Песнь Кобальта (СИ)

— У нас не принято, чтобы мужчина забирал к себе в дом девушку. Слухи пойдут, — смущенно пробубнила себе под нос.
Не удержался, рассмеявшись в голос.
— Слухи? Тебя сейчас волнуют слухи?
— Да! Если, как ты говоришь, из Вар'шааны мне не выбраться, то не хотелось бы, чтобы за спиной судачили.
Не признаваться же в том, что у самой все внутри ходуном ходит в этом месте. Особенно, когда хозяин дома.
— Не переживай. Слухов не будет. Ты не в долине своей, не в деревне. У нас, если в город гости дорогие приходят, то они останавливаются у главы клана.
— Я дорогая гостья? — удивилась Дэни. Уж кем-кем, а гостьей, тем более дорогой, она себя не ощущала.
— Самая дорогая, — кивнул, ничуть не колеблясь, — и моя обязанность, как хозяина города, предоставить тебе свой дом. До поры, до времени.
— До поры, до времени? Это как?
— Мой дом — твой дом. Пока не переедешь в свое собственное жилище.
— И где я его возьму?
Хотел было ответить, но смолчал. Не время еще вести с ней такие беседы. Пусть сначала привыкнет к тому, что есть, освоится.
— Значит, останешься у меня насовсем. Я не против. У меня места много.
Проклятье! Как у него все просто! Мой дом — твой дом. Внутри всколыхнулось от этих слов что-то странное, непонятное, такое, что словами не описать. И улыбка эта… Смотрит на нее, рукой щеку подпирая, видно, что забавляется. Без злого умысла, по-доброму.
Не нашлась, что ответить. В окно взгляд устремила, пытаясь с волнением внутренним совладать.
Мой дом — твой дом. Такие вещи не говорят абы кому! Почему принял ее к себе?
Чужую, дикую? Неужели только из-за традиций вековых? Из-за того, что хочет держать ее в поле зрения, не доверяя никому другому?
Выдохнула и украдкой на него глянула.
Вэлл смотрел на нее, не отрываясь, внимательно. Уже без улыбок и шуток. Пронзительные синие глаза, казалось, насквозь видели все, что внутри у нее творилось.
— Дэни, — произнес серьезно, так, что поджилки задрожали, — нет пути назад. Поверь мне. Здесь ты освоишься со временем. Понимаю, что тебе сейчас страшно и неуютно. Но иначе никак. To, что было — в прошлом осталось. Теперь твой дом Вар'шаана. Я хочу, чтобы ты пообещала, что не будешь делать глупостей. Не попытаешься сбежать отсюда, не будешь рваться обратно в долину. Я все равно не отпущу тебя. И это не угроза. Это желание защитить. И чем быстрее ты примешь это, тем лучше для тебя.
— Я здесь никому не нужна! Только как на батарейку для Ильфида своего смотрите, — горько произнесла, на руки свои подрагивающие глядя. Она и в долине-то не особо кому нужна была, разве что Бренне безумной. Но здесь одиночество просто невыносимым становилось.
— Не правда. Твоя роль важна, отрицать не буду. Но никто как к «батарейке» относиться к тебе не станет.
— Люди на меня смотрят, как на чудо чудное!
— Кто на тебя так смотрит? — бровь темную выгнул вопросительно.
— Например, Бэйрут.
Вэлл кашлянул как-то неуверенно, шею потер, воздух шумно втягивая.
— Ну-у-у-у, — протянул, руками разводя, будто извиниться хотел, — Бэйрут — это Бэйрут. Он такой всегда. За словом в карман не лезет.
— Он меня засмущал!
— И это он еще себя в руках держал, — хмыкнул Вэллиан, — уверяю, что изо всех сил пытался в рамках приличия удержаться.
— На меня все смотрят так, будто ожидают чего-то! Будто я сейчас Ильфид ваш оживлю.
— Преувеличиваешь. Далеко не все. Потому что; кроме меня, Бэйрута, гейеров, и круга приближенных лиц, никто не знает о том, что слышишь Песнь Кобальтовую. Так что успокойся.
— Я пытаюсь, — выдохнула жалобно, — но у меня не выходит.
— Все получится.
Тишина в гостиной повисла. Дэни перед собой смотрела, руки на коленях сложив, а Вэллиан думал о том, как дальше быть. Помочь ей надо освоиться, потому что пока она вот такая — испуганная, несчастная, ничего у них не выйдет, Ильфид так и будет дремать, не откликаясь на Песню Кобальтовую.
***
— Расскажи о себе, — попросил, глядя на нее поверх бокала.
 
