Венский вальс (СИ)
Переводчик и секретарь заговорили между собой. Говорили быстро, поэтому я понял немного — только то, что я закончил учительский коллеж и являюсь офицером.
— А зачем вам детали моей биографии? — поинтересовался я.
Опять обмен фразами между переводчиком и секретарем, и я услышал:
— Министерству иностранных дел увеличили квоту на представление иностранных граждан к ордену Почетного легиона, по одному из крестов велся спор — наградить ли кого-то из дипломатов Англии или из дипломатов Испании? Но мы решили, что награжденным станете вы. Благодаря вам уменьшилось количество обращений в МИД из-за долгов России перед французскими гражданами. Ваше торгпредство заплатило изрядную сумму налогов и таможенных пошлин в казну республики. Смущало только, что РСФСР не имеет юридического признания, но если вы являлись подданным Российской империи, тем более, если вы сражались против нашего общего врага, то в представлении на орден будут указаны ваши прошлые заслуги, а не нынешние.
Меня решили наградить орденом Почетного легиона из-за обращений «обманутых вкладчиков»? Простите, в такое я не поверю. Не бог весть какое достижение, а если уж кого-то и следует наградить, так Семенцова. Правда, вначале его нужно посадить за мошенничество. Отсидит лет пять-шесть, а потом уже можно и награждать. Вполне себе в духе Франции. У Виктора Гюго есть нечто подобное — матроса вначале награждают за подвиг, а потом расстреливают [4].
Что-то французское министерство затевает. Или все проще, и Франция решила показать свою самостоятельность перед другими великими державами? Мол — смотрите-ка, какие мы храбрые. Мы раньше всех Советскую Россию признаем, а еще и советского дипломата орденом наградим. Вот это, кстати, больше похоже на правду.
— Мы решили узнать — примете ли вы орден Почетного легиона или вам нужно получить разрешение Совнаркома? И на чье имя выдавать диплом? На Кустова или на Комаровского?
Не слышал, чтобы существовал закон, запрещавший гражданам РСФСР получать иностранные награды. Стало быть, я ничего не нарушу. И делать удивленные глаза, узнав, что чиновникам МИД известно о моей перемене фамилии, тоже не стану. Муниципальные служащие, регистрирующие наш брак с Натальей и сообщили.
Другой вопрос — а обязан ли я носить розетку ордена, как это положено по статуту? Вон, Познер на телеэкране регулярно демонстрирует свое кавалерство. Впрочем, я не гражданин Франции, стало быть, не обязан.
— Для награждения орденом Почетного легиона разрешение правительства не требуется, — ответил я. — А на какое имя выписывать мой диплом — решайте сами. А я лично, почту за честь стать кавалером ордена.
Наконец мы раскланялись, и я вышел, испытывая нешуточное облегчение. Подспудно ожидал какой-нибудь пакости, а вместо этого узнал, что к ордену собираются представлять. Вроде бы, в наградах есть какая-то пошлость, но все равно — было приятно. А уж как граф Комаровский обрадуется! Да из-за одного этого стоит крест принять. Завистников, разумеется, у меня прибавится и здесь, и дома, но их все равно хватало.
Спустившись вниз, уже на самом выходе принялся думать — за что мне хвататься? Шифрограмму вначале отправить или хвататься за телефон, звонить в Брест, чтобы выяснить — ушел ли пароход с нашими «военнопленными»? Впрочем, вначале составить телеграмму, отдать шифровальщику, а с пароходом пока не горит. Если что-то пошло не так — Никита сообщит.
— Милостивый государь, задержитесь на минутку! — услышал я голос. Вроде бы, даже и знакомый? Обернувшись узнал моего старого знакомца по Крыму и, в какой-то мере, моего коллегу — начальника контрразведки барона Врангеля, а потом и генерала Слащева, капитана первого ранга Келлера. Он был не в мундире, а в штатском костюме.
— Рад, очень рад, — пожал я протянутую руку, спрашивая глазами — мол, как к нему обращаться? В фойе французского МИД не стоит называть лишние имена и фамилии.
— Совершенно официально, все по-прежнему, — ответил догадливый капитан первого ранга.
