засады из луков, а затем вместо того, чтобы сбежать по своему обыкновению, несколько дикарей-северян самоубийственно кинулись из леса прямо в гущу походного строя. Перепуганные бойцы открыли пальбу. Пока подбежали капралы, пока сообразили, что к чему, на дороге уже валялись десятки пострелянных людей.
- Отставить стрельбу! Отставить стрельбу! – кричал один из капралов, - Это морок… это клятый морок!
Командору доложили о потере еще тридцати семи бойцов. Причем стрелами были убиты только семеро, остальные полегли от своих же. Думая, что стреляют по дикарям, имперцы палили друг по другу. Но мало того, тот капрал, что предлагал устроить погоню за диверсантами, оказалось, подговорил два десятка отчаянных парней. И как только началась перестрелка, эти «ловцы диверсантов» скрылись в лесу. Через полчаса живыми вернулся только сам истекающий кровью капрал со стрелою в плече и два поддерживающих его бойца.
- Ну как? – язвительно спрашивал его командор, - Отловил диверсантов? О-о, вижу, отловил. По самые гланды отловил… что ж ты сам-то там не сдох? А? Убил хоть одного?
- Никак нет, - капрал склонил повинную голову, - Не летят в них пули. Вы не поверите, но это так. Не летят и все.
- Как это не летят? – командор растерял весь напор и почувствовал себя оскорбленным, как бывает оскорблен человек, которого только что обокрали, - Может у тебя прибор самонаведения не исправен?
- В том-то и дело, кэп. Исправен, - капрал решился проявить осведомленность о принципе самонаведения. Хотя это считалось тайной, но в имперском войске, во всяком случае среди младшего командного состава, давно обо всем догадались, - На тех северянах нифрила нет… Настоев они, видать, не пивали. Как есть дикари.
Стрелу у раненого капрала извлекли, и командор распорядился выдать ему заживляющий и обеззараживающий настои. Хоть он и дурак, зато не трус. По мнению командора, именно такие и должны составлять костяк имперского войска. Вбить еще в эту скудоумную отважную башку войсковую дисциплину, и получится отличный малый командир. А то ведь отслужил полгода, себя мало-мальски проявил и получил капральские лычки. А нифрила-то ведь пока и не нюхал…