Песнь Кобальта (СИ)

Деревня горела! Ни один дом, ни два! Вся деревня!
— Уходи! Дэни, ради всего святого, уходи! — раздался еле уловимый сквозь нарастающий гул крик матери.
Дородная Марена, развернувшись, со всех ног бежала к двери, некрасиво подобрав длинный подол, оголяя босые чумазые ноги.
Дэни, не шелохнувшись, стояла на пороге, испуганно глядя на черные клубы дыма, расползавшиеся во все стороны.
— Беги! — снова кричала мать, и на ее белом перекошенном лице ни осталось и кровинки.
Девочка, будто в оцепенении перевела взгляд на раскатанную широкую дорогу, ведущую к их дому. Там были солдаты. Много солдат, человек десять. В темных одеждах, длинных подбитых золотом плащах, с легкими шлемами на головах, наполовину скрывающих лица.
Они нападали на деревенских жителей, разили мечами, не жалея никого: ни стариков, ни женщин, ни детей.
Деревенские мужчины пытались защитить свои семьи, да только куда им против тренированных тьердов? Кровь хлынула рекой, затопив Золотые Пески болью, огнем и ужасом.
— Дэни, беги, спасайся! — кричала мать, пытаясь достучаться до оцепеневшей, испуганной дочери, — беги!
Трех шагов не хватило ей, чтобы добраться до дома, когда прозвенела тетива, и стрела с темным оперением пробила грудь женщины, выйдя острием с другой стороны. Дени, не дыша смотрела, как на груди матери расплывается пятно темное, окрашивая белую домашнюю рубаху в багряный цвет.
— Беги, умоляю! — прохрипела Марена, тяжело опускаясь на колени, а потом медленно заваливаясь на бок, в дворовую пыль. И в угасающих глазах, светилась мольба.
***
Девочка, трясясь от ужаса, вскрикнула, зажимая рот рукой, и бросилась к женщине, некрасиво осевшей на землю. На верхней ступени крыльца остановилась, замерла, почувствовав на себе тяжелый взгляд.
Посмотрев вперед, увидела лучника, закладывающего новую стрелу, и гладящего на нее без эмоций, сомнений, сожалений.
Опешив, отступила на шаг, не понимая, в чем провинились она, мама, и все эти люди, павшие от рук тъердов.
Тетива медленно натянулась, и лучник, примерившись к цели, выпустил стрелу. Прямо в нее.
Ветер летний пощадил, пришел на помощь. Бросился наперерез, подхватил стрелу звенящую и отвернул ее в сторону.
В сантиметре прошло острие от испуганной девчонки, прозвенев над ухом безжалостной осой.
Дэни попятилась к двери, бросила горестный взгляд на мать, лежащую на земле.
Сердце кровью захлебывалось, но, увидев, как стрелок снова стрелу достает, громко всхлипнула и побежала в дом. Захлопнула за собой тяжелую дубовую дверь, засов массивный опустила и бросилась к черному выходу, ведущему в огород.
Скатилась с крыльца, оступившись на последней ступени. Упала коленями на сухую утоптанную тропинку так, что от боли и страха слезы из глаз хлынули. Но крики, доносившиеся с другой стороны дома, гнали вперед.
Поднялась на ноги и кинулась испуганным мышонком к высоким кустам смородины, растущим в два ряда. Побежала вперед что есть силы, жалея о том, что туфельки свои легенькие не успела надеть — больно по лесу бежать будет. А у тьердов сапоги кожаные, с прядками звенящими — где хочешь, пройдут и не заметят.
Из смородины нырнула в поле кукурузное. Не набрала еще кукуруза полный рост, плохо скрывала от взгляда вражеского, приходилось пригибаться, чтоб макушка растрепанная над метелками не маячила.
На последних метрах остановилась, с трудом переводя дыхание. Конец возделанной земли. Дальше поле открытое, до самой кромки Беличьего Леса. Мужики траву скосили давеча, солнце тычки скошенные подсушило, заострило. Больно ступать, да выхода нет. Позади смерть неминуемая.
По такой траве медленно ходить надо, ведя ногой вперед, приминая колючки окаянные. Вот только времени вышагивать нет. Подхватила подол повыше, закусила губу до крови, и побежала что есть силы, несмотря на уколы болезненные, да царапины.
Уже почти достигла спасительной тени старых кленов, как сзади клич раздался зычный:
— Девчонка сбежала!
— Догнать! — ревом разнеслось ответ, — стрелы в ход пускайте. Никого живым не отпускать!
 