— Вот я и говорю, уважаемый Павел Федорович, что очень вам рад, хотя нас и позабыли представить. Олег Васильевич, — сообщил я. Подумав, добавил. — Если позабыли, то моя фамилия Кустов.
— Как же, помню-помню, — закивал Келлер. — Я как раз собирался покурить, не составите ли компанию?
Выйдя из дворца, мы спустились вниз, к Сене. Келлер, вытащив серебряный портсигар, спросил:
— А вы по-прежнему не курите?
— Все собираюсь начать, но некогда, — отшутился я.
— И правильно делаете, что не курите, — похвалил меня капитан первого ранга. Закурив папиросу, сказал. — Странно. А ведь я мог бы догадаться, что руководитель торгпредства и вы, — сделал Павел Федорович поклон в мою сторону, — одно лицо. А ведь я приказывал установить личность начальника торгпредства. Сообщили — молодой провинциал, недавно появившийся в наркомате, хорошо себя зарекомендовал во время поездки Чичерина во Францию. Умудрился в короткий срок сделать то, что другие не смогли сделать за несколько лет — получить доступ к средствам графа Игнатьева. Еще он любит искусство, особенно живопись. Если бы молодой и провинциал, мог бы и связать, но вот любитель живописи…
— У каждого свои слабости, — утешил я Келлера и спросил. — А вы, сказали, что вполне официально? Как это так?
— А… — с досадой вымолвил начальник контрразведки, бросая окурок в реку. К нему тотчас же подплыла парочка уток, но обнаружив, что предмет несъедобный, выразительно заругались. — Я здесь под своим именем и фамилией, но как бы в отпуске. Пытаюсь отыскать знакомых, восстановить хоть какие-нибудь связи, но все без толку.
— А цель? Если, разумеется, не секрет.
— Да уж какой секрет? — хмыкнул капитан первого ранга. — Пытаюсь найти поручителей, чтобы заполучить кредит. Хотя бы миллионов на десять.
Я с уважением присвистнул. Десять миллионов франков — приличная сумма. Не стал спрашивать, почему Слащев отправил искать кредит начальника контрразведки, потому что может последовать встречный вопрос — почему Ленин отправил в руководители торгпредства начальника ИНО ВЧК?
— Барон подложил нам порядочную свинью, когда договаривался с Францией о признании де-юре. Набрал кредитов, пообещал рассчитаться за них зерном. Франция теперь требует деньги с нас.
Вот это можно и пропустить. Врангель много чего обещал французам, за сомнительную возможность признать Крым самостоятельным государством. И долги царской России обещал выплатить, и прочее. Разумеется, после переворота, когда Врангель оказался в Турции, долги он платить не сможет. Про долги России молчу — мы их почти выплатили, но остались еще деньги, взятые бароном у французов на оружие и обмундирование своей армии. Врангель их заплатить не сможет, Слащев не захочет.
— А сколько барон задолжал? — поинтересовался я.
— Около двадцати пяти миллионов франков. С процентами — двадцать семь миллионов.
Сумма, в общем-то, не такая и большая, но Крыму ее не выплатить. А Советская Россия чужие долги тоже платить не станет. Впрочем, с Крымом мы нынче дружим.
— Банки, в принципе, не отказывают нам — вернее, лично мне, в кредитах, но они требуют, чтобы мы нашли поручителя. Вот, я уже четвертый день и ищу.
Келлер, стало быть, собирается взять кредит на свое имя? Впрочем, на кого же он еще сможет его взять? Уж не на правительство республики Крым. Но какой дурак согласится стать поручителем за кредит, отданный неизвестно кому? Хотя, при желании можно отыскать такого дурака. Оказать, что ли, добрую услугу коллеге? Мы, конечно, в недавнем прошлом были врагами, но с тех пор много воды утекло. А Келлер, вместе с его службой, мне может и пригодится. И новая веревочка, которой мы привяжем Крым к Советской России, лишней не будет.
— Павел Федорович, а если я вам найду поручителя? Вернее — советское торгпредство станет поручителем. Станете возражать?
— Какие могут быть возражения? — хмыкнул Келлер и с подозрением посмотрел на меня. — Но вы поставите мне какие-то условия?