Венский вальс (СИ)
— Представляю, — кивнул я. — Умел бы стрелять с двух рук сразу. Первые игрушки — гильзы от пистолета, патрончики по всем углам, а самое большое развлечение — прогулка в тир.
— В тир — только за хорошее поведение и за учебу на «хорошо» и «отлично»! — назидательно сказала Наталья и мы оба засмеялись. Отсмеявшись, я спросил:
— Кого присылают-то на замену? Небось, мымру какую-нибудь?
— Почему это сразу мымру? — возмутилась Наталья. — Молодая женщина, красивая, ребенка в феврале родила.
— Так и сидела бы с маленьким ребенком дома, чего на службу переться?
— А что ей дома-то делать? Ребенок подрос, полгода скоро, а ей нужно работать. Как-никак, большевичка. Зовут Юлия Урусова.
— Здрасьте-пожалуйста, — вырвалось у меня. — У нас что, вся русская аристократия в Коминтерн перебралась? Вначале графиня Комаровская, теперь Урусова. Не княжна, часом?
— Вообще-то, она не Урусова, а Соколова, и не княжна. В Челябинске была, в подполье. Я это так, по привычке назвала. Была княжна Юлия Урусова — ее подруга, они даже внешне похожи. Но княжна умерла, а Соколова для работы ее документы взяла. Она даже в контрразведку устроилась, к генералу Ханжину. Юлия столько секретных документов сумела Тухачевскому переслать, что целой группе разведчиков бы не удалось. Продержалась полтора года, случайно раскрыли, когда связника арестовали. Она успела о провале узнать, в подвале у одного купца спряталась, в бочку с огурцами залезла, там и сидела. Неизвестно, сколько она там времени провела, но ее наши разведчики обнаружили, еле живую за линию фронта переправили.
— Мужественная женщина, — искренне сказал я, представляя, каково это сидеть в соленом рассоле, да еще и зимой.
— А то! Юля вообще человек героический. Накануне войны выучилась на учительницу,потом — на сестру милосердия, на фронт ушла с «батальоном смерти». Там, вроде бы, с княжной Урусовой и сдружилась.
— Да о ней романы писать нужно.
— Так это еще не все. Ее первый муж — генерал Соколов, с первых дней революции на нашу сторону перешел, военспецом был в штабе у Фрунзе, погиб в Туркестане. У нее два старших брата погибло в одном бою — один у красных, второй у белых.
— Ты сказала — первый муж погиб, а кто второй? — поинтересовался я.
— Второй муж Пятницкий.
— Пятницкий? — переспросил я. — Что-то фамилия знакомая.
— Еще бы, да не знакомая, — фыркнула супруга. — Пятницкий Осип Аронович, из старых большевиков, у него стаж в партии большевиков, почти как мой. Он секретарем МК РКП (б)был, а с марта этого года в Коминтерне заведующий отделом внешних связей.
Глава десятая. Дело о шести тысячах
И опять работа нормального начальника — бумаги, бумаги, и еще раз бумаги. Тут бы поруководить коллективом, повникать, скажем так, в их насущные нужды, так нет… Надо быстренько подписать счета, чтобы корабль, на котором мы решили вывезти группу Шпигельгласа вместе с его «трофеем», не ушел из Бреста полупустым, что еще более подозрительно, нежели присутствие на нем странных матросов, именующих концы веревками, рынды колоколами, а гальюн — сортиром. Молодец Никита, все сделал, со всеми договорился и даже обошлось все в гораздо меньшую сумму, нежели планировал. Это тоже кстати, потому что из Парижа до Бреста еще добраться нужно, что означает покупку автомобиля… Стало быть, еще три тысячи франков вылетит. Можно бы и дешевле, за тысячу, но не стоит. Стуканет по дороге, беда. Машину Шпигельглас пусть сам покупает, денег дам.
Определенно, по возвращению домой стану ходатайствовать о награждении Кузьменко если не орденом, так хотя бы грамотой Совнаркома или ценным подарком, вроде часов с дарственной надписью. В крайнем случае — сам выпишу, от имени ИНО ВЧК. Может, для дальнейшей карьеры парню поможет, а может, совсем наоборот, если меня, в году так… тридцать седьмом, расстреляют за связи с Троцкими и прочими, так и знакомство со мной многим выйдет боком. Впрочем, может, нас с Артузовым и не расстреляют, а только посадят?