Первая стрела просвистела у щеки, опалив кожу нестерпимым жаром. Дэни ойкнула, и припустила еще быстрее.
Вторая стрела в землю вонзилась, рядом с маленькой, исцарапанной до крови ногой ребенка. Отпрыгнула в сторону от нее, будто от змеи ядовитой.
А третья цель свою настигла, полоснула по руке у самого плеча, окатив ужасной болью. Девочка вскрикнула, запищала словно раненый зверек, и метнулась между стволов темных, испещренных временем.
Бежала, не разбирая дороги, зажимая рану рукой, чувствуя, как по пальцам сочилась горячая кровь.
Страшно было, одиноко так, что сердце в груди заходилось.
В лесу укрыться от тьердов — дело последнее. Каждый из них следопыт такой, что и бабочку в темной чаще найдет. Поэтому бежала к реке Быстринке. Там в одном месте спуск пологий был, и лодочка маленькая привязана.
Если на ней перебраться на другой берег, то укрыться можно в Сумрачном Лесу. Там света мало, дерево к дереву жмется и нор укромных полно.
Только в реке Гарош серый обитал. Плавал, подстерегая добычу от устья до самого истока. Надежда только на то, что сейчас уплыл от деревни к лугам северным, где скот пасся, да к водице речной неосмотрительно подходил.
Страшно было. Но страх перед тъердами сильнее во сто крат.
Где-то позади крики раздавались, лязг оружия, да брань преследователей. Мужчины взрослые быстро нагоняли раненую девочку, уверенно идя по свежему следу.
Выскочив между ив, свесивших ветви до земли, побежала к реке, сверкающей на полуденном солнце, оставляя за собой неровную цепочку следов. По кромке воды добралась до лодчонки утлой и попыталась отвязать дрожащим пальчикам. Силы не хватало, да проворства, а голоса раздавались все ближе, заставляя еще больше нервничать.
Рванула в сердцах привязь ветхую, дернула, и расплелся узел заковыристый. Толкнула лодочку с мели, попыталась заскочить на нее, да не смогла. Не удержалась дрожащими руками за обшарпанный борт, поскользнулась и ушла с головой под воду. А когда вынырнула, лодка уже отплыла на десяток метров, попала в быстрое течение и понеслась прочь, задорно подпрыгивая на волнах. Не зря это место Быстринкой называли — вода тут студеная, живая, стремительная.
Дэни чуть не закричала от досады, обреченно протягивая руки за уплывающим суденышком.
Совсем близко ветка треснула, да сапоги тяжелой пряжкой звякнули. Вот-вот преследователи выскочат на берег и увидят ее.
Осмотрелась по сторонам и из последних сил бросилась к иве, стоящей у самой воды, упала на колени и полезла под старые вздыбленные корни. Забилась вглубь ямы, путаясь в водорослях, погружаясь в ил склизкий, и замерла, еле сдерживая рыдания. Над водой только нос с глазами остались, из темного укрытия наблюдая за рекой.
Тут раздался всплеск сильный, уверенный, и к лодчонке, уже кружащейся на середине реки, устремилась большая бурая тень. Здесь Гарош окаянный! Не уплыл к излучине.
Поднырнул под лодку, да ударил головой своей плоской по днищу, подбрасывая утлое суденышко в воздух, тут же оплел его толстыми, лоснящимися щупальцами, покрытыми бородавками и наростами илистыми и потащил вглубь реки, сдавливая до треска жалобного.
На берег выскочили тьерды. Трое рослых мужчин, с ножнами, притороченными к поясу, кинжалами, креплеными к голенищу сапог, а у одного лук с колчаном за спиной болтался.
Увидев буйство Гароша на реке, выхватил лук и стал одну за другой стрелы в него пускать. Некоторые падали в воду, так и не долетев до чудища, другие попадали в щупальца и отлетали в сторону. Шкуру Гароша простыми стрелами не пробить — тут гарпун тяжелый нужен.
 
— Что ты делаешь? Остановись! — прорычал грубый голос, — он работу нашу делает! Девчонку утопил, сожрал, а теперь лодку доламывает. Не мешай ему.
Стрельба прекратилась. Все трое стояли на берегу, наблюдая за тем, как трещат и складываются борта лодки, отлетают в стороны покореженные доски. Смотрели, уверенные в том, что Дэни пошла на корм речному чудовищу, и не догадывались, что она сидит в нескольких метрах от них, притаившись под корнями ивы, перемазавшись в тине вонючей, и пытается сдержать крики, разрывающие грудь.