— Чего рассказать? У меня скучная простая жизнь… была.
— Про Песнь свою. Как услышала ее? Когда?
Девушка поморщилась. Вот уж неприятная тема для бесед! Но отказать ему не смогла, и, помня о том, как почувствовал ее ложь при знакомстве, рассказывать начала. Всю правду без утайки, впервые в жизни своей.
— У моей сестры тоже кобальт был. Мы тогда жили в Золотых Песках. Матушка, отец, мы с Тамиллой. Ее Песня рано проснулась, и она показывала мне кобальт, что шел за ней послушно. Мне тогда казался он таким красивым, что самой хотелось Песнь его услыхать. А потом день Смотрин настал, — невыразительно пробормотала она, руки свои рассматривая. Замялась, вспоминая день страшный, а потом итог печальный подвела, — никто не уцелел, кроме меня. Мне повезло, в реке спряталась, под корнями старой ивы, а тъерды решили, что меня гарош речной сожрал.
Вэлл внимательно слушал, не отводя синих глаз своих, не перебивая.
— Я до тетки своей добралась, что в Змеево живет. Сама не знаю, как справилась. Мне тогда девять лет всего было. Дорога смутно в памяти осталась, помню только, что страшно было, одиноко. Что скрывалась ото всех, обманывала, — головой покачала, от неприятных воспоминаний стараясь избавиться, — у тетки осталась на совсем. Она хоть и чудная была, но добрая. Читать меня научила, в травах разбираться. Все ждала, когда моя Песня проявится. А я… врала, говоря, что нет ее. Потому что боялась. Боялась, что кобальт, как у сестры проявится. Я и слабая такая, наверное, потому, что всеми силами отталкивала ее от себя, прогоняла, как могла. В перчатках всегда ходила, даже в летний зной. Люди потешались надо мной, а мне сама мысль, что к земле ненароком прикоснусь, ужасной казалась. Даже Чий-маан пыталась обмануть, прибавив себе год лишний. Да не вышло, — ну вот и все. Призналась в том, что всеми силами боролась с кобальтом, мешала ему проявиться. С опаской в сторону кобальтового покосилась, опасаясь, гнева его.
Только Вэллиан по-прежнему смотрел спокойно, без тени недовольства. Неужели не сердится совсем?
— Мой обман тъерды твои раскрыли и увезли из деревни. Вот и весь рассказ.
Вэлл помолчал некоторое время, прислушиваясь к непонятным ощущениям внутри себя. С каждым мигом все неспокойнее на душе становилось. Зверь внутри ворчал встревожено. Не от опасности, не от предчувствий дурных. От чего-то другого, непонятного.
Потом заговорил, поигрывая вином рубиновым в бокале:
— Мы давно знали, что имперцы охотятся на тех, кто кобальт слышит, опасаясь, что Ильфид восстановится. Возможности вмешаться не было. Любой шаг за границу — и патруль тут как тут. По соглашению унизительному, тому, что после войны было заключено, всем жителям Вар'шааны запрещен проход на территорию долины. Нарушение его смертью карается, или заключением пожизненным. Мы много лет искали возможность обойти границу. Нашли. Но это долго, сложно, опасно. Большая часть людей наших, что в долину все-таки проникли, погибла, так и не найдя той, что Песню кобальтовую слышала. Долго шпионы из Вар'шааны по долине блуждали. Только Песнь редко просыпается, и шансы того, что в нужный день мои люди окажутся в нужном месте, были не велики. Да и в одиночку не справиться с отрядом целым. Поэтому решили, что надо в ряды тьердов проникать. Да не по одному, а командой. Те четверо, что вели тебя, ушли из города лет двадцать назад, еще парнями молодыми. Служили золотому верой и правдой, все эти годы, чтобы сомнений не возникало. Год за годом на Смотрины ездили безрезультатно. А в этот раз повезло. Тебя нашли и привезли.
 
— А сами погибли, — выдохнула горько.
— Они сами этот путь выбрали, когда добровольно в долину собрались идти. Не буду вдаваться в подробности, рассказывая о том, какой способ гейеры нашли чтобы обойти границу. Только цена велика была. Тем, кто согласился идти в долину, пришлось отречься от сути кобальтовой. Оторвать ее от себя. Поэтому вернуться они не могли. И дня бы в Вар'шаане по возвращении не протянули. Для тех двух, что тебя через границу перетащили, в тот же миг отсчет обратный включился, да и отделали их так, что выжить невозможно. Поэтому, по-любому бы погибли. И они знали с самого начала, что так все и закончится.