Нет, что-то слишком черные мысли с самого утра, надо о чем-нибудь другом. Но отметить Кузьменко нужно, а еще надо парню премию хорошую дать. Впрочем, премию я ему выпишу здесь, но только после того, как получу подтверждение, что Орлов-Орлинский добрался-таки до Москвы и теперь обживает камеру на Лубянке.
Наверное, следует выписывать премии и тем подчиненным, кто не просто добросовестно относится к работе, но и проявляет инициативу. Вон, один из моих «зубров», Родион Кузьмич Петришевский, бывший коллежский асессор, трудившийся еще в дореволюционном министерстве иностранных дел, провел (так бы и написал, что провернул, но не стану) весьма выгодную сделку. Приобрел сто шестьдесят тонн пшеницы, по триста семьдесят пять франков за тонну. Партия небольшая, но курочка по зернышку клюет. Увы и ах, совсем недавно я кочевряжился, и не желал покупать пшеницу дороже, нежели по двести франков за тонну, а нынче франки обесцениваются, тонна уже подбирается к шестистам франкам. И это притом, что в США цены на зерно упали — правительство отменило обязательную стоимость бушеля в два доллара, он теперь стоит полтора. Но Америка — не Европа. Так что — молодец товарищ Петришевский. Экономия двадцать тысяч франков! Пожалуй, можно его премировать … суммой… да, пятьсот франков очень неплохо.
А ведь Родион Кузьмич у нас занимается ценными бумагами — акциями и облигациями. Вот векселя я ему не доверил, но здесь другое. Про покупку банка сотрудникам торгпредства не стоит знать, потому что… Потому что нельзя. Дзержинскому доложу. Даже сотрудников наберу, не связанных с торгпредством.
Но именно Петришевский выкупал старые акции российских правительств, курс которых резко обрушился после аферы гражданина-товарища Семенцова. И работа, насколько знаю, не закончилась. Мог бы почивать на лаврах, считая, что освобождение Советской республики хотя бы от части долгов более важное дело, чем проведение торговых сделок, ан нет. Любопытно, как он умудрился провести подобную сделку? Верно, дал кому-нибудь на лапу. Странно лишь, что нет сопроводительной бумажки, с указанием суммы. Обычно я требую, чтобы сотрудники пришпиливали к договорам и счетам бумажку со своей фамилией, а также с упоминанием некоторых цифр, не попадающих в деловые документы. Надо же мне вести учет нетрудовых доходов французских чиновников, а главное — требуется указать в отчетах, сколько из денег Игнатьева потрачено на взятки. Я просто суммирую все на отдельной бумажке, без указаний имен или товаров, чтобы враги не догадались, а иначе, при более тщательном обыске, «черная бухгалтерия» сработает против нас. А вот читателям могу доложить, что при общих тратах на покупки товаров — от зерна и паровозов до стеклянной посуды, равняющихся сорока миллионам франков, на взятки ушло около четырехсот тысяч. Вроде бы, и обидно. Я тут над каждым франком трясусь, а чиновникам приходится такие деньги платить.
Нет, надо поинтересоваться, как Родион Кузьмич умудрился заплатить лишь половину стоимости зерна? Может, там еще есть?
Сверху подколот счет на сумму шестьдесят тысяч франков. Его я пока подписывать не стану, разберусь — нет ли в контрактах каких-нибудь условий, не устраивающих торгпредство? Да и вообще, счета подписываются после получения товара и оформления акта приемки. Что-то «зубр» накосячил. Или особые обстоятельства? Хм…
Здесь у нас три экземпляра договоров — два нам (один на французском языке, на случай ревизии французского МВД, один на русском — это уже для нас, для отчета в Москве) и один экземпляр для продавца. Так, зерно доставлено из Марселя в Брест, в данный момент пребывает на сухогрузе, а перегрузка на корабль за наш счет. Ладно, все правильно, заплатим, это все равно дешевле, нежели платить за аренду склада. Порт нам счета выставляет в конце месяца.
Кажется, все по делу. Сумма, как и положено, цифрой и прописью, подписываю. Третий экземпляр, наверное, можно и не смотреть. Вон, заботливо торчит уголок, куда можно поставить подпись, не переворачивая бумаги. Но мы все-таки этот лист посмотрим полностью. Хм… Интересно, а что здесь за язык? Почему в третьем экземпляре в заголовке не «Contrat», а «Contratto»? Это, вроде бы, испанский или итальянский? Нет, скорее всего, итальянский. Получается, продавец из Италии? Еще раз хм…