Дитя Зла (СИ)

Алистер только сейчас заметил, что он едет со шлемом на голове.
«Не нужно больше столько пить…» — подумал про себя паладин и снял с головы сверкающий на солнце шлем, повесив его на седле, зацепив ремешком за рожок.
Освободив голову, Алистер глубоко вдохнул, наслаждаясь прохладным ветерком, обдувавшим его шею.
— Нам идти только до южной границы неделю, дальше будем где пополняться–то?
— Как обычно, командир.
— Будем кормиться с села?
— У вас есть на то право.
— А может, мы все погибнем и тогда крестьяне смогут выдохнуть…
— Значит не придётся изымать провиант. — сухо ответил капитан.
— Ай, ты скучен, — махнул рукой паладин, — неужели ты не праздновал новое тысячелетие?
Капитан несколько секунд шёл молча, а после посмотрел на паладина и ответил с нервозным напряжением в голосе, его глаз самопроизвольно подёргивался:
— Праздновал, командир. И праздник хорошо шёл, пока не пришёл приказ от нашего регента, которого слухи заботят больше, чем боевой дух воинов.
Алистер громко вздохнул, слегка покачивая головой.
— Как же я тебя понимаю. Хорошо, возвращайся в строй, может, по дороге найдём ещё выпивки, да побалуемся.
— Пьянство в походе запрещено. — капитан вмиг осерьёзил своё лицо.
— Да–да, но мы не будем пьянствовать, а всего лишь ещё раз отметим наступление новой эры. — ухмыляясь на правую сторону, отстранённо ответил Алистер, разглядывая горизонт.
Отряд двигался три дня на юг и на четвёртый вошёл в южную область Славизема, именно здесь они впервые увидели беженцев, идущих на север.
Паладин приказал разбить бивак возле ближайшего села, которое стояло в трёх сотнях шагов от южной дороги. Алистер тут же поручил капитану раздобыть выпивки и капитан с великой охотой отправился со своими ратниками по селу, вытряхивая из достаточно зажиточных селян целые бурдюки с вином, бочки с сидром, элем, медовухой и бочонки с травяными настойками. Южные княжества всегда славились своим плодородием и благоденствием, отчего, как говорят на севере, они становились жирными и ленивыми, поэтому их всегда было легко победить, а воевать на их землях сытнее, чем мирно жить на своих.
Капитан вернулся в бивак и подошёл к Алистеру, сидящему на земле возле своего седла. За время похода он ещё ни разу не снял свой доспех.
— Командир, мы изъяли у жителей напитки разной крепости, как вы и приказали.
Алистер вскинул глаза на капитана и радостно хлопнул в ладоши.
— Каков улов?
— У нас есть восемь больших мехов с вином, десять вёдер сидра, две бочки эля, и несколько бочонков крепкой настойки. В общей сложности у нас около четырёхсот литров хмельных напитков, из них около сорока литров крепкого хмеля. Это, к слову, последнее, что оставалось у крестьян с празднества, ободрали их до нитки.
— Замечательно! Значит, сегодня пьём, завтра идём. — настроение паладина заметно улучшилось.
— Слушаюсь, командир! — капитан весело ударил кулаком в грудь и направился к отряду с явно приподнятым настроением.
Хотя распивать крепкие хмельные напитки во время походов и возбранялось, но кто их судить возьмётся, если у них забрали время праздника? Никто.
Бочки откупорились, провизия досталась, празднество, хоть и с задержкой, продолжилось. Солнце уже давно закатилось за горизонт, а бойцы всё пили да распевали песни, танцевали вокруг огромного костра, дрова на который, само собой, отобрали у тех же селян. Случилось даже пару драк, но капитан держал всех в ежовых рукавицах так, что даже мышь не могла чихнуть без его ведома, поэтому драки заканчивались ещё быстрее, чем начинались.
Завид был из тех служивых, кого можно по праву назвать «мечтой полководца»: среднего роста, крепко сбитый, пользуется авторитетом у воинов и умеет его добиваться, исполнительный, твёрд в убеждениях и никогда не задаёт лишних вопросов. Если ему прикажут сжечь деревню — сделает; прикажут вспороть брюхо беременной — сделает; прикажут пойти на смерть — сделает. Подобные ему ценились во все времена, ибо только такие сотники способны перевернуть исход битвы, пусть даже ценой своей жизни.
 
Гвалт разносился на сотни шагов, дозорные вокруг бивака менялись ежечасно, ведь каждый хочет опрокинуть кружечку–другую доброго хмеля. Не унывал и Алистер, взяв себе целый бочонок крепкой травяной настойки, он сидел у своего собственного костра рядом с седлом и сбруей, которые Станислав снял ещё днём. Оруженосец трижды предлагал ему снять латный доспех, но паладин не соглашался, понимая где–то на подсознательном уровне, что внезапная опасность может застать его голым и неподготовленным. Да и незачем снимать такой доспех по пустякам, ибо он изготовлен столь искусно и филигранно, что практически не доставлял дискомфорта и не ощущался на теле; кроме шлема, шлем — настоящая кара небесная для паладина, чтобы он не забывал своё место под солнцем, ну и голову, конечно же, чтобы не потерял. Кузнецы Ружанского замка — истинные профессионалы, перенявшие мастерство укрощения металла от самих отцов–основателей небесной металлургии, а те — от самого Сваро́га, Бога–кузнеца и создателя всего материального на земле.
Капитан Завид подошёл к костру паладина и с шумом сел на задницу, расплескав сидр из кружки.
— Ух, ну и славное же время вы нам подарили, командир! Ратники от вас в восторге, редко когда кто–то из военачальников так балует своих людей.
— Им нравится гулять за чужой счёт? — улыбаясь, спросил Алистер, глядя на танцующие языка пламени.
— Нельзя это считать «гулянкой за чей–то счёт». В конце–концов, мы холопов защищаем, они нас обеспечивают. Всё по чести.
— Так было бы от кого защищать, мы ж на юг идём байки всякие развеивать, чтобы наши венценосцы могли спокойно спать. Гузном трясутся от слухов разных.
Капитан искренне рассмеялся, оценив шутку паладина.
— Вас, небось, тоже от празднества оторвали.
— Да чего уж там… Я и сам более не хотел праздновать, мы же раньше вашего начали, дня так за четыре. Неделя пьянки… — загадочно протянул Алистер. — Неделя пьянки — это очень плохо.
— Поговаривают, что вы даже турниры устраивали в своём замке.
— Какие турниры? Вусмерть пьяные паладины в обрыганных доспехах не могли не то чтобы на коня сесть, даже стоять прямо. «Участники» так называемого «турнира» начинали бой качаясь на ногах, а заканчивали тем, что кто–то из них засыпал, валяясь по уши в грязи, или просто уставал драться.
— И вы никого не приглашали посмотреть на вашу доблесть и честь? — с ухмылкой спросил капитан.
— Не–е–т, ты что? Таких паладинов никто не должен видеть, иначе нас перестанут бояться, и что тогда? Мы же последний довод великого князя; когда в стране всё идёт по щели́ мохнатой, тогда зовут нас, а мы всегда с иголочки, чтобы даже в бой не вступать, пугая до́ смерти врагов монарха.
— Как оно, в паладинах–то быть?
— Да вот не знаю как, нас же с юности берут, другой жизни мы и не нюхали. Ну кормят хорошо, коней хороших дают, снаряжение, как видишь, — Алистер постучал кулаком по нагруднику, — хорошее. Хорошо, стало быть. Мы всегда при деле и крыша над головой всегда есть, и почёт есть. Думаю, что паладином быть лучше, чем городским сотником.
— Ну а бабы? С бабами–то как?
— А что те бабы? Семью у нас заводят редко, да и хлопоты эти никому не нужны. Нас кормят, наши вещи стирают, доспехи чистят, мечи точат, зачем нам бабы? Некоторые из нас, особенно к старости, заводят семью, но семья вынуждена поселиться прямо в замке, так что несчастлив у таких брак.
— Ну а трахаетесь–то с кем?
— А, ну так с этим вообще проблем нет. У нас залы всегда полнятся женщинами, так что всегда есть в кого засунуть, пусть даже и не в самых красивых. Да и детей от нас часто несут, но это не считается постыдным, всё же ребёнок от паладина — некая честь женщине, с таким дитём даже замуж легче выйти, говорят.
 
— Сладко живёте. — с завистью просмаковал капитан.
— Ну скорее да, чем нет. Зато великокняжеские задницы мы везде и всюду сопровождаем. Бывает, что даже в нужник берут с собой двух–трёх паладинов, авось венец кто вздумает украсть. В том и состоит наша служба: месяц в сражениях, год гузно стережём княжеское.